Вот и уселись тут два племени, веками конкурирующих друг с другом, и не упускающих возможности подгадить соседу.
А потом пришли аиотееки, и как нам доложили опрошенные окрестные рыбаки, — выступили миротворцами, разогнав всех «ястребов войны» своими длинными копьями.
По их же рассказам, драка тут была более чем основательная, и якобы городок, расположенный на правом, более высоком и удобном для жизни, берегу реки, был сожжен «миротворцами» до основания. И на его пепелище, аиотееки, вроде как решили поставить свою новую столицу.
Ну да к счастью, — нам на правый берег соваться ну надо. — До штурма столиц, мы еще не дозрели. Нам бы шмыгнуть серой мышкой за ближайший угол, и попробовать подняться вверх по реке, хотя бы на сотню-другую километров.
Так что задача нашей троицы, на текущий момент, — найти путь в многочисленных протоках, между островками и отмелями левого, низкого, и изрядно заболоченного, берега реки.
А еще лучше, — договориться с кем-нибудь из местных, что поколениями елозят по этой помеси болота и реки, и знают тут каждую кочку.
…И кстати, понятно Лга’нхи, еще минут десять назад изобразил такое напряженное лицо. — Это в нашу сторону двигаются люди. А я-то думал, что это ему по нужде приспичило. Тем более что запашок от этой болотной реки, идет тот еще!
Потом к делу притупил Кор’тек, суть его маневров я понял не сразу, но так или иначе, а он умудрился столкнуть нас с неизвестной лодкой, именно что нос к носу.
Лодка-то кстати была деревянной. Но не такой как у нас, а обычные два выдолбленных ствола, соединенные вместе. — Конструкция надежная, практичная и вполне работоспособная, способная пережить века[7]. И двигалось оно не посредством весел, а методом упирания шестом в илистое дно, и проталкивания всей конструкции вперед.
А осуществляли это «упирание» и «двигание», парочка туземцев, весьма подозрительного вида.
Потому как, ни в жисть я не поверю, что делая что-то хорошее, и одобряемое законом и обществом, можно иметь такой вороватый вид, бегающие глазки, и дикий испуг в глазах, при виде внезапно выскочившей наперерез неизвестной лодки, и сидящих в ней, вооруженных до зубов, людей… Это и предопределило мое дальнейшее поведение.
— Браконьерите сволочи? — Грозно сдвинув брови, вопросил я у туземцев, не спускавших глаз с копья Лга’нхи, наконечник какового, тот, видимо заранее предугадав их интерес к холодному оружию, любезно подсунул под самые носы бедолаг.
— Ась? Чевось? — Примерно так ответили мне допрашиваемые, а потом перейдя на ломанный аиотеекский, сообщили что занимаются рыбной ловлей, и не более того.
— Контрабандите тогда поганцы?
— Чего? Моя плоха говорить на языке большой черноволосый господина. Моя рыба из воды доставать… — Говоря громко и раздельно, видимо путая незнание местного языка с глухотой, пояснил мне мужик в лодке, тот что был постарше. А тот что был помладше, — видать сын или племянник, даже изобразил некую пантомиму на рыболовную тему.
— А и впрямь Дебил. — Поддержал туземцев Лга’нхи. — Говори уже понятными словами, а то даже мы с Кор’теком, пока тоже, ни слова не поняли.
— Чего в лодке-то везете? — Рявкнул я на прибрежницком диалекте.
— Ничего!!! — Глядя на меня честнейшими глазами, заверил туземец постарше, однако один только вид его внезапно вспотевшего лба, вполне мог послужить иллюстрацией к понятию «чистосердечное признание».
— Лга’нхи, откинь ту тряпку, что у них на дне лежит. — Попросил я друга, и тот, с хирургической точностью выполнил эту просьбу, наконечником своего, более чем трехметрового копья.
— Кор’тек, это то чего я думаю?
— Не знаю, чего ты там себе думаешь, — недовольно пробурчал в ответ Кор’тек, а это обычный гок’овый канат. Хороший, длинный. …Да тут их шесть мотков. …Непонятно, нафига им столько в одной лодке надо?
— На что менять везли? — Осведомился я у ставших внезапно бледно-зелеными, туземцев. — И кому?
— А и-и-и… Не менять вовсе. — С отчаянной храбростью залопотал туземец. — Свояк у меня тама, чуток подальше живет. Попросил канат одолжить. …А я чего? — Я пожалуйста. Потому как родня, как же не одолжить, когда он просит. Ему потому как надо, а у меня есть, ну вот я и того значит, потому как родне помогать надо, вот я значит, канатик-то и того, потому как…
— Аиотееки, все канатное дело, и торговлю ими, под себя загребли. — Пояснил я, своим соратникам, смотрящим на все это шоу, с диким недоумением. — А этот вот, решил в обход аиотееков, запрещенными товарами меняться. Так?
