Мне по старой памяти поручили последние. Я атаковал ту, на подлете к которой подбили мою «Бэнши». Как и предполагал, строенную двадцатипятимиллиметровку оттуда убрали, решив, что больше не пригодится, перекинули в другое место, или была, но расчет не успел среагировать. С первого захода я отправил им сразу все восемь бомб. Повторный заход для фиксации результата не делал, решив не рисковать, так что не знаю, нанес ли какой-нибудь ущерб или нет. У американцев в этом плане всё проще при площадных бомбардировках. Скинул бомбы в указанном месте — молодец!
Я сразу развернулся и на бреющем ушел над устьем реки на юг к морю, где убавил скорость и подождал остальных, которые полетели бомбить террасы. Видимо, именно туда и перекинули японцы зенитные пушки калибром двадцать пять миллиметров, потому что два «Хэвока» не вернулись на базу и еще три получили такие повреждения, что еле дотянули до аэродрома Кила-Кила и надолго встали на ремонт. После этого дневные налеты на Лаэ нам запретили.
Через день нашли более интересную цель — город-порт Маданг, где находятся штаб и тыловые учреждения японской Двадцатой пехотной дивизии. От Порт-Морсби до цели по прямой триста семь миль (около пятисот километров). Это крейсерским ходом семьдесят пять минут. Отважные герои всегда идут в обход, поэтому летели почти восемьдесят, зайдя с востока, со стороны моря Бисмарка.
Аэродром в Маданге находится на берегу. Взлетная полоса обрывается перед морем. Правда, через неширокий проливчик находится плоский островок, на который можно плюхнуться и сразу остановиться, на большее места нет. Порт вытянулся дугой по берегу бухты Астролябия. Да, сверху немного похожа на этот навигационный инструмент. С запада город ограничивают невысокие горы. Наверное, глядя с них, придумали такое название.
Три «Хэвока» нашей эскадрильи отправились бомбить порт, а мне и моему ведомому, второму лейтенанту Томпсону, недавно окончившему военную авиационную школу и прилетевшему из Техаса в Сидней на приемку самолетов, доверили аэродром. На стоянке были два транспортных «Ки-57», если я не ошибся. Нам показывали фотографии разных вражеских самолетов, сообщали их тактико-технические данные, делая упор на вооружение и слабые стороны, но в реальности, особенно в бою, всё выглядит по-другому.
— С первого захода сбрасываем бомбы на самолеты с внешних подвесок, разворачиваемся и добиваем или бомбим постройки, — приказал я ведомому.
Он подтвердил прием.
Разогнавшись, я открыл огонь из пулеметов по японским самолетам, чтобы лучше рассчитать момент сброса бомб, отправил первые четыре, пятисотфунтовые, фугасные. У дальней стороны взлетной полосы нас поджидала батарея из четырех зенитных сдвоенных двадцатипятимиллиметровых пушек. Меня они прозевали, лишь несколько осколков стукнуло по хвостовой части, а вот ведомому, которому забыл сказать, что надо разогнаться, а он сам не сообразил, досталось основательно. На развороте вправо я увидел, что он продолжает лететь по прямой. На мои приказы повернуть не реагировал.
Я продолжил разворот и зашел на бреющем на зенитную батарею с фланга, стреляя их носовых пулеметов и скинув на них оставшиеся четыре бомбы. Справа увидел, как «Хэвок» исчез в густой зелени и там полыхнуло. Развернувшись еще раз, прошелся пулеметами по позициям зенитчиков. Все четыре были уничтожены бомбами, слишком большими для таких маленьких целей. После чего повернул в сторону гор, пролетел, стреляя, чтобы кинопулемет зафиксировал, над местом, где горели, испуская густой черный дым, обломки самолета. Затем вернулся на аэродром и отснял, обстреляв, разлетевшийся на куски один транспортный самолет и лежавший на «спине» второй, в который всадил длинную очередь.
Назад летели по прямой, потому что остальным трем самолетам досталось от зениток, защищавших порт. Благодаря частым боям, уровень японских зенитчиков очень хорош. Пожалуй, выше, чем у немцев. Те, как и положено европейцам, помнят, что важнее всего жизнь, прячутся в стремных ситуациях, а у азиатов на первом месте долг.
