Он шёл перед нами в синем пиджаке до колен, с длинными русыми волосами, стянутыми в хвост. Брюки тщательно выглажены, ботинки начищены, в плечах военная выправка, руки сцеплены за спиной. На рукавах выделялись золотые аксельбанты — судя по этим шнуркам, его положение здесь очень высокое.
— В сегодняшнее смутное время, когда государь требует от нас единства и сплочённости… — вещал этот самый магистр с нотками укора, его голос эхом разлетался в широком коридоре.
Это явно представитель местной власти, потому что приказал Грому помочь мне двигаться, и тот безропотно тащил меня. Сам я идти не мог — каменная кувалда крепыша сломала бедро. Тот теперь с недовольной рожей пыхтел мне в ухо, и я едва успевал скакать за ним на одной ноге.
— Безлунь, — с ненавистью шептал Гром мне в ухо, — Я тебе устрою хреновастенько…
Меня он мало интересовал, я пытался понять, почему не чувствую псионику. Так ведь и сдохнуть не долго.
По бокам от нас стучали каблуками по полу хмурые молчаливые конвоиры, судя по всему, охранники в этой академии. Форма у них тоже была синяя, почти чёрная, и тоже вызывала у меня вопросы — слишком старомодная, но уже явно не царских времён.
На поясах у них висели узкие загнутые сабли с позолоченными эфесами, что в который раз поломало моё представление об этом мире. Я не жду плазмомётов, но где хотя бы огнестрелы?
Позади нашей процессии ворчали остальные участники драки. Хотя скорее наблюдатели — тот самый пеликан с чубом шёл за нами с двумя прихвостнями, которых я даже не запомнил.
— Это он, этот Василий всё натворил! — пеликан не выдержал, и всё же повысил голос.
В кого он тыкал там пальцем, можно было не гадать.
— Хочешь сказать, пустой вырубил Плетнёва?
— Да нет, господин магистр, просто эта чушка…
— Чушка?
Мы все резко остановились, я едва не опёрся сломанной ногой, и у меня потемнело в глазах. Жжёный пёс, как больно-то! Там не просто перелом в бедре: явное смещение, да ещё пара осколков попали в мягкие ткани.
Коридор с витражными окнами, по которому нас вели, пульсировал у меня в глазах от светлого к тёмному. Я давно отвык чувствовать боль во всей её гамме чувств, и теперь только очухивался время от времени, чтобы слушать и смотреть.
Пока возникла заминка, я попытался отрезать страдания силой воли. Если нет псионики, хотя бы самовнушением справиться. А дыхательные практики ещё и вспомнить надо.
— Чушка?! — с явным холодом ещё раз переспросил магистр, даже не оборачиваясь.
— То есть, Иван Петрович, я имел в виду… — голос пеликана задрожал.
— Думаю, я потом с вами разберусь.
Топот ног позади сообщил, что пеликан с дружками нас покинули. Мы двинулись дальше, и Гром грубо вздёрнул меня за руку, чтоб подтянуть на плечо.
Я вскинул голову…
Солнечные лучи сквозь окна освещают на стенах картины. На полотнах изображены люди в военных сюртуках, в плащах, в старомодных одеждах. Они застыли в боевых стойках, и художник почему-то нарисовал их со светящимися руками. Один так вообще бьётся с каким-то уродливым гуманоидом…
Я попытался рассмотреть чудовище, но снова потемнело в глазах. По привычке моё внимание полетело к затылку, чтобы получить управление над внутренней энергией… Пусто.
— Вы знаете, в чём ваше великое предназначение? Это один день, от которого зависит судьба всего мира. Маги Первого дня испокон веков, плечом к плечу, сила к силе, стояли на защите…
Тут у меня снова выстрелила боль, только почему-то в рёбрах. Я аж прикусил губу, почувствовав удар исподтишка.
— Хреновастенько, да? — с фальшивой заботой пропыхтел в ухо Гром.
Ну, жжёный псарь! Лысый уродец воткнул мне кулак в рёбра, пока никто не видел…
Меня на некоторое время выкинуло в омут боли, где я мог только прыгать на здоровой ноге, чтоб окончательно не свалиться. Вот же урод, толчковый пёс!