Молчание, и повинно опущенная голова пойманного с поличным контрабандистом, была лучшим подтверждением моих слов.
— А зачем это аиотеекам? — Спросил меня брательник, продемонстрировав всю свою невинность в вопросах торговли.
— Это чевой-то? — Вот так вот можно что ли запретить чем-то торговать? — Сверкнул внезапный интерес в глазах куда более искушенного Кор’тека.
— Ну смотрите мужики. Ежели чего, — обращайтесь. Мы вас аккурат на этом месте, будем каждый день ждать.
Очень теплые и приятные слова. Однако глаза Егтея, их произнесшего, светились такой подловатой жадностью, что мне как-то сразу стало неуютно.
Гнилая он вообще был натура, этот Егтей, — тот самый туземец «постарше», которого мы назначили своим проводником.
…Вот хоть убейте, а не верю я в некую изначально заложенную порочность людской натуры. Отказываюсь думать, что некий младенец уже рождается зараженный гнилью человеческой подлости, или с червячком предательства в душе.
Мне всегда казалось, что эта гниль и червивость, — есть следствие неправильного воспитания ребенка, случившихся с ним в детстве психологических травм. Ну, или вывихов человеческой цивилизации, порождающей уродливых мутантов, под стать собственной искусственности и оторванности от живой природы.
И тот факт, что среди моих первобытных товарищей, — откровенных моральных уродов, было крайне мало, — лишь подтверждало это мнение.
Нет, вот только не надо думать, что все они были сплошь ангелы и титаны духа. — Нет, — встречались среди них и жестокие садисты, готовые идти по головам властолюбцы, или пронырливые мошенники. А уж дураков-то, — с избытком хватало, как думаю, и во все времена.
Но вот откровенных трусов, подлецов и предателей, я почти не встречал. — Раньше я думал что все эти качества, — есть некое следствие постоянного давления Власти, или Денег, заставляющих человека юлить и подличать, не позволяя открыто высказывать свою волю, или отстаивать интересы с оружием в руках.
Но вот этот Егтей… — ведь наверняка большую часть жизни, прожил свободным, (насколько это возможно в этом веке), и достаточно обеспеченным человеком. — А гнида редкостная.
Хрен я поверю, что пять, или пусть даже десять, лет, под властью аиотееков, могут сделать из человека такую гниду, однако вот, — сделали. Потому как, не знаю как в этих краях, а у нас в Степи, такой бы точно не выжил. Прибили бы его еще в подростковом возрасте. …Может детский максимализм, и подростковая жестокость, и есть своеобразный фильтр? — Механизм по избавлению рода-племени от крайне неприятных особ, вроде этого Егтея? Но в наши гуманные и цивилизованные времена, этот фильтр уже не работает, вот и заполонили землю разные засранцы и гады? …Что однако, дало шансы выжить и гениям двигающим этот мир вперед, или просто безобидным чудакам, способным сделать нашу жизнь ярче, затейливей и разнообразней.
Но вот и тут, такой засранец как Егтей выжил, потому что… Хрен его знает почему. — Может сбой программы, а может быт местных «болотников» сильно отличается от степного…
…Я как-то с самого начала не проникся к этому типу. — Уж больно знакомыми показались мне выражение этих ушлых глазок, вечно приглядывающихся где бы урвать кусочек, и поведение, — трусоватое, и в то же время наглое. Насмотрелся я на таких в свое время, во дворах и на улицах родного города.
Так что особо открываться я ему не стал, продолжая вести себя как можно непонятнее. — Аиотеек я, или нет, сотрудничаю с ними, или воюю. …Короче, как писал классик, — «Та ли я особа которую надо схватить и отволочь в участок, или сам имею право схватить». (Цитату надо уточнить)
Доспехи-то и оружие у нас аиотеекские, я еще и башкой черен, а мои спутники… в общем, — весьма непонятные особы, которые переговариваются со мной на языке, в котором встречается много аиотеекских слов, слов местных диалектов, и вообще уж каких-то неизвестных. — Есть от чего возникнуть непоняткам.
Зато как всегда понятен самый простой принцип, — мы сильные, — ты слабый. Мы говорим, — ты делаешь. Ты делаешь плохо, мы тебя убиваем.
Такие взаимоотношения, Егтей понимал, и поначалу пытался вести себя как можно более лояльно и правильно, — в его представлении. И потому, — первым делом, представил моему вниманию подробную кляузу на всех своих соседей и знакомых. — Кто чем контрабандствует, кто как нарушает, и какие позволяет себе нелояльные поступки и высказывания, в адрес любимых и достойнейших господ, — аиотееков. Преподнося это с позиции — «…Не я один… Я как вс…».
