Следующим взял слово командир Восьмой эскадрильи:
— Там у них сильная противовоздушная оборона. Здесь и здесь, — показал он на карте, а потом на фотографиях, — стоят по четыре двадцатипятимиллиметровых строенных автомата, а здесь — три сорокамиллиметровых, так называемых «пом-помов». Поэтому бомбить будем с горизонтального полета с высоты десять тысяч футов (три тысячи метров). Зайдем со стороны солнца. Следите за мной. Нас прикроет шестерка «Аэрокобр», но сильно на них не надейтесь, смотрите во все стороны сразу. Вопросы есть?
— Второй лейтенант Вудворд. Есть предложение, — встав, произношу я. — Могу зайти на цель первым и отбомбиться по зениткам с пикирования.
— Ты это серьезно, парень⁈ — удивленно спрашивает майор Уилкинс.
— Да, сэр, — подтверждаю я.
— О’кей, давай попробуем, — соглашается он.
Механик Чарли встречает меня у самолета докладом:
— Бомбы протер!
— Молодец! — хвалю я.
На капоте слева написано белыми буквами «ТУТСИ» и ниже нарисованы алые губищи — не дай бог нарваться на такие! На подвесках слева и справа под крылом и под фюзеляжем по паре осколочных бомб М81. Каждая весит двести шестьдесят фунтов (почти сто восемнадцать килограмм). Всего боевая загрузка семьсот семь с половиной килограмм, а можно было бы взять тонну. Тут вам не там, никаких «сталинских нарядов». Я занимаю место в кабине, пристраиваю сагайдак, чтобы не мешал в полете и в то же время был под рукой. Мой талисман кажется странным американцам, но никто не возникает: каждый сходит с ума по-своему. Я запускаю двигатель, произвожу проверку строго по инструкции, которая выдана мне в письменном виде на листе плотной бумаги, выслушиваю доклад стрелка, что в его заведовании все в порядке.
— Пристегнись покрепче, — приказываю ему.
Самолеты один за другим выруливают на взлет. Первыми уходят «Митчеллы», за ними «Хэвоки», мы последними из бомбардировщиков, а за нами «Аэрокобры». В небе выстраиваемся парами с ведомым на левом пеленге. Только к последней паре на правом пеленге пристраиваюсь я. Поднимаемся на высоту двенадцать тысяч футов, берем курс на цель. Над нами на высоте двадцать тысяч летят истребители. Их японские коллеги любят атаковать с двадцати семи тысяч, куда американцы подняться не могут. Я верчу головой, запоминая ориентиры, потому что магнитный компас врет не хуже советских собратьев. К моему удивлению, на «А-24б» не установлен гирополукомпас.
Минут за десять до цели со мной связывается «Первый (командир эскадрильи)»:
— «Бэнши», вперед!
— Роджер! — подтверждаю я принятие приказа, проверяю пристежные ремни, закрываю фонарь кабины и приказываю стрелку сделать так же.
Форсировав двигатель, обгоняю эскадрилью, отрываюсь от нее. Внизу вижу лачуги, смутно похожие на те, что были на фотографиях. Вон она — взлетная полоса, а вон и зенитки, начавшие стрелять. Снаряды проходят мимо, взорвавшись выше и намного правее.
Подворачиваю в ту сторону и направляю самолет так, чтобы две зенитные батареи были на одной линии, после чего переворачиваюсь над дальней, раскрываю перфорированные тормозные решетки вверх и вниз и пикирую. «А-24б» сравнительно медленно набирает скорость, падая почти вертикально вниз. Кажется, что по нему лупят все зенитки трех батарей. Только вот попасть в пикирующий самолет очень сложно, особенно, если нет опыта. Японские зенитчики привыкли стрелять по целям на большой высоте, когда пеленг меняется медленно, а в нашем случае не успеваешь подсчитать упреждение, как надо менять его. Сломай шаблон и выиграй.
