— Я научу тебя отключать его, — Геррат улыбнулся. — Вот тут, в ложбине за ухом. Нажми.
Я сделал, как он велел, и когда трибун сказал что-то, его речь прозвучала как мешанина незнакомых слов. Нажал второй раз туда, где под кожей ощущалось небольшой уплотнение, крохотный шарик.
— …в этих обстоятельствах, — конец фразы я понял. — А теперь иди, ты свободен. Помни только, что мы еще встретимся.
«Вот уж нет» — подумал я.
За дверью контрразведчика меня встретил сидевший на полу Котик, здоровый и довольный жизнью.
— Настала пора прощаться, — сказал я, присел на корточки и начал чесать ему за ухом.
Накатила грусть, глаза защипало, я понял, что буду скучать по мохнатому приятелю. Он же в ответ на мою ласку сердито дернул шкурой на спине, потерпел некоторое время, а потом удрал.
Ну что, мне осталось прихватить вещи из казармы, и можно отправляться к порталу.
Но на пути к нашей семнадцатой палубе, на одной из лестниц дорогу мне преградил Диррг.
— Клянусь седалищем Гегемона, я рад тебя видеть живым и здоровым, — пробасил он, и хлопнул меня по плечу.
— Я отбываю сегодня. Увы, ничем не помогу в твоих поисках… Как здоровье?
— Ничего, — сержант-техник и правда выглядел бодрее, сильнее, чем раньше. — Держи, вот тебе то, что ты на своей планете точно не отыщешь.
Он сунул мне в руки сверток, и рот мой мгновенно наполнился слюной — домашние колбаски, пирожки, фрукты, прочая услада для брюха, которую присылали ему из дома. За эти четыре дня я, конечно, отожрался за счет столовки, но на еду пока спокойно смотреть не мог.
— Спасибо.
— Тебе спасибо. Бывай, — он хлопнул меня по плечу, и ушел, растворился в паутине коридоров.
А я отправился в казарму.
Равуду из лазарета пока не вернули, что-то у него нашлось там серьезное, но прощаться с ним я бы в любом случае не стал. Лиргану уже перевели на трибунскую должность в другой когорте, а нового центуриона пока не назначили, благо Йухиро погиб.
И сколько теперь свободных коек в том помещении, куда я впервые вошел пять месяцев назад… Диль, Крыска-Маррна, Азини, Аюльвао, десятки, десятки других, и о чем говорить, если из ста двадцати уцелел сорок один разумный?
Грусть накатила еще с большей силой.
Войдя в казарму, наткнулся на Юнессу.
— Уезжаешь? — спросила она, глядя на меня своими чудесными синими глазами. — Может хочешь напоследок, ага? Нам никто не помешает теперь. Герой побил чудовище.
Да, я могу схватить ее в охапку и отодрать в укромном уголке, и эта мысль отозвалась приятным возбуждением. Лиргана не вмешается, Равуда не предъявит прав на девушку-занга, никто не пикнет.
Но нет, хватит разврата.
— Хочу, но не стоит, — и я обнял Юнессу, за плечи, вполне целомудренно, она под моими руками напряглась, а потом расслабилась. — Ты останешься воевать дальше? Подпишешь новый контракт?
— Вернуться домой, чтобы меня продали в рабство? Да на пальце я их вертела. Останусь, — Юнесса поцеловала меня в щеку, и отошла, а я с печалью посмотрел ей вслед.
Неужели я эту красотку никогда не увижу? Эх, блин!
Следующей оказалась Пира, которая неожиданно повисла у меня на шее и принялась рыдать: я стоял дурак-дураком, гладил девушку по худой спине, а перья ее щекотали мне подбородок и ухо.
— Не уходи, не уходи, — бормотала она. — Ты должен стать нашим командирчиком! Объективно и концептуально лучший!
Ну нет, избавь меня Гегемон от такого счастья.
Пира проревелась, я чмокнул ее и отправился прощаться с Дю-Жхе.
— Ну вот ты и не погиб, — сказал я ему. — Предки не дождались тебя. Как так?
— Однажды Первый Охотник устал от бытия и решил умереть, — начал ферини. — Рассказав о своем намерении родичам, он оставил их в глубокой печали и отправился в Предвечный Лес, не взяв с собой ничего, чтобы сгинуть в пасти одного из чудовищ. Однако Лес не пустил его, деревья сомкнулись и закрыли путь, и Охотник понял, что еще не все сделал в этом мире. Он вернулся домой, к радости жены, детей, внуков, правнуков.
