под ногами. Выпрямился, словно сжатая пружина, головой проламывая бронированную грудь. Хруст и скрежет вражьего тела стало мне наградой.
Наспинная башня вражьего титана ответила грохотом разрыва. Плечо взорвалось болью, рука непослушно повисла, словно плеть.
Скарлуччи гоготал, словно победа уже в его руках. Прыжок — стальная махина напротив меня, готовила одарить вторым выстрелом. На этот раз в голову.
Снаряд я схватил на лету, едва он успел покинуть ствол, горячая болванка жгла руки. Смерть, таящаяся в сто пятом калибре, не желала ждать, желала рвать, кусать и резать в клочья. Хотела взорваться, но подчинилась, уняла свой гнев. Ничего, у нее будет возможность блеснуть.
— Враг скрипит и стонет, пятится назад.
Он ожидал иного результата. Я услышал, как следующий выстрел заряжается, болванкой катится в пройму, шипит механический затвор.
Швырнул неразорвавшуюся смерть в поганую рожу — от радости та лопнула тысячью осколков. Стальной гигант покачнулся, открылся. Живот казался мягким, живот доступен, но я не позволил себе обмануться. Если и бить, то только в грудь — там, где проломлена броня.
К ужасу заметил, что разорванная сталь затягивается, вновь становится монолитной. Блестело на солнце полированное покрытие, глаз зацепился за вереницу мелких царапин бывшей раны. А с моей рукой будет так же? Попытался ей двигать — та отозвалась жуткой болью: видимо, нет.
Вит Скарлуччи хохотал. Издевался, смеялся, обещал мне скорую гибель, себе — вечный почет и славу. Лгал: внутри него буйным цветом росли семена страха. Перед ним не кто-нибудь, перед ним — ружемант.
Как будто я сам об этом забыл. Одно ружеклятье за другим ложилось в неповрежденную руку, сплетаясь в прочное, большое заклятье. Размахнулся, приготовился к удару — запихну ружеклятье этому мерзавцу прямо в глотку!
Пушка выстрелила еще раз. Разрывом мне обожгло, оцарапало спину. Почувствовал град осколков, прошедший над головой. Вит мигом распознал мою слабость. Злым великаном он устремился в толпу не поспешивших скрыться девчат.
Словно лемминги, завороженные, загипнотизированные, они смотрели на нашу схватку не в силах сдвинуться с места. Я ощущал бурлящую внутри каждой из них жизнь.
Механические пальцы сжались на хрупком тельце. Словно игрушку, куклой выставил перед собой. В последний миг я успел отвести собственный удар — пар ушел в свисток, с грохотом сотряслась ни в чем не повинная земля.
Подонок!
Вит подтверждил свои слова, размашистой пощечиной швырнул меня наземь.
Заскрипел, выставив крохотную фигурку всем на обозрение. Крик, бессловесная мольба о помощи, отчаяние. Его голос из металлического скрежета стал человечьим — я чувствовал, как спадает боевой кураж. Образность спешила сгинуть, вернуть окружающим прежний облик.
— Что мне сделать с ней, uomo? Провести милой мордахой по земле так, чтобы содралась до половины? А может быть, поменять местами руки и ноги?
Глаз зацепился за каштановые растрепанные волосы. Отчаянная попытка вырваться из стальной хватки. Ната.
— Твоя девчонка, да? Нравится, ты ведь uomo? Сделаешь шаг ближе — и я разорву ее. За каждый твой шаг ближе ко мне будет умирать каждая: поверь, я богат на фантазию!
Он в отчаянии, раз опустился до угроз. Возможности победить исчерпаны, беспроигрышная лотерея вмиг стала безвыигрышной. Смотрит на то, в чем можно признать Бейку — вскоре она восстановится, и вот уж тогда он не выдюжит против нас двоих.
Единственное, на что он надеется — это уйти отсюда. Не без трофеев.
— Я прихвачу с собой пару-тройку куколок на случай, если тебе придет в голову сунуться за мной следом, мальчик. — Глаза маньяка выискивают будущих, будто послушно ожидающих своей участи, жертв. — Мы с ними сладко поиграем по дороге, и, возможно, я оставлю какую-нибудь часть их тела тебе в подарок!
Злость кипела, бросала на безрассудство. Понимал, что не посмею предать жизнь любой из тех, кого он взял в плен опасности.
Великан вернулся к прежним размерам. Он больше не стальная махина, не ходячий танк. Девчонки, будто пришедшие в себя, закинуты на плечо. Колотили кулачками — единственное, что им оставалось. Брань сыпалась с их уст нескончаемым потоком.
— Chiao, jabroni!
