— Вижу, выступать ты хочешь.
— Хочу, — кивнул я.
— Ну что ж. Если уж так сильно хочешь, то разрешаю. Щас.
Врач открыл свой переносной чемодан-аптечку, стал что-то в нем искать. Достав красную баночку звездочки, протянул мне.
— Помажь. Снимет боль.
— Спасибо, — принял ее я. — Ну ладно, дядь Кость. Пойдемте. Скоро перерыв закончится.
Мы направились к выходу. Краем глаза я заметил, как злобно провожает меня взглядом Маратик. Я остановился.
— Что так смотришь? — Спросил я.
— Вов, пойдем, — поторопил дядя Костя, но я пропустил его слова мимо ушей.
— Я тебе такого никогда не прощу, — проговорил хмуро Марат. — ты у меня победу из рук вырвал.
— Ты свою победу сам об колено сломал, — сказал я ровным тоном. — Сам виноват. Ну, может, хоть чему-нибудь научишься. Правда, я сомневаюсь.
Под взглядом Кайметова мы вышли из кабинета. Направились по широкому коридору к разминочной.
— Перерыв скоро закончится. А там и твой, Вова, подход будет. Вытянешь?
— Вытяну, — сказал я.
— Хотя… Хотя все будет без толку, если эти сраные судьи опять за свое возьмутся.
— Есть у меня идея, как выкрутится, — сказал я.
— Идея? Какая идея? — Дядя Костя задумчиво собрал лоб в складки.
— Нужно…
— Вот вы где, — раздался вдруг низкий мужской голос. Низкий и знакомый.
Мы разом глянули в конец коридора. Там стоял Максим Валерьевич. Я замел, что дядю Костю едва не передернуло. Тренер тут же спрятал задрожавшие руки в карманы.
— Ну что у вас тут? — Иващенко приблизился. Быстро глянул на Константина Викторовича.
Странный блеск в строгих, выцветших глазах Иващенко на мгновение выдал его чувства. Правда, владеющий собой секретарь соревнований немедленно спрятал их. Однако я все равно успел заметить этот блеск. В выражении глаз пожилого мужчины на миг проскочило что-то напоминающее… сожаление.
Я был прав. Иващенко тоже чувствует вину за то, что когда-то наговорил Константину Викторовичу.
— Привет, Костя, — с едва заметной теплотой в голосе, поздоровался Иващенко.
— Здорова, Максим, — сглотнул дядя Костя.
— М-да… — протянул Иващенко так, будто хотел что-то сказать Константину Викторовичу.
Такое ощущение сложилось, потому что он глядел на своего старого друга. Потом же опустил взгляд ко мне.
— Значит, ты у нас драку затеял?
— Это был не я, — покачал я головой.
— М-да? Говоришь тот, второй?
— Расспросите ребят из разминочной. Они видели, как все было.
— Уже расспрашиваем. А я вот, решил разузнать все из первых рук. Как никак, решается вопрос о вашей с Кайметовым дисквалификации за неспортивное поведение.
Мы с дядей Костей переглянулись. Если раньше во взгляде моего тренера явно читалось, как он волнуется, теперь же к этому добавилась и другая эмоция — тревожность.
— Если жюри решит меня дисквалифицировать, пускай, — сказал вдруг я.
Максима Валерьевича, кажется, заинтересовали мои слова. Видимо, не ожидал он подобной реакции от тринадцатилетнего мальчишки. Скорее, можно было ожидать молчаливой грусти или взрыва чувств, но никак не спокойной решительности. Эх, не знал Максим Валерьевич Иващенко, что по сути своей, перед ним отнюдь не мальчишка.
— Но мы с Константином Викторовичем хотели бы с вами очень серьезно поговорить. Дело важное. Понимаю, сейчас у вас работы выше крыши, но после соревнований удалите нам немного времени.
— Костя, — обратился Иващенко к тренеру, и тот нервно сглотнул. — Этот мальчуган — сын Сережи Медведя?
— Да, — ответил тренер выдохнув.
— Похож. Чувствуется стержень, — покивал Иващенко. — Что у вас ко мне за дело?
— Оно касается анаболиков в спортшколе Надежда, — сказал я.
— Анаболиков? — Удивился Иващенко.
— Да.
— Тревожные новости, — лицо Иващенко сделалось напряженно-беспокойным.
