Глава 23
Целый день мы метались по лесу, пытаясь найти щелочку в брианских построениях. Но их отряды не оставались на месте, двигались, не только по дорогам, но и прямиком через чащу, и мы постоянно на них наталкивались, стреляли, убегали, прятались, теряли силы, боеприпасы и соратников.
К вечеру, похоже, запуталась даже Лиргана, у которой наверняка были некие устройства для навигации.
— Вот дерьмо, — пробормотала она, когда мы вышли на берег большого озера — малахитовая вода, торчащие из нее островки, покрытые зарослями, полузатопленные стволы деревьев, вьющиеся над ними рои насекомых. — Ладно, здесь пока остановимся. Дозорные…
Меня назначили в дозор, одного, поскольку народу осталось мало, и я обреченно побрел по берегу озера к указанной точке. Спугнул парочку голенастых птиц, которые с истошными воплями заскользили прочь над водной гладью, и устроился так, чтобы берег оставался за спиной.
Равуды я боялся не меньше, чем бриан, отвлекаться на ремонт снаряжения не мог, и чудовищно хотел спать. Суставы ломило, и последняя таблетка расслабона жгла тело сквозь ткань, будто шептала — «прими меня, прими».
Я зевал, тер лицо, наконец решил сполоснуть лицо водой из озера, но набрал зеленой жидкости в ладони и обнаружил, что она воняет.
— Дело швах, — пробормотал я, выплескивая ее.
— Это точно, — подтвердил Равуда, выходя из-за ближайшего дерева.
Как он ухитрился подкрасться — ни шороха, ни треска сучка под ботинком! Проклятье!
— Автомат выпусти, да-да… — посоветовал кайтерит, чье оружие смотрело мне прямо в лицо. — Больше тебя некому защитить, безумный проповедник мертв, и ты тоже. Все должны умереть, раз ее нет в живых.
И снова загадочная «она», покинувшая мир живых… кто это?
Прыгнуть в сторону, перекатиться за дерево, а потом рвануть прочь, петляя? Равуда снимет меня вторым или третьим выстрелом, учитывая то, как ловко он обращается с оружием.
— Теперь возьми его за ремень и брось в сторону, — продолжил он.
— Ты не посмеешь… — протянул я. — Выстрел же выдаст нас!
Джунгли, как обычно, перед закатом, смолкли, и только далекий гул сражения нарушал тишину.
— Ты дууумаешь?
Я глянул в красные глаза — один больше другого чуть ли не в два раза — и понял, что посмеет, что этому существу наплевать и на собственную жизнь, и на жизни остальных, и на войну, и на бриан. Равуда назвал Йухиро «безумным», но сам был еще более сумасшедшим, гирван хотя бы верил во что-то, кайтерит лишь ненавидел.
Всех, мне так казалось, но меня — сильнее всего.
— И тут нет камер, которые сообщат нашим командирам, чтоооо произошло, — Равуда зажмурился, как дорвавшийся до сметаны кот. — Снял автомат, волосатый, быстро!
Я положил оружие на землю, подумал о ноже на поясе.
Но нет, тот быстро не вытащить, а даже если вытащить, то бросать его я не умею, я вам не Рэмбо.
— А это я приберу, — кайтерит вспомнил о том же самом ноже, и выдернул его из моих ножен одним движением. — О, как сладостно держать твою мелкую жизнь в руках… Мне ли не знать? Ты не вернееешься домой, и твоя дочь умрет… На колени!
— Иди на хер! — ответил я, и голос мой не дрогнул.
Мне было страшно, да, но я понимал, что тут и останусь, что терять мне нечего, и ощущал себя загнанной в угол крысой — я не доставлю ему удовольствия, не стану унижаться.
Равуда снова улыбнулся, сделал резкое движение, и страшный удар в челюсть швырнул меня на четвереньки. Показалось, что зубы с правой стороны просто высыпались из десны, рот наполнился кровью.
Прикладом бьет, гад!
— Я сниму с тебя шкуру… — прошептал кайтерит прямо мне в ухо, и холодное острое лезвие коснулось моей шеи. — По лееенточкам… Или выколю глаза… Хотя нет. Сначала отрежу яйца. По одному.
Я отмахнулся вслепую, надеясь зацепить его, но он с издевательской легкостью уклонился. Нож проехался по моему затылку, и по коже заструилось теплое — кровь, тонкая струйка.
Если не обработать рану сразу, в нее мигом заберется местная зараза.
Двое у нас умерли от такой дряни, а рана Крыски, полученная сегодня утром, тоже воспалилась.
— Сука! — я вскочил на ноги, но он ткнул меня стволом в поддых, и я согнулся, осел на землю.
