Ух, Васёк, как же тебе со мной должно быть весело.
— Стой, урод! — в подворотне раздался крик Плетнёва.
А здесь он уже не боялся кричать. Или понял, что его добыча уходит окончательно.
Я не всё понимал в его плане. Ни зачем ему была моя кровь на тряпке, ни кого он ждал у калитки.
Но эти его планы, какими бы они не были, явно провалились.
— Поговорим! Стой!
Ага, держи карман шире.
Мне был страшен не Плетнёв и его свора, а те, кто приехал на той машине.
Я лучше окажусь с этим ножиком против исчадия вертуна, чем попадусь в руки какому-нибудь оракулу. Любой псионик хорошо знает, как можно повредить внутренние чакры и связи между ними.
То, что я всё-таки могу использовать псионику, теперь и толчковому псу понятно.
Правда, попробуй разберись, как оно происходит. Два перескока уже было — для стройной теории маловато, но она хотя бы уже есть, эта теория.
Оба раза перескок был в оракулов. Оба раза меня пытались контролировать…
Но там, в горах, у Жёлтого Вертуна… тот диверсант ведь тоже пытался? Может, стоял далеко?
А в первый день здесь, в академии, когда оракул пытался просветить мне мозги? Почему я не перескочил?
Либо это не считается за «контроль разума», либо я тогда ещё недостаточно освоился в новом теле.
Все эти мысли успели пронестись в моей голове, когда я вылетел к тупику. Точнее, к высокому дощатому забору.
Я повернулся, побежал вдоль него. Тут тоже навешаны бельевые верёвки, и висящие в ночи белоснежные простыни были похожи на призраков.
Мне приходилось их откидывать, и за мной оставался явный след из колышущейся ткани.
— Чушка сраная, стой, я сказал! — Плетнёв, надо отдать ему должное, не отставал, — Давай, ты налево, ты направо!
Я толкнул трухлявую калитку, едва не снеся её с петель. Она со страшным грохотом откинулась, долбанувшись об забор.
— Он там!!!
Перескочив через узкий проулок, я вылетел на широкую улицу и чуть не попал под копыта лошади, запряжённой в карету. Животное вздыбилось и заржало, я кувыркнулся, больно приложившись затылком и спиной о мостовую.
Вскочил, перебежал улицу и влетел в следующую подворотню. Стена, угол, стена, забор, калитка…
И новый двор с бельём… Да сколько ж можно его сушить, вашу псину?!
— Я твою Перовскую натяну, как сивую безлунь! — заорал мне в спину Плетнёва.
Я как раз уже почти пробежал злосчастные бельевые верёвки, как вдруг притормозил. А вот это ты зря.
Плетнёв нёсся позади, словно ураган. Я не видел его, но видел дым и всполохи огня — он не просто срывал простыни, а хватал их горящими руками, раздирая уже пепел, а не ткань.
Он даже не заметил, как я появился сбоку и воткнул ему ногу под колено. Николай завалился и заученным движением попытался меня ударить кулаком, но я легко увернулся.
По инерции Плетнёва унесло чуть подальше, он упал и упёрся ладонями в землю. Хотел встать, но я уже запрыгнул сверху, перебросил ему скрученную простыню через шею и воткнул колено в затылок.
Тот сразу схватился за удавку и сам же заорал, обжигая подбородок своей магией.
— Ты… уро-о-од! Чухла сраная!
Он со слезами погасил ладони и задёргался подо мной. Я натянул ещё простыню, но она, подпаленная огнём, вдруг с треском разорвалась.
— Убью-ю-ю… — заревел, поднимаясь на четвереньки, Николай.
Я, не особо дожидаясь, когда он исполнит свою угрозу, подхватил его голову под мышку, запер второй рукой в замок, как самый настоящий рестлер. И, сделав подсечку опорной руке Плетнёва, я резко присел и завалился на спину, выгибая бедняге голову.
Такой эффектный приём, который у меня на Земле ещё в древности превратили в элемент борцовского шоу. Вот только не все догадываются, что он действительно ломает шею.
И Николай не догадывался… до этого дня…
— Зря ты так, про Ленку-то, — прошептал я затихшему навечно каштану, — Мы с Васьком своих девок в обиду не дадим.
— Николас!!! — позади раздались крики, — Николас, ты где?
