— Но, господин магистр, я же… — попытался оправдаться Гром и заткнулся, бросил на меня злобный взгляд.
А ведь кричать, как его дружбаны, что во всём виноват я, он не стал. Только стискивал зубы, да играл желваками.
— Ну, допустим, у Плетнёва явный след огня, — Иван Петрович покачал головой, усмехнулся, — А самого себя вырубить, это ещё надо постараться.
Его взгляд сместился на меня:
— Василий, ты должен понимать, что для тебя академия — последний шанс сохранить свободу, и такие инциденты тебе не нужны. Уже конец года, а ты никак не пробудишься.
Я, всё это время пытавшийся найти в себе следы пси-энергии, только удивился.
— Пробужусь? — переспросил я, но меня уже не слушали.
Но магистр уже утратил ко мне интерес:
— Фёдор, магическое нападение на ученика академии, да ещё и с тяжкими телесными, — он покачал головой.
— Тяжкими?! — Гром удивлённо переспросил, потом бросил взгляд на мою ногу.
Судя по глазам, здоровяк только начал представлять масштабы проблемы. По законам нашей армии солдату, причинившему вред сослуживцу, грозил трибунал. Тут явно намечалось то же самое.
Форма, законы… так это военная академия?
— Я защищал Плетнёва, — упавшим голосом сказал Гром, — Антон мне сказал, что Ветров напал…
Нас отвлекли — в кабинет без стука вошла высокая блондинка.
Распущенные волосы достают до плеч и чуть собраны узким ободком на лбу. Одета во всё бежевое: короткий фрак с погонами и свисающими сзади фалдами, обтягивающие брюки, и сапожки до середины голени.
Василий внутри меня, кажется, очнулся, и я почувствовал его интерес к этой персоне. Я уж и забыл, как быстро распаляется юный разум при виде прекрасной половины человечества.
Красный крест на погонах девушки, к счастью, в этом мире тоже означал медицинскую помощь, потому что магистр сразу произнёс:
— Добрый день, старший целитель Соболева.
— Магистр Гранный, — она кивнула, но как-то резко, нетерпеливо.
Он чуть удивлённо склонил голову:
— У вас есть что-нибудь для меня?
— В академию прибыла малая когорта оракулов, они направлялись в лазарет, когда я вышла оттуда.
— Оракулов? — до магистра будто не сразу дошло, он откинулся на спинку, — Но мне не доложили…
— Поэтому я и сообщаю. Начальник караула уже встретил их… Странно, что вам ещё не доложили.
— Этот начальник караула, чтоб его Пробоина сожрала. Полозов всё ищет способ мне отомстить, — магистр поморщился, — Зачем тут оракулы, вам известно?
— Говорят, сильный всплеск в Белом Карлике возле академии. В кого-то вселился Иной.
— Этого ещё не хватало, — магистр встал, упёр кулаки в стол, процедил сквозь зубы, — Эти оракулы — чёртовы живодёры. Они же вытряхнут души из студентов.
Глава 3. Нижняя
Боль в бедре и так мешала сосредоточиться, а тут ещё слова целителя о каком-то Ином совсем выбили меня из колеи. Несмотря на полное непонимание, куда я попал, нельзя было забывать о простой логике.
«В кого-то вселился Иной…» На данный момент, когда я ничего не знаю о мире вокруг, мне известны несколько вводных.
Магистр Гранный, целитель Соболева, студенты Громов и Плетнёв, кучка шестёрок.
И я.
В чужом теле…
Как не крути, а в этом омуте беспорядка мне известен только один вселившийся. Жжёный псарь, а ведь это я! Снайпер-псионик с Земли две тысячи двести тридцать первого года, попавший в тело студента-доходяги.
Да, я могу не знать кучу факторов. Быть может, тут каждый день в кого-нибудь вселяются Иные, и оракулы их просто регистрируют.
Найдут меня и скажут: «Черкани подпись, сдай слепок души».
Вероятно, я не знаю, как выглядят те, в кого вселился Иной. Может, там чупакабра отдыхает? Поэтому я и сижу спокойно в этом кабинете, ведь, судя по мрачному лицу магистра, эти самые Иные проблема не меньшая, чем когорта оракулов.
