— Там туалет и умывальник, — сказал полковник, показывая на ещё одну дверь.
Я понял, что мне надо не только помыть руки, и быстро использовал санузел по двойному назначению.
Обедали молча. Я старался не поднимать взгляд от еды, а вот полковник то и дело поглядывал на меня, периодически дёргая головой и хмыкая каким-то своим, явно тяжёлым, мыслям. Не таким эмоциональным представлял я начальника управления КГБ.
Доев первое (куриный супчик), второе с гречкой и тремя мясными рубленными котлетами, я только тогда откинулся на спинку стула и потянулся к компоту.
— Попал бы к ним во вторник — были бы рыбные котлеты. И почему сейчас не могут их жарить? — подумал я, поднимая взгляд на сидевшего напротив полковника. Тот свой компот давно выпил и разглядывал меня словно «окопную вошь». С омерзением на лице — это точно.
— Ты, говорит Рамзин, и его будущее знаешь? А моё?
— Ну, вот, началось, — мысленно вздохнул я и спросил. — А как ваша фамилия?
Полковник прищурился левым глазом и назвал. Меня словно током прострелило. Прямо в голову. Вздрогнув телом и поморщившись, я вздохнул.
— Знаю. Сказать?
— Что, такая хреновая судьбина, что и говорить не хочется? — хмыкнув, спросил полковник.
— Да нет, нормальная. Вы ведь сейчас не начальник этого управления, а занимаетесь аналитической работой по паранормальной тематике, одновременно координируете создание антитеррористических групп?
Полковник расширил потом снова прищурил глаза, покрутил и покачал головой, недовольно скривив губы, и хмыкнув выдавил:
— За один такой вопрос тебя бы на кукан надо вздёрнуть, но статус твой пока не определён… Да-а-а… Продолжай.
Я тоже скривился.
— В июне этого года вас назначат начальником и пробудете вы в этом «статусе», — подколол его я, — до девяносто первого, когда закроют вас в этих ваших казематах по делу ГКЧП. Со всеми вытекающими закроют.
Полковник откинулся на спинку стула и спокойно посмотрев на меня спросил:
— Какое-такое «гэкачэпэ»? Что за зверь? И почему закроют?
— Госуда́рственный комите́т по чрезвыча́йному положе́нию в СССР (ГКЧП) — самопровозглашённый политический орган в СССР, существовавший с 18 по 21 августа 1991 года. Включал в себя ряд высокопоставленных должностных лиц правительства СССР. Члены ГКЧП выступили против проводившейся президентом СССР Михаилом Горбачёвым политики перестройки, а также против подписания нового союзного договора и преобразования СССР в конфедеративный Союз Суверенных Государств, куда планировали войти только 9 из 15 союзных республик. Главными оппонентами ГКЧП были сторонники президента РСФСР Бориса Ельцина, объявившие действия членов Комитета антиконституционными.
Полковник выслушал мою «справку», вздохнул.
— У меня, когда ты так начинаешь говорить, в кишках начинается бурление. Ты не можешь по простому? Своими словами… Ты словно читаешь откуда-то.
Так и было. У меня перед глазами открылась страничка «Википедии», млять, которую я терпеть никогда не мог.
— Пока не могу. У меня только сегодня этот дар открылся. Боюсь, что если буду пытаться анализировать, что-то опущу, — почти что правду сказал я.
— Откуда ты читаешь? В тебя словно гипнозом информацию заложили. Наш ничего не нашёл в его голове? — спросил он вдруг Рамзина. — Никаких закладок?
— Ничего, — ответил тот и покрутил головой.
— Странно, — пробурчал полковник. — И дальше что?
— В смысле, что? — удивился я.
— Ну, закроют и что дальше? Расстреляют? Какие такие «вытекающие последствия»?
— А-а-а… Да нет. Попинают немного и отпустят. Даже в должности восстановят. Но в девяносто втором уволят на пенсию. «Уволен приказом МБ Российской Федерации № 13 от 6 февраля 1992 г. по 60 п. „А“ в отставку. 9 марта 1992 г. исключён из списков личного состава», — процитировал я. — Что такое пункт «а»?
— По здоровью, — буркнул полковник и вздохнул. — Ну и слава Богу.
— Умрёте вы на девяносто третьем году жизни, — добавил я ложку мёда в бочку дёгтя.
Полковник нахмурился.
— Врёшь небось?
— Ей Богу! — перекрестился я так органично, что собеседник разулыбался.
