— Ч… что случилось? — прохрипел я, чувствуя, как слова будто наждачкой царапают горло.
Мирослава снова промолчала. Потом поднялась и направилась в прихожую.
Я сел на кровати, борясь с головокружением. И тут обнаружил, что на мне вчерашний банный халат. Правда, теперь он был далеко не в идеальном состоянии: левая пола обожжена, повсюду какая-то грязь и, кажется, даже следы крови.
Я на всякий случай ощупал себя. Ножевая рана на боку, к счастью, не открылась, свежий рубец только покраснел немного. Появилась пара странных синяков на голенях. И несколько царапин на левом локте.
— Мирослава! — крикнул я. — Как… как я вчера добрался?
Я встал и вышел в прихожую.
Она глядела на меня с осуждением и всё так же молчала.
— Ну скажи хоть что-нибудь, — попросил я. — Пожалуйста… мне ужасно плохо…
Мирослава отвернулась к двери и тронула замок. Но потом заколебалась и снова повернулась ко мне.
— Саша, я не знаю, что это было. Но нам нужно серьёзно поговорить, — сказала она. — Вечером. Обсудим вчерашнее.
— Хорошо… — кивнул я, чувствуя, как неприятный холодок пробежал по спине. — Конечно…. как скажешь.
— Приведи себя в порядок, — продолжала она. — Одежды у тебя вроде достаточно. Будь добр, собери свои вещи. Ключи потом оставь в почтовом ящике, когда выходить будешь. Договорились?
— Мирослава ты… мы… ты меня выгоняешь? — всё-таки решился произнести я.
Она посмотрела на меня со смесью грусти и презрения.
— Саша, мне будет комфортно, если какое-то время мы не будем встречаться настолько часто, — ответила она.
— Но… вечером… мы же договорились поговорить?
— Давай в нейтральном месте. Тут внизу кафешка есть, рядом с «Перекрёстком». Увидимся там, после семи, чай попьём.
— Давай… — выдавил я.
Мирослава вышла и закрыла за собой дверь. А я остался в пустой квартире, которую почти начал ощущать своим домом…
Я вздохнул и пошёл на кухню. Там в холодильнике нашёл кефир и выпил полпакета. Немного полегчало. После этого я сделал себе растворимый кофе.
Обследовав квартиру, я обнаружил, что моя гражданка, в которой я поехал в сауну, а заодно «китайский» пейджер и документы были в пластиковом пакете у входа. Сам пакет тоже был грязный, но одежда сохранилась отлично. Гораздо лучше халата.
Я поменял постельное бельё на кровати. Грязный комплект засунул в машинку и дождался, пока он постирается, после чего развесил его на сушилке.
Потом принял контрастный душ, и снова пошёл полежать.
Как-то так получилось, что я снова вырубился, и меня разбудила трель домофона.
На секунду я подумал, что проспал до вечера и в итоге дождался возвращения Мирославы, так и не освободив квартиру. Но потом сообразил, что за окном — дневной свет.
Поднявшись, я обнаружил, что чувствую себя гораздо лучше. Всё-таки молодой организм гораздо быстрее справлялся с отравой, чем я успел привыкнуть в своём настоящем возрасте.
— Да, — ответил я, взяв трубку.
— Александр? — спросил незнакомый голос.
«Блин… ещё не хватало новых разборок с её отцом…» — тоскливо подумал я, но вслух ответил:
— Да.
— Мы договаривались. Время почти два часа, жду вас внизу.
Мучительно и отчаянно пытаясь вспомнить, о чём и с кем я вчера договаривался, я оделся и собрал вещи. Ключи, как Мирослава и просила, я оставил в почтовом ящике.
Возле подъезда стоял 600-й «Мерседес», и не простой, а лимузин — с удлиненным салоном и перегородкой, отделяющей водителя от пассажиров.
Я сел в заботливо открытую незнакомым мужиком спортивного вида дверь.
И оказался в салоне, наедине с Владимиром Вольфовичем.
Политик смотрел на меня, сосредоточенно и серьёзно. В руке у него была открытая бутылка «Виттель».
— Ну, как состояние, молодёжь? — спросил он, улыбнувшись.
Я постарался улыбнуться в ответ и, кивнув, ответил:
— Вроде живой…
Он рассмеялся, после чего сделал глоток воды.
— А я вот уже чувствую: годы не те… раньше-то попроще было, а теперь вот печень ёкает…
Автомобиль тронулся, и мы поехали по Волочаевской, в сторону Шоссе Энтузиастов.