Он глянул на свои золотистые часы «Луч». Засопел.
— Хорошо. Подробности потом. Сейчас мне надо возвращаться к работе. Вова?
— М-м-м?
— Вердикт жюри по своей дисквалификации вынесут через пять минут.
— Раз уж так получилось, я приму любое решение, — ответил я.
— Это очень взрослые слова для такого мальчонки, как ты, Володя. Ладно. Пойду.
Мы с Константином Викторовичем проводили Иващенко взглядом. Понаблюдали, как его широкая спина скрылась за изгибом коридора.
— Возможно, конец нашей борьбе на этих соревнованиях, — сказал дядя Костя.
— Вам было страшно? — Спросил я.
— Что? — Удивился тренер.
— Страшно говорить с Иващенко?
— Немного.
— Но не настолько, как вы ожидали.
Константин Викторович опять задумчиво сморщил лоб. Поджал губы в нерешительности. Потом кивнул.
— Действительно, Вова. Ты прав. Я думал, будет сложнее.
— Он тоже сожалеет. Вы видели?
— Кажется.
— Поговорите с ним по душам после соревнований. Все уладится.
Константин Викторович сглотнул.
— Спасибо, Вова. Поговорю.
— Хорошие Новости, — сказал дядя Костя, когда вернулся от судейского стола в коридор, где ждал я. — Дисквалифицируют только Кайметова. Решили, что это он затеял драку. Так что, твое выступление, Вова, продолжается. Да только…
— Что? — Спросил я, втирая душистую мазь-звездочку в большую гематому на плече.
— Только судьи-рефери снова будут безобразничать.
М-да… С этими прохвостами была настоящая проблема. Судьи-рефери оценивают правильность выполнения упражнений и их технику. Каждый из них сам для себя решает, взят ли вес. Если решение единодушное — все хорошо. Однако этот Гришковец работает хитро. Я почти уверен, что он в сговоре с остальными двумя рефери. Уверен, что они заодно и работают сообща. Специально делают вид, что спорят в своих выводах, вводя таким образом в заблуждение все жюри.
Гришковец докапывается к мелочам в правилах исполнения упражнений. Причем к таким, заметить которые из-за стола жюри очень тяжело. Ведь жюри-то в основном по судьям и ориентируется. Вот последние и полагаются на мнение рефери. Полагаются, но сомневаются. Потому во время моих выступлений, жюри так часто звало судей на краткие совещания. А там уже те складно плели комиссии все, что хотели, чтобы обосновать свое мнение по упражнению.
Я уже сталкивался с подобным. Иногда на соревнованиях, вредные судьи творят такое, что хочется их придушить. Правда, сейчас у меня была идея, как усыпить их бдительность. Ведь у рефери есть лишь несколько секунд, чтобы дать оценку движениям штангиста. Нужно поселить в их души уверенность, что штангист не справится. Тогда Гришковец и сам не подумает напрягаться.
— Есть у меня одна идея, как их уесть, — сказал я задумчиво.
— Какая? — Нахмурил брови тренер, но потом, кажется, стал мало-помалу догадываться, к чему я. — Вова, мне кажется, ты задумал какую-то глупость.
— Поменяем заявку, — сказал я. — Попросите судью по карточкам увеличить вес.
— Увеличить насколько? — Настороженно спросил Константин Викторович.
— Вызывается Медведь Владимир Сергеевич, — прозвучало в динамиках. — На штанге пятьдесят семь килограмм.
— Справишься? — Спросил Константин Викторович, устремив взгляд к помосту. — К такому весу ты еще не подходил.
— Справлюсь, — ответил я.
— Ну хорошо. Тогда с богом, Володя.
Константин Викторович подставил мне ватку с нашатырем. Я легонько втянул знакомый, резкий, настолько противный запах, что меня передернуло. В голове немедленно прояснилось. Я тут же почувствовал бодрость. Притопнул штангеткой, встряхнул руками. А потом отправился на помост.
Глава 21
— Да, да, — добродушно покивал Гришковец одному из тренеров, — я думаю, Николаев сегодня первое место возьмет в легком весе. Кайметов же выбыл.
Он совершенно случайно посмотрел на большое табло с карточками, стоящее у помоста. Технический специалист подбежал к нему и добавил карточки с цифрами. Вместо пятидесяти килограммов на табло отразили пятьдесят семь.