Чувствую, этот бой я проиграл…
* * *
Поражение горечью спешило лечь на язык, обращалось обидой. Я оказался не столь хитер, расторопен и удачлив, как хотелось. Ощущение, будто вырвал проигрыш из лап победы. Готов разорвать самого себя в клочья.
Вит уносился прочь, словно великан из старых сказок, могучей машиной смерти. Каждый его шаг становился гигантским прыжком.
— Он все-таки маг, — повторял в моей голове голос Хромии. — Кто знает, что еще кроме силы притяжения подвластно его могуществу?
На меня смотрели со всех сторон. Девчата, коим посчастливилось остаться здесь, не ведали слов, чтобы меня успокоить. Нет. Я не жаждал спокойствия. Я жаждал отмщения, жаждал ярости! Взглядом скользнул по Бейке в чужом теле. Прихрамывая, та тащилась ко мне. Сейчас скажет, чтобы я успокоился, пришел в себя, все позади. Спас кого спас — радуйся хотя бы этому!
Отказывался. Покачал головой, когда встала напротив меня. Жаждал не слезливых оправданий моей слабости, жаждал силы.
— Чего ты трясешь головой, Потапов? — Бейка будто вся состояла из яда. На лице Айки ее ярость выглядела невероятно привлекательной. Настало время удивляться самому — хлопал глазами, пытаясь понять. Правильно ли расслышал. Правильно.
— Какого хера ты встал? Ждешь у моря погоды? По ручке получил и ай-яй-яй, жопу кверху и готов сложить лапки? Мамочку позвать, попку подтереть?
— Бейка…
Ей лучше бы молчать. Ярость, только унявшаяся, разгоралась с новой силой. Истлевшая свеча брызнула воском, искрой пролилась вокруг: если она не уймется, быть пожарищу. А может, того и добивалась?
— Сопляк! Он вытер об тебя ноги, словно о половую тряпку! — В глазах командующей сверкал настоящий ураган. Пренебрежение сменилось презрением. На виду у всех Бейка выволокла из кармана шелковую тряпицу платка, швырнула мне в лицо. — Утрись. Противно на тебя смотреть, ничтожество!
Демон, будто только и ждущий возможности вырваться наружу, заревел моим голосом. Кровавая дымка заволокла взгляд. Ухмылка хитрой бестии мазнула по лицу, словно намекая: в театралах не один лишь Вит Скарлуччи. Она тоже умеет в театр одного демона.
Я рванул с места, забыв обо всем. Голову вскружило ощущением могущества, прорвавшегося сквозь пелену уныния второго дыхания. Ощущал лишь одно: жажду вцепиться в шею проклятого бронемага…
* * *
Лес боялся и дрожал. Ожившим ураганом по нему пронесся потомок легионеров. Царенатец не ведал пощады к природе, всюду оставляя грубый след. Измятая трава, поломанные кусты, выкорчеванное с корнем дерево. Выражение «пер как танк» было про него.
Словно чувствуя его звериную силу и необузданную мощь, деревья расступались перед ним как перед повелителем. Земля хранила на себе отпечаток великанских сапог — глубокими следами они утопали в рыхлой почве.
Деревья вели меня, отчаянно указывая путь. Обрывок Наткиного шейного платка, клочок любимой блузки Старшенькой, словно Скарлуччи знал о будущей погоне. Знал и жаждал сразиться со мной еще раз.
Я мчался, что ураган. Вне пределов человеческих сил: желание насадить голову Вита на палку тащило меня, словно на привязи. И не позволяло сбавить темп.
В мозгу помутилось, мысли сбились в кучу, не желая быть порознь. Зачем? У оружия может быть только одно желание и мысли лишь об одном. Убивать!
Ноги придумали для людей, оружию не нужны ноги, оно может иначе. Тело сжалось в комок, вытянулось, дождалось негромкого разрыва — пороховая вонь ударила в ноздри. Теперь уже не человек, усмехнулось раздробленное сознание. Теперь ты пуля.
Вит успевал обернуться в самый последний момент. Почуял загривком, остановился перевести дух, упала с плеча Старшенькая, чая надежду отползти прочь.
Щиты один за другим в немом отчаянии вырастали прямо перед моим носом. Проломил их, кроша в месиво осколков. Мана лилась из бронемага потоками, обещая истощиться, если так продолжится и дальше. Так и продолжится.
Снарядом врезался в его плоть. Футбольным мячом неведомая сила подхватила несчастного, швырнула словно жалкую игрушку. Скарлуччи успел встать на колени, качнуть головой — еще не осознал, что случилось. Жаждал вновь стать машиной, которой и был.
К чертям образность, теперь здесь есть только лишь мы. Губы