— Но тебе некуда возвращаться, чтоб я сдох, — пробормотал я.
Грусть стала такой сильной, что я ощутил ее как добавку к гравитации, что оттягивала вниз кожу на физиономии, мочки ушей — и как я буду теперь без баек Дю-Жхе, без его порой странных, но экзотичных пословиц, без его ободряющего присутствия?
— Поэтому я останусь тут, — он пожал мне руку и заглянул в глаза. — Возвращайся. Пойдем в Предвечный Лес вместе.
В горле встал комок, я кивнул и зашагал к своей койке — ага, вот он, мой домашний рюкзак, и рядом мнется Макс, темные волосы растрепаны, глаза навыкате растерянно моргают.
— Хочешь? — спросил он, протягивая на ладони большую лиловую таблетку.
Внутри дрогнуло, я вспомнил, как мне было хорошо, когда я жрал эту дрянь, как возвращались силы, уходили тревога и страх… А потом вспомнил, как было паршиво, когда я пытался от нее отказаться, и что случилось у меня с головой, когда я совместил расслабон с лекарством для переводчика.
— Нет, — я сглотнул. — Ты-то домой не собираешься?
Макс помотал головой, закинул таблетку в рот.
— Уже новый контракт подписал, ха-ха. Не могу я… — он поморщился, понурил голову. — Маму с папой так давно не видел, а я виноват перед ними, ужасно виноват. Ладно, давай… Телефон твой записал, если вернусь в наш мир, то мы с тобой свяжемся.
Ком в горле вырос — паршиво расставаться с другом, которого нашел в таком жутком месте.
* * *
В портальной камере, где меня некогда встретили Лиргана и Йухиро, обнаружился трибун Шадир.
— Ты был хорошим солдатом, — сказал он. — Если надумаешь вернуться, то буду рад.
Я не стал говорить, что такое мне и в страшном сне не приснится, лишь поправил на плече рюкзак — тот оказался неожиданно тяжелым; когда собирал, то казалось, что он легче — кивнул офицеру и шагнул в полог голубовато-лилового пламени.
— Поздравляю вас с завершением возвратительной процедуры, — сказал дядечка в безупречном костюме, тот самый целлулоидный тип, который провожал меня на службу. — Последние выплаты осуществлены два часа назад. Когда ожидать вас в следующий раз?
— Никогда, — буркнул я. — Одного раза мне с головой хватило.
Представитель ООО «Гегемония» — вот ведь название, ага, даже не скрываются — улыбнулся понимающе и немного сочувственно. На улице оказалось холодно, ветер нес мелкий дождь, а небо закрывала серая дерюга — ничего удивительного, покинул я Землю в теплом мае, а вернулся в холодном октябре, ладно хоть куртку тогда прихватил.
Но я мигом согрелся, когда увидел Юлю с Сашкой на руках.
— Папа! Папа! — закричала дочь, и жена спустила ее с рук.
Я присел, и Сашка налетела на меня, обхватила за шею — живая, здоровая, с розовыми щеками и блестящими глазами, настоящая, какой она была до болезни, а ведь ее только что выпустили из больницы! Глаза мои защипало, я прижал ее к себе тесно-тесно, вдыхая родной запах, слыша, как она дышит и хихикает.
Юля подошла, взяла меня за ладонь, и я вздрогнул, по телу прокатилась волна желания. Черт, да как же я по ней соскучился, что готов сорвать с нее одежду прямо сейчас, утащить ее хоть в ближайшие кусты, хотя такими делами мы и до женитьбы не баловались!
— Привет, — сказала она, и это слово прозвучало для меня настоящей музыкой.
Я пересадил Сашку на плечо, обнял Юлю, зарылся носом в ее светлые блестящие волосы. Мало меня просто убить за то, что я изменял этой женщине, меня надо разорвать на части, и каждому куску оставить сознание, чтобы он ощущал всю боль, полностью, когда его будут жечь на огне или растворять в кислоте; а потом можно все это собрать обратно, чтобы я мог доказать, как ее люблю.
Ну а в том, что она меня любит, сомнений нет никаких.
— Эх, ты… — она гладила меня по шее, по затылку. — Эх, ты… но вернулся. Удивительно.
— Почему? — спросил я, отстраняясь.
— Ты же был в очень опасном месте, — Юля отвела глаза. — Я это чувствовала. Сердцем.
