комфортнее и комфортнее работать. Сам он тоже, как мне кажется, получает удовольствие от проводимого им обучения.
В очередном полёте в зону, он сразу разрешил выполнять нам манёвры на форсаже.
— Переворот на горке, режим «Полный форсаж», готов? — спросил он меня по внутренней связи.
— Готов. «Факел» пошёл, — сказал я, устанавливая рычагом управления двигателем форсажный режим работы.
— Разгон до 900. Угол тангажа?
— 50°.
Разгон самолета до заданной скорости выполнил. В момент, когда стрелка на указателе скорости достигла нужной отметки, плавно отклонил ручку управления на себя. Контролирую перегрузку в районе 4 единиц.
— Создать и зафиксировать тангаж… Вот так, молодцом! — похвалил меня Швабрин.
Самолёт пошёл в набор с небольшим разгоном, в первые мгновения выполнения «горки». Если бы был режим «Максимал» началось бы небольшое торможение.
— Высота 6000, скорость… 500, полубочка, — сказал я.
Отклонил педали и ручку управления, выполняя разворот вокруг продольной оси на угол 180°, тем самым перевернув самолёт. Снова ручку управления слегка на себя, подтянув нос к линии горизонта. Двигатель на режим «Максимал», тормозные щитки убраны, поскольку скорость менее 550 км/ч.
— Выполняю переворот, — продолжил докладывать я.
С темпом 3–4 секунды добираю ручку на себя, переводя самолёт в горизонтальный полёт.
— Хорошо. Дальше на своё усмотрение, — сказал Швабрин.
— Отработаем штопор?
— На разборе, по голове не погладят, Сергей. Хотя, давай. С остальными фигурами ты вроде справляешься.
— Понял. Сопка, 880й, высота 6000, работа с переменным профилем, — доложил я руководителю полётами.
— 880й понял. Контроль остатка топлива, изменение высоты докладывать.
— Понял, — ответил я в эфир. — Начинаю тормозить, командир.
— Устанавливаем скорость 400.
Начинаю добирать ручку управления на себя, контролируя момент начала тряски. Стрелка указателя скорости проходит нужную отметку. Вот и тряска пошла, но в дальнейшем начала пропадать.
Скорость 290 и началось покачивание с крыла на крыло. Начинаю отклонять педали, чтобы парировать эти эволюции, но скорость продолжает падать. На авиагоризонте крен изменяется до 30° в обе стороны.
— Скорость 220, пошел «клевать», — сказал я, наблюдая, как самолёт то задирает нос, то опускает его.
Началось вращение по углу скольжения. Можно сейчас перейти в перевёрнутый штопор, но тогда будет обстановка печальнее.
— Ручку в нейтральное, — подсказал мне Швабрин.
Отклонив ручку управления самолётом в нужное положение, борт перешёл на пикирование. Скорость начала расти. Сейчас мы потеряем где-то 1500 метров высоты. Ручку полностью от себя давать нельзя, поскольку тогда свалимся в крутой штопор или перевёрнутую спираль.
— Органы управления нейтрально, — доложил я, выравнивая педали и ручку управления.
Сейчас должен быть один виток, а через 3–5 секунд самолёт прекратит вращение и перейдёт в горизонтальный полёт.
Да только что-то не так…
— Спокойно. Не паникуй. Сам пробуй, — сохранял спокойствие Швабрин.
Высота тем временем уже 4000 метров. На 2000 надо будет прыгать. Запаздывание пошло уже на 10 секунд и два витка. Рули направления установил по штопору, то есть в правую сторону.
Контроль высоты… Контроль высоты… Раз, два и отклоняю педали в противоположную сторону. Снова считаю до двух, и ручку управления в положение «слегка от себя».
Высота, высота… Ух, вывел!
— Сильно вспотел? — спросил Швабрин.
— В парилке так не потел, — ответил я. — А чего не взяли управление?
— Да уже хотел было взяться, но ты сам справился. РП еще несколько раз тебя запрашивал, а ты не отвечал.