Мысленно ответив им в рифму, я вскочил и понёсся дальше. Откинул в стороны висящие простыни.
Очередная улочка… Снова шарахнулась лошадь, тянущая повозку. Очередной закуток…
И вдруг я понял, что эта подворотня мне уже знакома. Ещё пара поворотов, и я найду ту самую дверь зубника.
Глава 24. Ночной
Временно оторвавшись от погони, я сбавил шаг, и стал двигаться тихо, стараясь не издавать лишнего шума.
В небе всё так же были только звёзды, очерченные едва заметными контурами двора.
— А-а-а!!! — крики доносились издалека, заглушённые улицей и стеной дома.
— Николас!
— Он убил его!
Недобро усмехаясь, я завернул за очередной угол, обогнув накиданные друг на друга ящики. Здесь меня от источника шума отделило ещё одно здание, и больше я «шестёрок» Плетнёва не слышал.
Нет, ребятки, это не Ветров убил вашего каштана. Он сам напоролся на противника, которого не смог осилить. Было бы у него мозгов побольше, следил бы за языком.
Чувствовал ли я жалость к нему? Конечно, я же человек. Если б Плетнёв не был говнюком, всё было бы по-другому. Но жизнь сложилась так, что он был говнюком…
В основном все эти мои рассуждения предназначались Василию. Потому что я чувствовал, как подкатывает тошнота, как ноги начинают слабеть. Бедного Ветрова мутило — это его первая настоящая кровь.
Усложнялось всё тем, что он хорошо знал этого Плетнёва, учился с ним… Мне даже не надо было объяснять, о чём сейчас думает Вася.
«Что Николай и не был таким уж плохим. Ну, повздорили, накричал он в гневе всякого. Да можно сказать, мы друзьями были. А вообще, весело же было, все эти наши тёрки, драки…»
Война давно отучила меня от гуманной философии наивного уровня «если я поступаю, как злодей, то сам стану злодеем». Нет, не стану, если есть внутренний стержень.
И я прекрасно помнил, что Николай нас заказал тем отморозкам, которые чуть нас не убили. А то, чем сейчас занимался Василий — это создание иллюзий.
Так что, Вася, можешь засунуть свои переживания куда подальше. Думай лучше о том, что ты избавил ненаглядную Перовскую от проблем. Заступился за свою девушку.
Стало полегче, колени окрепли. Ну, вот и ладненько.
***
Стараясь максимально прислушиваться к тому, что происходит в городе, я с потушенным фонарём тихо шёл к уже виднеющейся вдалеке задней двери лавки зубника. Матовое стекло за решёткой в темноте даже не поблёскивало.
Пока что интуиция молчала, но расслабляться не стоило. Мы в мире магии, и мало ли на что способны оракулы.
Если Стражи Душ вдруг появятся, мне надо гораздо раньше среагировать, а то как свернусь в кокон… И там мой мягкотелый Василий может и не выкрутиться.
Я подошёл к двери. Оглянулся ещё раз на тёмную подворотню позади. Никого… Скорее всего, подельники Плетнёва заняты тем, что тащат его тело к целителю в надежде спасти. Или, что ещё вероятнее, разбежались от ужаса кто куда.
Рука в кармане придерживала рукоять ножа. Я двинул пальцем, чтобы проверить, не проделал лезвием уже дырку в кармане, и коснулся перстня, который мне дала Перовская. На меня немного нахлынули чувства Василия, да и сам я вполне симпатизировал девчонке-оракулу… Поэтому я всё же вытащил перстенёк, примерил на средний палец. Великоват, но не слетит.
Ловец Удачи, значит. На среднем пальце это кольцо выглядело символично — если кому покажу этот палец, значит, пожелаю ему удачи.
Да, удача мне сейчас действительно не помешает.
Так я стоял несколько секунд, прислушиваясь к городу, потом негромко постучал кольцом по стеклу.
Раз. Раз, два.
Ждать пришлось недолго, и вскоре в ночную тишину добавилось шорканье за дверью. Скрипнула какая-то едва заметная заслонка.
Я понял, что меня рассматривают, хотя в мутном стекле ничего не изменилось. Но вот дверь приоткрылась.
— Школяр, я тебя вроде знаю, — сонным голосом произнёс усатый хозяин зубной лавки в накинутом наспех халате.