Да, мне неизвестно, зачем и каким образом я попал сюда. Но то, что вокруг не иллюзия, стало окончательно ясно пару минут назад, био-часы меня не подводили ещё. Я должен был умереть — машина остановила бы сердце, ведь непроснувшийся псионик считается потенциально опасным.
Но я жив, и странный мир вокруг не исчезает. И где-то в этом мире меня ищет малая когорта оракулов.
Надо уходить. Чаще всего эта мысль посещала меня в разведке, когда вражеские турели ещё не выстрелили, а задница уже ощущала будущий жар плазмы.
Я покосился на охранников у двери. Если Гром всего лишь студент, то эти должны быть противниками серьёзнее. А ещё у меня нога…
Тем временем Соболева стояла перед столом, вытянувшись по струнке, словно чего-то ожидала.
Магистр, поджав губы, явно не хотел спрашивать, но выдавил из себя:
— Соболева, неужели ещё что-то?
Девушка охотно кивнула, тряхнула распущенными волосами. Даже в этом мире все обожают первыми приносить новость.
— А секретарь Кащеев сказал, что видел среди оракулов мага Второго дня, — выпалила она.
Иван Петрович тяжело опустился обратно в кресло, у него дрогнула жилка на скуле. Бесцветные зрачки изучали привлекательную Соболеву, но во взгляде не было ни грамма мужского интереса.
Через несколько секунд он всё же выдал:
— Это что же за Иной, если за ним послали великого магистра? — он сжал кулаки, — Такая тварь камня на камне тут бы не оставила, а вроде как академия ещё стоит.
— Магистр, я просто посчитала долгом вас предупредить.
— Старший целитель, я благодарен, — он сдержанно улыбнулся ей, а потом спросил, — Осмотрела Плетнёва? Он очнулся?
— Он уже покинул лазарет, — Соболева коротко кивнула, — Ничего серьёзного, только ждать, когда волосяной покров на лице восстановится.
Магистр усмехнулся, а девушка продолжила:
— Утверждает, что ничего не знает об инциденте в туалете. Он тренировался в одиночестве, допустил ошибку в магии и потерял сознание.
Гром рядом со мной до скрипа сжал резные ручки кресла — его дружки явно показали себя не лучшим образом. Потому что здоровяк тут, в кабинете, а тот палёный каштан выходит сухим из воды.
А всё же как легко эти люди говорят слово «магия». «Тренировался, допустил ошибку в магии…»
Довольно странная академия, но мне придётся работать с тем, что есть.
— А Плетнёв сказал что-нибудь… о Фёдоре Громове? — магистр кивнул в сторону нервничающего крепыша.
Тот заметно напрягся рядом, аж испарина вышла на лысом черепе.
Блондинка с готовностью ответила:
— Говорит, что видел, как Громов разговаривал с Ветровым в коридоре на повышенных тонах. Больше ничего не помнит.
— Вот же сссу… — вырвалось у Грома, ручки кресла аж застонали от его бессильной ярости, но студент не решился выругаться.
Я усмехнулся. Эх, Федя, Федя… И ты заступался за того палёного говнюка?
А Ветров — это, значит, я.
Василий Ветров, про которого уже не один раз упомянули, что «пустой». Интересно, а унизительные «чушка» и «безлунь» — это связано с этим определением? Если они тут все помешаны на магии, значит, эта «пустота» как-то связана с этим.
Я непроизвольно потёр затылок, где раньше всегда чувствовал имплант. Теперь там тоже пустота.
Соболева молчала, и по лицу было заметно, что важные новости у неё закончились.
— Ясно, — ответил со вздохом магистр, откинувшись на спинку.
От меня не укрылось, что этот Иван Петрович внутренне всё-таки жалел Громова. Мои же сломанное бедро и ноющие рёбра намекали мне, что некого тут жалеть.
Накосячил, отвечай.
Иван Петрович, бросив короткий взгляд на бледного Грома, широким жестом показал на меня:
— Продолжайте, Арина Бадиевна, вашу работу…
Соболева только коротко кивнула и, красиво развернувшись на каблуках, бодрой походкой направилась ко мне.
Магистр же вернул взгляд на хмурого Фёдора Громова — судя по лицу крепыша, исключение из академии для него было хуже казни.
— Василий Ветров? — Соболева склонилась надо мной и сразу же положила руки на больное бедро.
