Он нажал активатор, замерцал и пропал.
Котик одобрительно хрюкнул, я же ощутил прилив неприличной гордости, а за ним — желание кинуть в рот таблетку расслабона, которое пришлось отгонять усилием воли.
— Отлично, — сказал я. — Работает.
Некий размазанный контур оставался в воздухе, но заметить его можно было, только приглядевшись. Он исчезал, стоило отвести глаза хоть на полметра, превращался в дрожание воздуха, колыхание ветвей, полет упавшего с дерева листочка.
Чем-то все это напоминало маскировку инопланетянина-Хищника из древнего фильма со Шварценеггером.
— Вапще… — сказало пустое место, и вновь стало Максом. — Спасибо, Егор, ха-ха! Теперь мы им всем покажем.
Я кивнул, хотя ни в какое «покажем» не верил, и так бриан не уничтожили наш крошечный отряд лишь чудом.
— Только… — он осекся, посмотрел на меня растерянно. — Не думаю, что поможет. Мы ведь все умрем тут? Так, Егор?
— Скорее всего.
На «Гневе Гегемонии» у Макса постоянно что-то болело, то голова, то спина, то живот, и он бегал к доктору через день. Но в лесу он не жаловался, не отставал и работал наравне с остальными, и только по осунувшемуся лицу и запавшим глазам было видно, насколько тяжело ему все дается.
— Но нет, ты выживешь… — тут Макс неожиданно запел. — Через две, через две весны, через две, через две зимы, отслужу, отслужу как надо и вернусь! Это про тебя. Только я вот нет, не могу вернуться… Там меня ждут… И не папа с мамой, хотя они тоже ждут, конечно, но не знают, где я, я даже не звоню, чтобы их не подставить! Блин!
Я давно подозревал, что у него в прошлом не все ладно, что кроется там скелет динозавра, но не расспрашивал. Каждый из нас несет свой груз, и незачем человека беспокоить зря, а если захочет, то сам расскажет.
Уловив шаги, я потянулся к автомату, но тут же убрал руку — к нам шел Дю-Жхе. Остановившись передо мной, ферини сложил руки перед грудью и церемонно поклонился.
— Прошу простить меня за недостойное поведение, — сказал он. — Я осудил тебя. Хотя знал, что все дело в твоем переводчике. Но эмоции помутили мой разум. Извини.
И Дю-Жхе поклонился снова.
— Да ладно… — я махнул рукой: на него я не злился, испытывал что-то вроде досады, и вот теперь она прошла, как застарелая чесотка. — Давай лучше сюда сеть… Не работает?
— А моя теперь в порядке! — похвастался Макс.
Ферини вручил мне маскировочную сеть, уселся неподалеку, скрестив ноги, и будто превратился в статую, перестал двигаться и вроде бы даже дышать. Я снял колпачок и нашел то же самое, что и в двух предыдущих случаях — обломанные, гнилые провода.
На каком заброшенном складе раскопали эту снарягу, чтобы продать ее армии и заработать?
— А я… я не могу вернуться… — повторил Макс.
— Почему?
— Да я… — он пригладил редкие темные волосы, слипшиеся от пота, покрутил головой. — Неважно… Хотя чего теперь молчать, ха-ха? Мы ведь в камере смертников? Умрем все.
— Я — непременно, — подал голос Дю-Жхе. — Я завербовался, чтобы погибнуть.
Я поглядел на него удивленно — воистину сегодня день изумительных открытий!
— Почему? — спросил Макс, мигом забывший о собственных горестях.
— Я родом с Фер-На-Хо, — сообщил наш узкоглазый приятель так, словно это все объясняло, но мигом понял, что нам это ни о чем не говорит. — Мой народ истреблен. Уничтожены все родичи. Мне незачем жить. Остается только умереть с частью, в бою.
— Кто это сделал? — спросил я.
— Гегемония, — голос Дю-Жхе звучал спокойно, — в назидание всем остальным. Бунтовать себе дороже.
— Но ты же должен их ненавидеть! — горячо воскликнул Макс. — А ты… вот тут… Служишь им!
— Да. Ненавижу, и служу, — ферини пожал плечами. — А что мне еще остается? Лишенный сородичей барч обречен на смерть.
Это наверняка была еще одна пословица, вот только слово «барч» переводчик взломать не сумел, не нашел аналога.
— Поэтому я собираюсь умереть. Но умереть достойно, чтобы предки приняли меня.