— 880й, высота ваша?! — кричал в эфир руководитель полётами.
— Вот опять он. Можешь запросить заход сходу. У нас топлива не очень много, — сказал Швабрин.
— 880й, высота 2300, задание закончил. Разрешите сходу, остаток 900.
— 880й, разрешил. Ко второму 600. Борт порядок?
— Сопка, это 814й, борт порядок. Отрабатывали сваливание.
— 814й, понял, — ответил руководитель полётами.
И вроде всё хорошо закончилось, но для одного человека было делом принципа сказать нам пару слов.
— 814й, ответь 801му, — в эфире прозвучал вкрадчивый голос Реброва, который тоже выполнял полёт в эти минуты.
— Ответил, 814й, — смирительным тоном произнёс Швабрин, ожидая короткий нагоняй от командира.
— После посадки в кабинет.
Дожидаться Реброва нам пришлось долго. По пути в свой кабинет, он уже в коридоре успел навтыкать паре моих товарищей за технику пилотирования, которая после перерыва, само собой, была не в лучшем состоянии.
— Мягче, мягче на посадке. На кой ты этот рычаг туда-сюда дёргаешь? — спрашивал он у Васи Басолбасова.
— Скорость подбирал на посадке…
— Ты так женщину будешь себе подбирать Бас… Бал… Вася, короче. В следующий раз опять со мной полетишь. Будем исправлять, понял? Свободен.
— А мне разрешите идти? — спросил стоящий рядом с Басолбасовым Артём.
— Рыжов, ты… Вася свободен. Нечего подслушивать, — шикнул Ребров. — Артём, я всё понимаю. Жену не отпустили с госпиталя? Ты чего сонный такой?
— Звонит по ночам. Не могу же я не ответить…
— Это ты молодец, что о жене беспокоишься. Только надо бы её предупредить, что у тебя предполётный режим, который нужно соблюдать. Желательно в кровати и во сне. Понял?
— Так точно.
— Чисто, из мужского любопытства, вчера, о чём вы разговаривали? — спросил Ребров, подойдя ближе к Артёму. — Что ещё можно было не обсудить?
— Не поверите — она борща захотела, истерику подняла на всё отделение, слёзы, раз десять развелась со мной и столько же сошлась снова.
Даже мы не смогли сдержать смешков, что не осталось не замеченным Ребровым.
— Щас и до вас доберусь, голуби облезлые! — бросил нам Гелий Вольфрамович. — Ну, ты уж Артём держись. И с тещей поговори, что ли. Может как-то повлияет на Светлану. Беги, сынок, — хлопнул он Тёмыча по плечу, отправляя его по направлению к выходу.
— Товарищ подполковник… — принялся докладывать Швабрин, делая шаг навстречу комэска.
— За мной в кабинет, — прорычал Ребров.
Давно мне приходилось бывать на рабочем месте Вольфрамовича. Мало что поменялось, за исключением появления маленького телевизора на небольшой подножке, вещающего какой-то новостной сюжет.
— «Вот так наши военные оказывают помощь в восстановлении мирной жизни трудового афганского народа. Фарид Мулюков из Демократической Республики Афганистан специально для „Сегодня в мире“», — вещал корреспондент с черно-белого экрана.
— «Шилялис» приобрели? — спросил Иван Федорович.
— С дачи забрал. Новости пытаюсь отслеживать, — сказал Ребров, пройдя мимо говорящего ящика, убавляя звук до минимума и присаживаясь на своё место.
— Что-то показывают? — спросил Швабрин.
— Чего они там покажут. Мы, пока ещё, официально не воюем, но операции проводим. Ничего, скоро закончится. Может, не успеют наши орлята там отметиться, — кивнул Вольфрамович в мою сторону, положив на стол свой шлем ЗШ-3М. — Да и хорошо, если так и будет. Ладно, чего я вас вызвал, то…
— Не могу знать, товарищ подполковник, — сказал Швабрин.
— А я знаю, Иван Фёдорович. Тебе жить
