— А ты неплохо управляешься с саблей, сеньор Родригес, — отец Томас утер пот с тонзуры тонким батистовым платком. Прозвучало у него и как похвала, и как обвинение. Тем самым тоном, характерным для людей с профессиональной деформацией личности.
— Что есть, то есть, — буркнул капитан. В смысле, «только отвяжись».
— Да вы, вероятно, с не меньшей сноровкой, чем саблей, действуете и еще каким-нибудь оружием. Например, крестьянской косой.
Родригес невольно спрятал глаза, как и всякий иной при общении с людьми с профессиональной деформацией личности. Даже если ты ни в чем не виноват, чувствуешь — виноват.
— Славная, наверное, выдалась у тебя, Родригес, косьба в Каталонии, не так ли? В Барселоне, так?
— Да узнал я тебя, монах, узнал! — не выдержал Родригес. — Ты был в Барселоне, тогда, когда…
— Когда чернь во главе с неистовым Варнталятом пыталась расправиться с лучшими людьми города!
— Между прочим, в этом ей активно помогал его величество Хуан, добрый король Арагона. Он, кстати, даровал Варнталяту дворянство. Ну и мне… кое-что перепало.
Капитан Родригес подмигнул Олегу Иванычу:
— Ты не связывайся с ним. От этих монахов добра ждать не приходится.
— Ах, не приходится?! — взвился монах. — Как раз наоборот! — Он повернулся к Олегу Иванычу. — Я знаю, вы, сеньор Олег, собираетесь в Лиссабон. Вот вам рекомендательное письмо к моему другу, отцу Алонсо, в Кадис, адрес в письме указан. Он поможет вам добраться до Лиссабона.
Ну, спасибо. С паршивой овцы…
Уже вечером, когда ведомая счастливой свободной шиурмой галера входила в гавань Кадиса, Олег Иваныч развернул письмо. Ага, как водится, по-латыни:
«Добрый брат мой во Христе Алонсо. Податели письма — добрые католики-поляки, коим я очень обязан. Прошу тебя помочь им добраться до Лиссабона на попутном судне. С ними ты можешь заодно и отправить весточку в нашу миссию в Польше. Да пребудет со всеми нами благодать Божия.
Писано апреля 12 дня 1473 года от Рождества Христова.
Верный твой брат, Томас Торквемада».
Торквемада! Так вот он кто, оказывается, отец Томас!.. Томас Торквемада, приор и генерал ордена доминиканцев. Не пройдет и семи лет, как он возглавит святую инквизицию объединенной Испании, по всем городам которой — от Астурии до Гранады и от Каталонии до Кастилии — запылают костры под вопли сжигаемых еретиков.
Может, зря его спас Олег Иваныч? Впрочем, не Торквемада, так другой на его месте возник бы. Свято место пусто не бывает.
В то самое время, когда Олег Иваныч и Гриша спускались по сходням на причал Кадиса, воды Гибралтарского пролива бороздила пропахшая рыбой фелюка. Владелец — некий тунисский господин по имени Юсеф Геленди. Посредник во всех нечистых делах Джафара, он решил теперь пытать счастья самостоятельно. Не так просто решил — наслушался сказок Касыма, слуги покойного Селим-бея. Сказок о несметных сокровищах, спрятанных старым корсаром на острове в холодном северном море. О тех же сокровищах, кстати, подумывал и Олег Иваныч. Вернее, не столько о сокровищах, сколько о том, как выполнить просьбу Селима — португальского дворянина Жуана душ Сантуша. Не всякая, конечно, просьба подлежит выполнению. Но та, что высказана на смертном одре… Да еще с учетом того, как закончил свои дни Селим, португальский дворянин Жуан душ Сантуш… Его сразила отравленная стрела, пущенная Маруфом. А Маруф действовал по наущению коварного Джафара.
Ну, звезда Джафара, допустим, клонится к закату. А вот Маруф…
Маруф. Или, как раньше, Матоня. Служилый человек московского князя Ивана, попавший, как и Олег Иваныч, в турецкое рабство, бежавший оттуда в Магриб и принявший ислам. Пришлось ему бежать и оттуда. Так сложилась судьба. Темной ночью в Бизерте — одном из портов Магриба — Маруф еле спасся от разъяренных жителей города, бросившись в бурное море. Он утонул бы, не случись поблизости корабля османского негоцианта Бен-Ухунджи. А Бен-Ухунджи вовсе не собирался ради спасенного отказываться от своих планов, куда-то там сворачивать, заходить… Да больно надо!
Так и оказался Маруф в Измире, а затем и в Стамбуле. Без гроша в кармане, без языка, без связей. Хоть бросайся в Босфор с высокой башни Румелихисары. Не бросился, конечно, нашел выход. Завербовался кашеваром в отряд Кяшифа Инзыглы, которого и предал в первой же стычке с мадьярами.
