Короче, признался я. Поделился тревогой. Рассказал про Пилипчук. И про кляузу в деканат, и про донос в ментовку, и про разборки в правлении.
— Самое простое в этом деле — кооператив, — чуть подумав, сказал он. — Скажи председателю… Он на твоей стороне?
— Вроде да. Предупредил же.
— Вот и скажешь ему, что у тебя хоть и нет ученой степени, но ты принимаешь участие в важном проекте на уровне правительства. Всё, без подробностей. Этого более чем достаточно. Правление ответит твоей тетке, и она должна будет успокоиться. А с остальным… Надо подумать. Не пробовал наладить с ней контакты?
— Игорь Александрович, извините, но вы пробовали наладить общение с крокодилом в зоопарке? Эта женщина… Короче, нет, не получится.
— Ладно, подумаем, что можно сделать. А то с милицией хорошо, что так закончилось. А засади они тебя на время следствия в кутузку? Как она там называется?
— Следственный изолятор.
— Вот, в него. Сам понимаешь, ничем хорошим это бы не кончилось. Ладно, поехали. Отличный галстук, кстати. Это ты в Вене взял?
— Ага, в аэропорту, в дьюти фри, на последние.
Помню, я читал какую-то книгу, так там одному мужчине подарили уникальный галстук — красный, в маленьких подсолнухах, а в каждом цветке — небольшое синее сердечно. В книге этот подарок произвел на персонажа неизгладимое впечатление. Вот я это чудо галантерейной промышленности пропустить не мог, оно ударило меня в самое сердце. Красный, но не того кричащего цвета, что через десять лет придумает Версаче, и не цвета советского флага, а нежный, будто цветок. И весь в золотых запятых. Или маленьких турецких огурцах, не знаю. Словами это не описать. Короче, купил я его втихаря, потому что светить таким транжирством перед коллективом было бы равноценно признанию в шпионаже на Антарктиду.
Следующим эмоциональным ударом для Морозова была моя машина. Я его предупредил по телефону, что поедем на моей, но подробностей он не знал. Вот так, наверное, дикари реагировали на зеркальца и железные ножи. За пять минут он задал столько вопросов, что я опешил. Потом, правда, вздохнул и сказал, что о таком чуде может только мечтать. Скорее всего, он подумал, что стоит агрегат как космический корабль. На его посту всё же можно себе позволить купить что-то на колесах. Ничего, потерпите, скоро по особому разрешению на “Бугатти” ездить сможете. Или нет.
Чазова мы застали изображающим императора Гая Юлия Цезаря. Тот, согласно легендам, тоже мог заниматься несколькими делами сразу. Вот и Евгений Иванович — листал бумаги, разговаривал по телефону и пытался не разлить чай.
Нам выделили десять минут. Потом академику надо было срочно куда-то ехать. Так что времени мы не теряли. Морозов рассказал о докладе и последующей дискуссии.
— А впечатление как? — спросил Евгений Иванович.
— Наверное, больше положительное. Потом подходили, интересовались, — осторожно ответил Игорь Александрович.
— Отличное, сказал бы, — влез я в разговор. Ну а что, сидеть китайским болванчиком? Меня тоже для доклада вызвали. Надо внести свою лепту.
— На основании чего сделаны такие выводы? — Чазов поправил сползшие на кончик носа очки.
— “Джонсон и Джонсон” — раз. “Байер” — два, — начал я загибать пальцы. — Испанская “Грифолс” — три, и английская “Глаксо” — четыре. Представители этих компаний в должностях от старшего вице-президента до зав исследовательским отделом живо интересовались нашим исследованием и готовы вложить немалые средства в разработку методов диагностики и лечения.
— Нам уже есть что им предложить? — спросил Чазов.
Ну да, если к престижу научного открытия присоединяется хоть небольшой поток валюты, то тут и статус мероприятия совсем другой. Хотя Евгений Иванович и так уже небожитель, куда ему стремиться?
— Да, — мы кивнули, да и сказали одновременно.
— Ничего. Никому. Ни слова, ни намека! Понятно? — Чазов даже привстал со стула. — Только после нас. Все разработки должны получить наш приоритет!
— Даже тупиковые варианты? — поинтересовался я. Мне бы промолчать, но раз уж зашел разговор, то лучше сразу выяснить всё.