Я стреляю из пулеметов по зенитной батарее из четырех строенных пушек калибром двадцать пять миллиметров, каждая из которых в отдельном окопе, высчитываю момент сброса. В кабине есть оптический прицел, у которого в жару постоянно запотевает окуляр. Да и, пока будешь в него пялиться, не успеешь вырулить из пике. Действует гипноз захвата цели: ты ее — она тебя. Вверху на правом роге штурвала красная кнопка «Б». Можно разгружать все сразу, можно по очереди. Я отправляю две из-под крыла слева. На все четыре орудия они не упадут, но, если лягут рядом, взрывная волна и осколки выведут из дела все и всю обслугу, причем надолго. Самолет сразу тянет вправо. Я уменьшаю угол пикирования, стреляю по второй батареи, навожусь по трассерам, отправляю в полет вторую пару бомб справа и сразу выхожу из пике. Просел до семисот двадцати футов (двести сорок метров). Понимаю, что высота в футах, а не метрах, но большая цифра все равно сбивает с толку, успокаивает, мол, еще есть запас. Делаю разворот с небольшим набором высоты и с пикирования под углом двадцать градусов, наведясь по пулеметам, роняю на третью зенитную батарею последнюю пару из-под фюзеляжа. Взрывная волна догоняет нас на отлете, как бы по-матерински шлепает по спине. Смесь работы на «Пешке» и «Горбатом».
На высоте триста футов ухожу на юго-запад, в сторону аэродрома Кила-Кила, потому что остальные самолеты Восьмой эскадрильи уже над целью мечут бомбы. На малой высоте японские истребители не смогут неожиданно напасть на мой самолет сверху и не решатся снизу, а с земли зенитчики и пехотинцы не успеют прицелиться и выстрелить.
— Первый, я «Бэнши», возвращаюсь на базу, — докладываю командиру.
— Роджер, — подтверждает он прием.
Карабкаться к ним на высоту двенадцать тысяч футов, терять время и встречаться сяпонскими истребителями у меня нет желания. Хватит зениток. Да, японцам будет интереснее напасть толпой на одного, но для этого придется гнаться за мной долго и с непредсказуемым результатом, а перед носом аж шесть целей, не считая «Аэрокобр».
Я открываю фонарь, потому что в кабине стало слишком жарко, разрешаю сделать это же стрелку.
— Как ты там, Джонни? К сиденью не прилип? — подковыриваю я по внутренней связи.
— Еще нет! — радостно сообщает он. — Было круче, чем на «русских горках»!
Значит, слетаемся.
62
Американцы редко летают чаще, чем раз в день. Если льет дождь, сидим в гостинице, ждем, пока не вызовут или не дадут отбой. Поливает здесь знатно, хоть и не долго. Экипажам не доплачивают за дополнительные вылеты, поэтому задницу никто не рвет. Нет отказов без уважительной причины от запланированных вылетов, значит, получишь надбавку в пятьдесят процентов.
Рождество — тоже нелетный день. Более того, часть экипажей перед праздником отправили на отдых в Австралию. Поживут неделю в пансионатах под надзором врачей, которые будут вправлять мозги тем, кто выгорел от страха. На войне все боятся, но у американцев боязнь погибнуть возведена в культ. Я не встречал среди летчиков группы ни одного, хотя бы теоретически рассматривавшего вариант погибнуть за родину. Смерть предполагали, на то она и война, но чтобы преднамеренно пожертвовать собой ради победы, что видят на примере японцев — это не для янки. Скорее родиной пожертвуют.
Перед праздником совершаем вылет в составе сводной группы из четырех эскадрилий, всего двадцать два самолета. Будем бомбить передовые позиции японцев неподалеку от Кель-Кель, помогать нашей пехоте. Поведет группу командир Тринадцатой эскадрильи майор Пинеда — грузный брюнет с густыми усищами с загнутыми кверху уголками, как у прусского фельдфебеля.
— Внимательно слушайте мои команды, — заканчивает он инструктаж.
На этот раз я не лезу с инициативой, чтобы не выглядеть совсем уж черной овцой, как англосаксы называют белых ворон. Мои действия в прошлом вылете понравились, конечно, летчикам Восьмой эскадрильи, но на меня теперь посматривают, как на чувака со странностями. У них девиз «Будь, как все — не делай ничего сверх того, за что тебе платят». Я намекнул, что хочу быстрее совершить двадцать пять вылетов и свалить из этого ада, демобилизовавшись. Есть в американских ВВС такая опция. Пока никто до такого количества не дотянул, потому что потери высокие, что в Европе, что здесь. У них тоже существует проклятие двадцать четвертого вылета, на котором погибают те немногие, кто продержался так долго. Японские летчики-истребители свое дело знают и, в отличие от янки, не боятся погибнуть, атакуют без страха и упрека.