Голову Кяшифа Маруф привез с собой гайдукам. Те были рады новому бойцу — весьма неплохому. Поначалу Матоня-Маруф служил исправно, в бою не знал пощады. Приобрел в Трансильванских горах зловещую славу нового колосажателя — Цепеша. Впрочем, недолго он упивался славой. Однажды на пиру приглянулась ему одна девушка, Яношка Вереш, дочь трансильванского воеводы Иштвана. Возжелав Яношку, Маруф, улучив момент, вызвал ее из замка да, набросив на голову мешок, бросил через седло…
Лил дождь, яростно и неудержимо. Комья грязи летели из-под копыт. Маруф понукал и понукал коня.
В замке опомнились к ночи. Где Яношка? Не видали ли слуги?
Нет, не видали. Видели только, как гайдук по имени Маруф проскакал через мост с мешком через седло.
С мешком?! Маруф?!
Затрубили трубы, и все гости воеводы Иштвана пустились в погоню. Они поскакали на север, и никто не додумался повернуть на восток. Там, на востоке, татары — злейшие враги мадьяр, не лучше турок. Что ж делать там гайдуку? И ясно, куда тот направился — на север, в горы. Там есть где укрыться. А на востоке что? Пушта. Унылая степь без конца и без края.
Вот туда-то, на восток, и повернул Маруф. Надоело у гайдуков. Чужой он для них был, и они ему чужие. Давно уже хотел уйти, да все случая подходящего не было. И вот подвернулся случай, а заодно и девка. Целый день скакал Маруф по пуште, вдыхая горький запах полыни. Лишь к вечеру, завидев лес, остановился. Сбросил в мокрую траву мешок. Развязал. Яношка открыла глаза — изумрудные, словно весенние травы. Разметались по плечам черные волосы. На белой шее красноватый след — натерли веревки. Красавица…
Рыча по-звериному, Маруф бросился на нее, разорвал платье, обнажив грудь. Вцепился зубами, раскидывая вокруг остатки одежды. Зажал жертве рот, чтоб не кричала. Потом передумал — кричи… Кричи громче! Никто не услышит, а на сердце от того крика — радость. Осатанел Маруф-Матоня, не раз и не два насиловал несчастную, покуда не утомился к ночи. Недвижная, лежала в траве опозоренная Яношка.
Матоня развел костер, накалил на огне саблю. Приговаривал:
— Глаз, он шипить, когда его вымают.
Подошел, примерился. Поднял над головой кривую саблю. С хэканьем опустил ее вниз, отделяя голову от тела.
Утром пустился в путь. Скакал, радуясь неизвестно чему. В переметной суме билась о круп коня окровавленная голова мадьярской красавицы Яношки Вереш. Теперь поверят татары! Должны.
Татары не поверили. Но и убивать Маруфа не стали. Связали руки да погнали в Орду. Туда ему и дорога, душегубцу.
Плескались волны, качая на своих зеленоватых спинах небольшое испанское судно, шедшее курсом Кадис — Лиссабон. В кормовой каюте спали на рундуках два пассажира, Олег Иваныч и Гриша. Не обманул Торквемада — его приятель, доминиканский приор отец Алонсо все-таки устроил новгородцев на попутное судно. И на том спасибо.
Луна отражалась в море. Ее серебристый свет проникал сквозь щели палубы в трюм судна. Судна Юсефа Геленди.
В трюме томился новгородец Олексаха, явившийся в далекий Магриб с выкупом за друзей, но сам так глупо попавшийся. Нашел, блин, перевозчиков. Двух прохиндеев, Юсефа с Касымом. Хорошо, те не убили его сразу, имели насчет новгородца свои планы. Какие? Естественно, денежные. Продать с выгодой — лучше по возвращению, в Магрибе, ну, или в Гранаде, тоже на обратном пути. А пока пусть посидит в трюме. Раз в день бросят ему рыбинку — тем и сыт. Ну и затхлой водицы попить давали, чтоб не умер от жажды. Красота, ежели разобраться, везут бесплатно, на халяву поят-кормят. Сиди себе, Олексаха, посиживай!
В Новгороде, в храме Святого Михаила, что на улице Прусской, истово молилась боярыня Софья. В золотисто-карих глазах ее стояли слезы.
— Боже! Всемилостивый Господь наш Иисус, помоги же суженому моему и друзьям в далекой турецкой неволе. Верю, живы они. Верю!
Последнее слово прокричала боярыня, повысив голос. Да так громко, что спускавшийся с колокольни пономарь Меркуш с испугу свалился с лестницы. Хорошо, лоб не расшиб!
Боярыня, в возок возвращаясь, протянула ему монетку.
— Верю, что жив. Верю!
Глава 2
Португалия. Апрель — май 1473 г.
Нам нужен капитал.
— Большие деньги, да?
— Для того, кто ничего не имеет, даже маленькая сумма — большие деньги.
Жозе Ж. Вейга, «Тени бородатых королей»
— На семи холмах, поросших благородным лавром и миртой, раскинул свои узкие улочки продуваемый океанскими ветрами город. Лишбоа — Лиссабон, город белых стен, уютных двориков и красных черепичных крыш. В далекие времена Римской империи это город, называвшийся тогда Олисипа, был центром провинции Лузитании, названной так по названию гордых племен лузов.