75
Моему самолету тоже досталось, на ремонт ушло четыре дня. Третьего марта утром я приехал на аэродром с нескромной надеждой, что еще не закончили, что поболтаю с ремонтниками и штабными и вернусь в отель. День намечался жаркий. Лучше пересидеть до вечера в номере под вентилятором. Оказалось, что успели отремонтировать и мой самолет и еще один, так что полетим на задание. Вторым управлял пилот, который стал первым лейтенантом раньше меня, поэтому придется быть его ведомым. Вдобавок нас присоединили к десяти экипажами Восемьдесят девятой эскадрильи, которая только вчера прилетели из Сиднея на новеньких «А-20 г». Большая часть пилотов в ней такие же новенькие, то есть без боевого опыта. На инструктаже они сидели молча, слушали внимательно, записывали подробно.
Наша разведка обнаружила, что японцы перебрасывают по морю подкрепление в Лаэ на восьми транспортных судах под охраной восьми эскадренных миноносцев и до сотни истребителей. Вражеский конвой недавно прошел Финшхафен. Нам приказано найти и разбомбить его. У каждого на подвесках по восемь фугасных «пятисоток».
Полетели напрямую на высоте десять тысяч футов. Ведущий эскадрильи слишком переоценил скорость морского конвоя, вышел южнее. Полетели вдоль берега на запад, пока не увидели врага севернее нашего курса. Транспорта шли строем кильватер. Осталось их пять. Четыре эсминца прикрывали их спереди, четыре — сзади. Заметив конвой, ведущий эскадрильи приказал каждой паре атаковать топмачтовым способом вражеский транспорт, согласно своему и его номеру в строю. Сам направился к лидеру. Нашей паре транспортов не осталось.
— Идем на эсминец, который ближе к берегу, — передал мне мой ведущий, начав спускаться к воде.
— Для двоих много. Возьму дальний, — отказался я и полетел на той же высоте.
Еще до вылета я решил попробовать отработать с крутого пикирования и попросил, чтобы на бомбах в бомбоотсеке не выставляли замедление на взрывателях. Потрачу половину боезапаса на приобретение опыта. Вышел эсминцу на встречный курс, попав под обстрел его зениток, перевернулся над ним и круто спикировал. «Хэвок» набирает скорость быстрее, чем «Бэнши» и даже «Пешка». От перегрузки глаза начали слипаться. Военный корабль приближался как бы прыжками, резко увеличиваясь в размере. На высоте метров шестьсот я коротко выстрелил из пулеметов и разгрузил бомбоотсек, после чего начал выход из пикирования, просев еще метров на триста и выскочив впереди корабля.
Делаю разворот, чтобы зайти ему в левый борт, и вижу, что в цель попала всего одна бомба, но в надстройку, разрушив ходовой мостик и завалив мачту. Остальные легли у борта и, наверное, наделали осколками отверстий в корпусе. Эскадренный миноносец шел прежним курсом, стреляя из зениток и напоминая пехотинца без головы, который все еще бежит в атаку. Опустившись на двадцать метров над уровнем моря, я зашел на вторую атаку, топмачтовую. При нападении на транспорта, на которых в лучшем случае пара зениток малого калибра, это мероприятие не очень опасное, а вот военный корабль постоять за себя может. Перестук снарядов и/или осколков по фюзеляжу и крылу напоминал рваный барабанный бой. В ответ палю по ним из носовых крупнокалиберных пулеметов. На дистанции метров двести пятьдесят скинул все четыре бомбы из-под крыльев, подпрыгнул, пролетел над целью и начал разворот с набором высоты, чтобы зениткам было труднее попасть.
В третий раз захожу с носа на высоте метров сто, чтобы оценить и заснять результат атаки. Эсминец, разломавшись сразу за надстройкой и накренившись на левый борт, тонул. В воде плавали спасательные шлюпки, плоты, люди. Пострелял по ним из пулеметов, чтобы иметь киноподтверждение, и начал разворот.
— Сверху пара «нипез»! — доложил стрелок Джон Ренделл.
Я опустился на высоту метров пятьдесят и начал кидать самолет влево-вправо. За моей спиной послышалась громкая длинная очередь из спаренного пулемета. Два «зеро» выскочили впереди. Я приподнял нос самолета и влупил в хвост ведомому из шести пулеметов. Эффект превзошел мои самые смелые ожидания. Японский истребитель буквально разлетелся на кусочки. Я продолжил стрелять, чтобы заснять это восхитительное зрелище.