Сегодня Дю-Жхе рассказал нам о себе больше, чем за все предыдущие месяцы. Осталось еще Максу раскрыть свои тайны, но тот повесил голову, уставился себя под ноги, так что я занялся сетью.
От Макса, который вспоминал родителей, мои мысли перекинулись к матери — интересно, как она там? И тут же в голове возникло распирающее ощущение, на переносице выросла и лопнула почка, и я рухнул в открывшийся пузырь тишины, чтобы услышать знакомый с детства голос:
— Егор? Ты?
Вросшая мне в голову аппаратура тиззгха вновь заработала сама, без приглашения.
— Я, мам, — ответил я, бросая по сторонам опасливые взгляды.
Но нет, и я ничего и никого не слышал, и меня тоже не слышали — даже Котик.
— Ты чего Юльке не звонишь? Она вся извелась, пытается до тебя достучаться! Охламон! — напустилась на меня мама, но за ее раздражением я слышал страх, тревогу, беспокойство.
— Да я не могу… Тут со связью проблемы. Как она, мам? Как ты? Как Сашка?
— Да я нормально, таблетки пью, давление меряю…
Ох врет она, чтобы я не суетился — даже если через день лежьмя лежит, а раз в неделю скорую вызывает, то ничего не скажет.
— За меня не волнуйся. А Сашка… — мама помолчала. — В реанимации она.
Сердце мое ухнуло в заполненную льдом бездонную пропасть, земля под ногами закачалась.
— Ч… ч… к… ак? — изо рта вырвалось хриплое карканье.
— Доктора говорят, что стабильное все… а что стабильное — не говорят, — пробормотала мама с досадой. — Сам знаешь, как они выражаются… Мертвого стабильным обзовут, лишь бы бумажек меньше заполнять и самим ничего не делать. Операцию готовят срочно, на днях будет…
Сашка в реанимации! Нет! Нет!
— Юлька — сам понимаешь, вся дерганая, но не плачет… кремень она у тебя… — уважение в голосе мамы было искренним, она мою жену полюбила и зауважала сразу, понятно, что порой они царапались углами, как любые женщины с общим мужчиной, но в целом жили дружно.
Но лучше бы они точно кошка с собакой… только бы Сашка здорова!
И я не могу вернуться, даже если решу наплевать на контракт, никак не получится! Ближайший портал на Землю — на борту «Гнева Гегемонии», а тот для меня столь же недоступен, как центр черной дыры!
Проклятье! Что же делать? Что делать?
Сердце билось глухо и неровно, я почти видел, как в голове бешено вертятся колесики, пытаются зацепиться друг за друга, извлечь хоть одну полезную мысль, но безрезультатно.
— В общем позвони Юльке, — сурово велела мама. — И давай обратно. Сколько уже…
Она замолчала, и я понял, что она до мокрых глаз и дрожащих губ соскучилась. Как и я…
— Да, конечно… сейчас же… — и я напрягся, пытаясь сделать второй «звонок», перенацелить локатор внутри головы с сотового мамы на сотовый Юли, связаться с ней через бессчетное количество парсеков или астрономических единиц, или вселенных, да чего угодно!
Мне даже показалось, что получилось, я услышал тихое «алло», но в следующий момент пузырь тишины вокруг меня лопнул. Донеслось негромкое пение Макса, урчание Котика, вопли местных птиц в кронах, приглушенный голос распекавшей кого-то Лирганы.
Я был мокрый от пота, и меня трясло от боли и отчаяния.
* * *
Вышли мы в предрассветных сумерках, надеясь, что хоть в это время удастся проскользнуть. И на этот раз двинулись на восток-юго-восток, чтобы дать широкого крюка и выйти к линкору с юга.
Если он еще не улетел, и не захвачен врагом, этот линкор…
Я оказался в середине цепочки, рядом с Йухиро, и мы зашагали под мелким, холодным дождем. Через пару часов, когда рассвело, а моросить перестало, я понял, что невыносимо хочу расслабона, что без наркоты я просто упаду и сдохну на месте, и я вытащил из кармана таблетку… ладно, одну можно.
На вкус она показалась как сырая бумага, и тело тут же потребовало еще, но стало легче, сил прибавилось.
С севера прилетел тонкий свистящий звук, и между веток мелькнуло нечто серебристое, крылатое. Я рухнул на землю еще до того, как сообразил, что именно происходит, включил маскирующую сеть, и мир вокруг меня лишился красок, угас, посерел.