Гром весело сопел под ухом, пока я приходил в себя, а потом снова попытался ударить в рёбра. Вот только я уже почувствовал движение его плеч, и на пути его кулака оказалась моя ладонь. Хоть удар и смазался, моим тонким пальцам всё равно пришлось несладко.
Твою псину, либо что-то у этих псовых умников пошло не так, либо… Да никакая это на хрен не иллюзия!
Меня отпустило, снова прояснился перед глазами коридор, и я почувствовал, что могу управлять телом. Спустя пару секунд до меня дошло, что скорее всего мой седой Вася просто потерял сознание.
Стало намного легче, и я стал пробовать прислушиваться к телу. Так, импланта нет, значит, надо прощупать чакры самому, по старинке. Мысленный взор на самую макушку…
И опять кулак в рёбра. Я зашипел от боли.
Ни мужчина впереди, ни конвоиры по бокам никак не реагировали на это. Нет, этот лысый хмырь мне сосредоточиться не даст.
— И прошу вас не питать иллюзий, Фёдор, — громко говорил мужчина, идущий перед нами по длинному коридору, — Применение магии в стенах академии, да ещё и против будущего соратника…
— Да, — подал голос мой носильщик.
Фёдор, значит… Я покосился на лысую физиономию под боком — Гром с ненавистью сверлил взглядом спину впереди. Ох, не любит он магистра почему-то.
— Фёдор, вы должны знать, чем это карается, — продолжал сопровождающий, — Я понятно изъясняюсь?
— Понятненько, — заметно сникшим голосом ответил Гром.
— Псс… — я привлёк его внимание.
Он повернул слегка удивлённое лицо… и тут я протаранил лбом ему нос. Смачно вошло, мне даже послышался хруст. Надо отдать должное здоровяку, он лишь замычал, не стал орать.
— Всё, на хрен, тебе не жить, — прошипел Гром, схватившись за переносицу.
Магистр повернулся.
Мы так и застыли: Гром с зажатым носом, из которого потекла кровь, и я на одной ноге, опираясь на плечо сопящему здоровяку.
Блёклые, почти прозрачные зрачки, казалось, прожигали нас насквозь. Лицо у мужчины было вытянутым, худым, самое то для чопорного преподавателя, но в глазах читался опыт отнюдь не книжного червя. Этот был воином…
Неожиданно я заметил проблески псионики, исходящие от него. Странные, незнакомые мне. У нас такую энергию называли грязной, неочищенной…
Это уже прогресс. Я почувствовал силу, а значит, с этим телом всё не так безнадёжно.
— Всё в порядке? — прозвучал вопрос, правда, совершенно равнодушный.
Мы непроизвольно переглянулись с Громом и кивнули.
— Всё отличненько, господин… Иван Петрович, — прогундосил лысый, шмыгнув кровью в носу.
***
Наконец, мы добрались до кабинета. Мы все вошли, и двое охранников в чёрной форме остались у двери, поглядывая на нас строгими взглядами.
Внутри помещение было похоже скорее на штаб какого-нибудь полководца, чем обитель преподавателя: глобусы и карта на резном столе, покрытом бархатной тканью, поверх лежат циркули и лупы, у стен забитые книгами и свёрнутыми свитками шкафы.
Я сразу же впился глазами в глобус. Если это Земля, то какая-то она странная: очертания материков похожи, но вот политическое разделение незнакомое. Континенты истыканы красными, синими, жёлтыми и белыми точками, которые соединены сеткой.
Там были и точки поменьше, но больше я разглядеть не успел — нам указали на два резных кресла.
Я тяжело бухнулся, с облегчением откинувшись на спинку. И сразу занялся прощупыванием чакры-приёмника на затылке. Ну же, где вход силы? Не чувствую потока…
Магистр, которого Гром называл Иваном Петровичем, небрежно кинул здоровяку платок, чтобы тот остановил кровь из носа. Меня же он удостоил лишь косым взглядом, затем прошёл за свой стол и тяжело опустился на сиденье.
Положил руки сверху на карту и некоторое время смотрел на нас блёклыми зрачками.
Я знал эту манеру. Он делал всё не спеша, чтобы мы, виновники, больше понервничали.
— Плетнёва определили в лазарет, — наконец сказал Иван Петрович, — Он без сознания. И сразу скажу, Фёдор, что в этой ситуации ты в самой глубокой заднице.
Крепкое словцо было адресовано крепышу, который нервно заёрзал в кресле рядом.