— Уже есть и такие? — удивился Евгений Иванович.
— Конечно. Но выглядят привлекательно, — объяснил Морозов. — Бактерия выделяет…
— Потом, изложите это в докладной, — отмахнулся большой начальник. Правильно, ему в мелочи вникать не по чину. На то подчиненные есть. — Сейчас ваша задача — проведение клинических испытаний. Быстренько, аккуратно. Будут проблемы — обращайтесь, будем решать.
Ну всё, цели ясны, задачи поставлены, за работу, товарищи, как говорил предыдущий хозяин страны. Мы встали, попрощались, и направились к выходу, но Морозов вдруг сказал:
— Андрей, подожди меня в машине, пожалуйста, мне с Евгением Ивановичем еще вопрос решить надо.
Ну и ладно, мало ли что надо обговорить профессору наедине с академиком. Мне, если честно, это не совсем интересно. Хотя для Чазова это тоже было неожиданностью, глянул он моего коллегу весьма удивленно.
* * *
Я прожил довольно долго и видел немало. Работа такая, меня трудно удивить бегающими голыми по улице с топором в руке, связанными непосредственно с господом богом прямой телепатической связью и подвергшимися влиянию неизвестных науке лучей с помощью обычной лампы накаливания. Но сегодня судьба показала мне, что я был слишком самоуверен.
Мы сидели у меня дома втроем — двое взрослых мужчин и кот подросткового возраста. Кузьма дрых после того, как набил себе брюхо, а мы с Давидом пили пиво. С креветками. А что, по рупь девяносто за кило, хоть мелкие, но много. Разморозили в холодной воде, бросили в кипяток. Лаврушка с гвоздикой у меня были, а лимон я купил, повезло. Жаль, морской соли не продается, но мы не такие гурманы, нам и поваренная пойдет.
Атмосфера встречи была дружественной и тесной. На столе быстро росла горка хитина. По радио передавали концерт классической музыки. Как по мне, пиво лучше потреблять под тяжелый рок. Вот сейчас, под третью бутылку, хорошо пошел бы “Назарет”. Или даже “Блэк Сабат”. Мы с Ашхацавой дружно поржали над несовпадением наших музыкальных вкусов с таковыми у редакторов всесоюзного радио.
И тут в дверь кто-то позвонил. Осторожно так — нажал на кнопочку и тут же отдернул пальчик.
— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил я Давида.
— Нет. А ты?
— Так все здесь уже. Может, не будем открывать?
Мы дружно заржали, да так, что разбудили Кузьму. Он открыл глаза и недовольно мяукнул.
Дзынькнуло еще раз. Ну что тут поделать, придется идти. Может, что-то срочное?
На пороге стояла Оксана Гавриловна Пилипчук, старший преподаватель кафедры общей гигиены, а по совместительству — моя заклятая соседка. Одета в домашнее платье, на ногах — шлепки. В руке она держала тортик на блюде. Обычный такой, из гастронома, с кремовыми розами и посыпанный крошками с боков. Стрихнином решила меня отравить, что ли?
— Добрый вечер, Андрей Николаевич, — въевшимся в ее сущность преподским голосом сказала она.
— Добрый, — ответил я и уставился на нее. Разговаривать с ней о чем бы то ни было не хотелось. Лучше я вернусь на кухню и допью пиво.
— Я хотела бы извиниться за своё… недостойное поведение, Андрей Николаевич. Обещаю: это больше никогда не повторится. Вот, возьмите, пожалуйста, и не держите на меня зла. Еще раз доброго вам вечера.
Она ушла, захлопнув за собой дверь своей квартиры, а я стоял с этим дурацким тортиком, прямо как герой еврейского анекдота, и пытался сообразить — а что это было?
— Кто приходил? — спросил Давид. — Кот, кстати, жрать просит.
— Куда ему? Не верь, он ел недавно, при тебе, кстати. Ходил потом с трудом. Пилипчук приходила, прощения просила. Тортик вот принесла.
* * *
Ашхацава, кстати, и выяснил все обстоятельства, сподвигнувшие мою соседку на столь радикальное изменение ее творческих взглядов. Любвеобильный абхаз знал в институте почти всех особей женского пола. Не все, правда, знали его, но это уже, как говорится, совсем другая история.
