Утро я посвятил беззаботному купанию в море и принятию солнечных ванн. Устроил себе отдых от общения с женщинами. Трио парикмахерш я на пляже не высматривал, не мешал беседам Кирилла и Артурчика с работницами чулочной фабрики. Заклеенные кусками газет носы парикмахерш я заметил, когда вслед за двумя воркующими парочками покидал пляж. Немного задержался: рассмотрел фигуру своей будущей жертвы. Приметил знакомый шрам на плече; вспомнил родимое пятно, что пряталось сейчас под купальником на ягодице у блондинки — оно походило на розовую горошину. А вот имён парикмахерш я в своих воспоминаниях не обнаружил. Хмыкнул. Решил, что вечером познакомлюсь с девицами заново.
* * *
После обеда в столовой я дисциплинированно подготовился к очередной бессонной ночи: полтора часа подремал. Ярких снов не увидел. Сквозь сон слышал, что Артурчик тоже не побрезговал подготовкой: Прохоров изредка всхрапывал. Я проснулся и обнаружил, что мой младший брат лежал на кровати с подаренным ему томиком Рафаэля Сабатини в руках. Он получил его от Насти Бурцевой не иначе как в обмен на наш домашний адрес. Читал о похождениях бесстрашного и благородного капитана Блада. От моего замечания «это ты зря» Кир отмахнулся — он заявил, что выспался ночью. Женю и Любашу из Смоленска мы встретили у входа в жилой корпус, как и договорились в столовой. Поприветствовали работниц чулочной фабрики и дружной гурьбой отправились на пляж.
В беседах с Женей и Любашей я активного участия не принимал. Да и те уже успокоились: не дёргали меня вопросами, не обжигали призывными взглядами — довольствовались общением с Кириллом и Артурчиком. Я расстелил на песке полотенце, улыбнулся посматривавшим на меня со своих мест на пляжном лежбище пышнотелым дамам лет тридцати пяти-сорока. Пробежался взглядом по буквально облепленному одеялами, покрывалами и полотенцами морскому берегу. Тульских парикмахерш я не увидел: девицы либо пока не пришли на процедуру принятия морских и солнечных ванн, либо загорали сейчас на другом конце пляжа. А вот море находилось на прежнем месте. К нему я и направился, сунув под небрежно сложенную на полотенце футболку солнцезащитные очки.
На этот раз я направился не в сторону Турции. Выбрался за пределы заполненного людьми мелководья, поплыл вдоль берега. Олимпийские рекорды не ставил — неспешно загребал воду руками, рассматривал морское побережье. Условно окультуренные песчаные пляжи вскоре сменились «дикими» и безлюдными на вид местами, поросшими кустами и сорной травой. Конечной целью моего заплыва стала Птичья скала, будто маяк возвышавшаяся над морем и над побережьем. На вершине скалы я заметил крохотные фигурки людей. Издали не рассмотрел: были то местные, или же смотреть на алые паруса явились на «скалу Ассоль» гости пансионатов. Напротив Птичьей скалы я дважды эффектно нырнул — продемонстрировал наблюдателям красную полосу на своих плавках.
На берег выходил — едва не оглох от криков резвившихся в воде детишек. Скользил взглядом по выстроившимся у кромки воды женским телам. Советские гражданки копировали позы друг друга: подставляли солнцу не всегда бритые подмышки и заклеенные клочками газет переносицы. Они посматривали на меня сощуренными глазами, втягивали животы и выпячивали грудь. Я не реагировал на призывные женские взгляды. Приметил на этой своеобразной выставке несколько интересных экземпляров. А один даже узнал — тот самый, у которого под купальником пряталось похожее на розовую горошину родимое пятно. Блондинка-парикмахерша поправила на своей груди купальник, будто почувствовала сквозь него жжение от моего пристального взгляда.
Я замер в двух шагах от парикмахерши, не спеша пробежался взглядом по её телу — от пальцев ног до ямочки на подбородке.
— Привет, красавица, — произнёс я. — Отличный купальник у тебя. Напомни-ка мне своё имя.
— Оксана, — выдохнула блондинка.
Я щёлкнул пальцем, сказал:
— Точно! Прекрасное имя. А главное, редкое.
На шаг приблизился к парикмахерше, заглянул ей в глаза.