— Тут можно свободно говорить, — сказал он, сделав ещё пару глотков. — Не люблю бетонные стены. Там легче прослушку установить… в общем, не буду ходить вокруг да около: я тебе поверил.
Я сглотнул, лихорадочно пытаясь сообразить, что же я такого вчера наболтал. Что-то про будущее?.. наверняка.
— Вообще ты, конечно, храбрый мужик, раз на такое решился. Я вот всю ночь пытался представить себя на твоём месте. И не смог. Представляешь?
— Н-наверное… — кивнул я.
— Смущаешься что ли? — озадаченно ухмыльнулся политик. — Вчера-то куда как смелее был!
— Мне кажется, перебрал я сильно…
— Да уж, к гадалке не ходи… погодь. Ты что, хочешь сказать, что не всё помнишь? — он подозрительно прищурился.
— Есть такое, — я решил не отпираться. А то можно усугубить ситуацию…
— Ясно… знаешь, поначалу я решил, что ты под чем-то и что у тебя глюки натуральные. Когда ты про эпидемию говорил, этой, как её, лёгочной заразы? Но мои люди проверили все записи и выяснили, что ты ничего такого не принимал. Парочку пива, потом водку, и только. Даже абсент пригубил чисто символически, полсахарка.
У меня желудок сжался, когда я услышал про абсент, и выпитый утром кефир чуть обратно не попросился.
— Похмеляться не предлагаю — молод ты ещё, — сказал Владимир Вольфович. — В этом теле. Нечего молодой организм губить.
«В этом теле… — подумал я, — трындец… да как же так-то?..»
— Некоторые вещи я и сам предполагал, — продолжал он. — Пытался придумать противоядие. Хотел собрать вокруг себя таких вот, вроде тебя, с головой, молодых и амбициозных, которым просто воровать уже не в кайф. Которым цель достойная нужна. А видишь, как с тобой всё оказалось непросто? — он ухмыльнулся.
Получается, я скрывал то, что со мной произошло, от самых близких людей. От отца. От Мирославы… и всё выболтал, как на духу, во время первой же пьянки! И кому? Федеральному политику! Который ещё и, к тому же, мне поверил!
Происходящее казалось дурным сном. Мучительно хотелось ущипнуть себя, чтобы проснуться.
— С Чечнёй всё понятно уже сейчас, и только слепой может убеждать себя в том, что всё рассосётся. Когда ты сказал, что выборы, на которых Масхадов победит, признает ОБСЕ как совершенно легитимные — я в это легко поверил. И про Сербию тоже ясно было, оно уже всё к тому идёт. Вопрос был только в сроках, но то, что ты сказал, очень хорошо ложится в среде вероятностей… американцы в Ираке, предполагаемая инсценировка теракта с пассажирскими самолётами. Мне вроде такое недавно в книге попадалось, так что идеи носятся в воздухе. И это вполне в их духе.
Я внимательно слушал. Насколько далеко я успел всё рассказать? Может, хотя бы не дальше четырнадцатого года?..
— С Грузией тоже всё вроде бы логично… хотя мне казалось, что это должно было случиться гораздо раньше, лет на десять. Одновременно с массовыми терактами у нас. Но, похоже, американцы не решались инвестировать в то время по-крупному. Так только, осторожно готовились, разведывали обстановку, брали ситуацию под контроль… впрочем, сейчас слишком много акторов, которые не позволили бы реализовать силовой сценарий. И не только из политических кругов. Бизнес и криминалитет тоже не стали бы этому потворствовать…
Он допил воду из бутылки, после чего зачем-то завернул пробку и положил пустой сосуд в кармашек на дверце.
— Но знаешь, после чего я окончательно поверил тебе? Что ты действительно можешь быть тем, за кого себя выдаёшь? — он облокотился локтем на подлокотник и подался ко мне, так что я почувствовал запах его парфюма.
— Нет… — ответил я. — Не знаю.
— Когда ты про Украину рассказал, — сказал политик. — Это размежевание не могло закончится мирно. С самого начала. Если бы кто-то сейчас это сказал публично, его бы психом посчитали, да? У нас же семьи общие! У всех есть там родственники! А производственные связи? Да и армия одна и та же, офицеры одни вузы заканчивали… но я вижу тенденции, и не боюсь смотреть туда, где остальные отводят взгляд…