— Ну, ты, брат… Хе-хе-хе… Рассмешил. Ты ж пионер⁈
— Вы тоже партийный, а в Бога верите, — тоже хмыкнул я. — Кстати, генерал-майора вам «дадут» в семьдесят пятом, а генерал-лейтенанта в восемьдесят втором.
— Охренеть, — произнёс полковник и посмотрел на Рамзина. — И что мне с ним делать, а Саша?
— Он и мне моё звание назвал, — только и успел произнести «куратор», потому, что вдруг мягко зазвонил телефон. Но от его «нежного» звука меня словно подкинуло, такой я был заведённый. Хорошо, что в руках уже ничего не было.
— Ты чего так нервничаешь? Успокойся, — по-доброму успокоил полковник и взял трубку. — У аппарата… Спускаюсь через двадцать минут.
Он положил трубку.
— Всё, други мои. Идите к себе. Пусть всё рассказывает… Или читает… Хрен его знает, что он там в голове своей делает.
— Я спать хочу, — проныл я. — Мне здоровый сон положен.
— Мне тоже, Евгений, положен здоровый сон, а я иду на совещание, чтобы защищать интересы Родины.
— Так вы на это учились и работа у вас такая, а я школьник простой.
Полковник улыбнулся.
— Простой? Ха-ха! Ну-ну… Простой! Ха-ха!
Потом улыбка сошла с его губ.
— От себя его не отпускать, — сказал он Рамзину. — Если надо, селись в его доме.
— Тогда меня моя Ирка из дома выгонит, — пробубнил Рамзин.
— Считай себя в командировке.
— Ага… Она вычислит, что я в городе. Вычислит и «высушит».
— Слушай, Рамзин, я понимаю, что она тоскует по Москве. Моя тоже рвётся на родину. Тем более, что у меня там и дети, и внуки. Но… Работа у нас такая, понимаешь?
Он вздохнул.
— Всё! Идите! Мне документы почитать надо к совещанию. Засиделись мы…
Рамзин всё-таки дал мне подремать с полчаса исчезнув из своего кабинета на это время. Да, у этого старшего сержанта имелся маленький, но свой персональный кабинет, ядрён батон! И он был приближён к будущему начальнику КГБ Приморского края. Такие дела…
С Рамзиным мы проговорили до самой ночи. Он ещё пару раз уходил, а я в это время использовал правильно — дремал. Причём, вырубался мгновенно. Только закрыл глаза и бац, провалился во тьму. Никогда я так раньше не засыпал. Всегда что-нибудь успевал подумать. А тут — нет. Видимо, организм и, в частности — мозг, работали на пределе возможного.
Задвинул я ему и идею о советской «рокгруппе», исполняющей современную музыку. Слово «рокгруппа» ещё не было в ходу в СССР. Вернее, так зарубежные ансамбли называли, а вот свои обзывали только ВИА. Хотя, по правде сказать, и звучали они как ВИА, а не «рокгруппы».
— И зачем нам это? Союзу, я имею ввиду, зачем? Зачем нам копировать западную культуру?
— Как зачем? — сделал удивлённый вид я. — Молодёжь всё равно будет слушать рок. Особенно сладок запретный плод. И ей наплевать, о чём поют эти «рокгруппы». Никто не вдаётся в перевод песен. Даже если в них будет петься про… Да, про что угодно! Всё равно будут слушать. Важен новый, необычный звук. Нам уподобляться западу в «чернухе» никак нельзя, но ведь можно нести чистое, доброе, вечное и на английском языке. Чтобы нас не считали варварами.
— А нас считают варварами? — усмехнулся Рамзин.
— Конечно. Западная молодёжь считает, что по Москве медведи бродят. А уж про Владивосток вообще никто не знает. Сибирь — одним словом…
— Ты-то откуда это знаешь? — усмехнулся Рамзин.
— Понимаете, Сан Саныч, я сейчас себя ощущаю стариком, который знает об этой жизни всё. И о прошлом, и о будущем. Раньше просто ощущения такие были, а сейчас эти ощущения отяготились знаниями и в соответствии с древней мудростью — печалями.
— Сочувствую тебе, — вроде как искренне проговорил Рамзин. — Я бы не хотел себе таких знаний.
— Почему? — сделал удивлённый вид я. — А наши разведчики? Они сообщали о начале войны 22 июня сорок первого года. Им ведь тоже не верили. Не верили, но готовились.