— Живёшь ты на втором этаже, в комнате номер…
Я снова щёлкнул.
— В двести четвёртом, — произнесла Оксана.
Я протянул руку к плечу парикмахерши, поправил на нём лямку купальника. Кожа на женском плече была тёплой. Я оставил на ней каплю морской воды.
— Приду к тебе в номер ровно в десять часов вечера, — сообщил я. — Не уходи никуда в это время из своей комнаты. Жди.
— Зачем? — спросила блондинка.
Она смотрела мне в лицо, запрокинув голову — не в глаза, а на мои губы.
— Вечером узнаешь… Оксана.
Я улыбнулся.
Заметил, что кожа на плече у парикмахерши покрылась мурашками.
— Эээ… ладно, — пролепетала Оксана. — Но я не одна живу. С подругами.
Девица затаила дыхание.
— Не переживай, красавица, — сказал я. — Твои подружки нам не помешают. До вечера.
— До вечера, — ответила парикмахерша, когда я уже повернулся к ней спиной.
* * *
Вечером Артурчик сидел на кровати и настраивал гитару перед очередным уличным концертом, Кирилл дочитывал роман «Одиссея капитана Блада»: Женя и Любаша ждали их сегодня «чуть позже».
За два часа до полуночи я достал из сумки бутылку «Советского шампанского» (решил: не пропадать же добру) и отправился с этим подарком к тульским парикмахершам.
Оксана ждала меня. Она обрадовалась моему приходу. Её подруги оказались именно такими говорливыми и понятливыми девчонками, какими я их и помнил.
* * *
В свою комнату я вернулся под утро. Весёлый и ещё слегка пьяный (у парикмахерш, как и в прошлый раз, оказался неплохой запас спиртного). Разбудил Кирилла — кровать Артурчика пустовала.
Кир, что Прохоров «остался на ночь» у работниц чулочной фабрики.
— А ты почему не с ним? — спросил я.
— Да ну их!..
Мой младший брат махнул рукой.
— Любка вчера ко мне целоваться лезла, — сообщил он.
Кирилл скривил губы.
— Плохо целуется? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Кир. — Странная она какая-то… Я же ей говорил, что у меня в Новосоветске есть Инга! А она всё равно… лезет.
Он покрутил пальцем у виска.
Я усмехнулся.
Сказал:
— Действительно, странная. Женщины — они такие: странные. Ты оставил им Артурчика на съедение?
Кирилл хмыкнул.
— Да что с ним будет? — сказал Кир. — Он вчера с Женей… Сумасшедший.
Мой младший брат покачал головой.
Он вздохнул и добавил:
— Хорошо хоть Наташка Торопова этого не видела.
— А мы Наташе ничего не расскажем, — пообещал я. — Умывайся. Нам пора на пробежку.
Сегодня мы выбрали для себя трудную трассу: возвращались по пляжу, утопая по щиколотки во влажном песке. Набегу полюбовались ракушками и медузами, оставленными на берегу отливом. Там же, на пляже, мы провели спарринг.
Возвращались в свой номер уставшие. На ступенях между вторым и третьим этажом я заметил пятна крови. Свежие. Будто бы по ступеням совсем недавно поднимался раненный человек или зверь.
Мы с Кириллом шагали радом с этими красными отметинами на полу — точно по пути, отмеченному хлебными крошками. Вслед за красными пятнами мы шли коридору третьего этажа. Подошли к своему номеру.
Я отметил, что дальше по коридору красных пятен на полу не было. А вот около порога нашей комнаты блестела небольшая кровавая лужица. Я нахмурился: увидел, что ручка нашей двери испачкана кровью.
Глава 24
В свою комнату я не вошёл — ворвался. Увидел кровавые следы на полу, услышал журчание воды. Прохорова я нашёл в уборной: Артурчик стоял около раковины, рассматривал в зеркале своё лицо. Он заметил нас, невесело улыбнулся. Вынул из носа пропитанные кровью тампоны из газеты, бросил их в унитаз. Пальцем потрогал разбитую губу.
— Что случилось? — спросил я.
Прохоров ухмыльнулся и тут же вздрогнул от боли, снова прикоснулся к губе.
— Женькин муж приехал, — сообщил он. — Нагрянул нежданно-негаданно…