— Будешь ползать передо мной, — сказал Равуда. — А если захочу, то и отсосешь.
Нет, этого не будет… я просто кинусь на тебя сейчас, и либо сам перегрызу тебе горло, либо заставлю себя убить сразу.
— Погоди, — новый голос заставил меня вздрогнуть.
Юнесса? Что она тут делает? Или у меня галлюцинации?
Но я поднял голову, и обнаружил, что девушка-занга стоит рядом с кайтеритом, и на лице ее красуется улыбка, а Равуда хмурится несколько растерянно — все пошло не так, если он и ждал, что кто-то присоединится к «веселью», то Лиргана, новая подружка.
— Ты хочешь меня остановить? — спросил он. — Этот урод должен умереть.
— Конечно должен, должен, — Юнесса погладила его по руке, глянула на меня как на вонючую отвратительную жабу. — Но что за удовольствие прибить его здесь и сейчас, ага?
Равуда заморгал.
— Это слишком быстро… — прошипела она. — Этот пальцем сделанный подохнет. Останемся мы… зачем? Чтобы умирать под пулями бриан или от голода, или от зубов хищников? Что лучше?
И тут до меня дошло — она отвлекает его, тянет время, дает мне шанс!
Я обещал Юнессе, что спасу ее, а вместо этого она выручает меня!
— Он должен сдохнуть тут! — прорычал Равуда.
— О чем я и говорю, говорю! — она буквально повисла у него на плече, наверняка прижалась грудью так, чтобы он почувствовал все даже через одежду.
Я рванул в сторону, точно спринтер, прямо с четверенек, схватил автомат и перекатился. В плече заныло, спина хрустнула, но я уже выставил оружие перед собой, нацелил на кайтерита.
Тот отшвырнул Юнессу прочь, но потратил на это драгоценные мгновения.
— Вот ты точно не выстрелишь, — прорычал он, не переставая улыбаться. — Поскольку хочешь выжить.
— Зато я не особенно хочу, — сказала девушка. — Я умру, но ты сдохнешь первым. Меня это порадует, порадует.
Ее автомат был нацелен на Равуду, а лицо перекосило от ненависти.
— Так ты с ним… — удивленно протянул тот, и бросился прочь, с треском вломился в заросли.
Палец мой дрогнул на спусковом крючке, но я удержал его, да и Юнесса не выстрелила — что бы она ни говорила, она вряд ли хотела, чтобы прямо сейчас по наши души явились бриан.
— Ты же понимаешь, что ты теперь тоже на прицеле? — спросил я.
— А мне плевать! Вертела я его на пальце! — выпалила Юнесса. — Я больше не хочу! Пусть мои предки выбирали мужиков, стравливая их между собой! Я так не буду! Никогда!
— Спасибо, — сказал я. — Но ты же понимаешь, что между нами ничего не будет?
Несмотря на усталость, мне зверски хотелось ее обнять, притянуть к себе, ощутить вкус ее губ, запах кожи, упругость плоти. Но я понимал, что этого не сделаю — я человек, а не похотливое животное, и хотя бы на грани смерти должен вести себя достойно. И я помнил о жене, о дочери, о том пингвине, которого они дали мне с собой.
Маленький черно-белый символ очага, кусочек привычного в чужой, безумной вселенной.
Юнесса опустила голову:
— Да.
— Давай я тебе хоть маскировку починю, — предложил я. — Наверняка не работает? Ты пока посторожишь.
Равуда может явиться снова, и уже не один, а с дружками.
— Давай, — согласилась она.
Вскоре я уже сидел, скрестив ноги, и возился с ее маскировочной сеткой, откручивал колпачок, проверял контакты. Дело помогало отвлечься от мыслей о последней дозе расслабона, но вот о еде я думать не переставал — да в рюкзаке у меня лежал единственный сухпай, но его лучше оставить на утро, когда понадобятся силы на очередной рывок.
Из памяти всплывали разные вкусности, которые я пробовал — цыпленок табака в крошечном грузинском ресторанчике на окраине, с хрустящей корочкой, такой нежный, что мясо тает во рту, а кости можно жевать, а когда проглотишь, на губах и языке остается след пряностей; солянка, ее Юля варила по праздникам, обычно на Новый год, чтобы сразу на несколько дней — наваристая, с семью видами мяса, бульон на куриных желудочках, с непременной деревенской сметаной и каперсами; домашний копченый угорь, им нас как-то угощал на работе Вовик, мой коллега, тоже сменный инженер — жирный, в меру просоленый, с дымком, ешь одного, а уже непременно хочется взять второго, потом третьего, и хотя я к алкоголю равнодушен, пиво под него пилось офигенно.
