продолжал он, и этикет не позволял ему орать, а мне — лечь на стол грудью, чтобы все слышать. — Я сдал купцам под строительство пристани берег реки, отдал под вырубку сад — там будут дачи, но какая, право же, все это мелочь, Вера Андреевна, если я таким образом спасу и земли, и титул.
Я все-таки дернула уголком губ, скрывая оплошность, и насупилась. Кто говорил мне об этом человеке — Лукея и Вышеградский, у каждого был мотив его недолюбливать, а у меня?
— Вы правильно поступили, князь, — сказала я помолчав. Фальшиво и пафосно, но нужно расставить все точки над «i».
Не следует забывать, что Вершков сватался к Вере и что теперь между нами исчезли препятствия — муж и родители, но не мог же он притащиться на бал из-за меня, не ради этой встречи Леонид выклянчивал у графини для меня приглашение. Это было бы романтично, но вот сейчас творится жизнь, а не роман.
— Но вы заблуждаетесь, полагая, что я забыла, что я мать. Все, что у меня нынче есть, мои дети, все, что я делаю, ради них, и если я не ушла в обитель, то потому, что я оставила бы самое мне дорогое.
— Вдовий траур не будет вечным, — разлил патоку Вершков и здорово выбесил меня этой фразой. Слово «мать» здесь характеристика плодовитости мужа, дети — побочный продукт кратких радостей супружеской жизни и огорчительный повод при разделе наследства на слишком много персон. Мои малыши отца не воспринимали как близкого человека, а Вера, пусть и кормила, появлялась в детской на полчаса, прочий день посвящая обожанию «гиения», одухотворенная бестолочь. — Вы молоды, бесконечно собой хороши. Боль не вечна, Вера Андреевна. Я буду рад, если за все отплачу вам так, чтобы облегчить вашу тоску, и это мой долг перед тем, кто был моим другом, — он поднялся, поклонился, я сделала вид, что рассеянно рассматриваю зал, а когда обернулась, выхватила лишь широкую спину среди каких-то гвардейцев.
«Логично, но нет», — оскалилась я, настроение из злобного становилось досадным. Много времени не потребовалось, чтобы самые прыткие из дворян смекнули, как можно поправить пошатнувшиеся дела.
Я вдова, одетая в перешитое платье из здравой и обоснованной экономии, на мне чужие драгоценности, и мой бывший жених намекнул, что не против еще раз прислать сватов, причем сразу после того как он обхаживал вторую невесту, куда богаче и знатнее, чем я. Меня же глодала совсем не любовная ревность, а та, что Вершков вломился в мой коммерческий огород.
Сколько таких, как он, в этом зале? Я посмотрела на колоду карт, на лакея, пробежавшего с подносом. Я зря себя довожу, Вершков до недавнего времени был почти что неприкасаемым, он незаконнорожденный сын, ему пришлось выживать, он терся возле бесприданницы Веры не из высоких и нежных чувств, а потому что брак со мной давал ему хоть сколько-то приемлемый статус в обществе. Можно вспомнить мою покойную мать, вся эта лощеная заштопанная публика скорее начнет солому жевать, чем свяжется с торговлей или услугами, и купцам мое участие в делах было в новинку, даже Аксентьеву, не все до сей поры принимали меня всерьез.
Люди в зале прибывали, свободных мест за столиками не осталось, но это были не игроки, а все те же пожилые дамы и их мужья. Мне кивали со снисходительностью, потом вглядывались в побрякушки, и выражение лиц менялось на изумленное. Я изнемогала от жары, незаметно промокала рукавом пот, жажда мучила невыносимо, и наконец я себя убедила, что ради меня никто не рискнет травить какого-нибудь вельможу. Я взяла у лакея лимонад, отпила, чуть не отсалютовала бокалом какой-то даме — опомнилась вовремя, и увидела пожилого мужчину, уверенно направлявшегося ко мне.
Так подходят к добыче кредиторы — но их я уже не боялась, или официальные лица, и расшитая золотом лента, пересекавшая грудь мужчины, мне не нравилась. По какому-то заведенному обычаю на балу почти все кавалеры были в форме, не обязательно военной, звенели эполетами и бренчали пустыми карманами, но я пока не видела тех, кто будто бы находился при исполнении.
— Вера Андреевна, прошу вас пройти со мной, — приказал мужчина. Легкая шепелявость не вредила его убедительности, и я не спеша поднялась.
Кем бы он ни был, ничье внимание наш разговор не привлек. Я недоумевала, а мужчина не скрывал раздражения моей медлительностью.
— Прошу, Вера Андреевна, — поторопил он желчно, — и с вашей стороны дерзость не представиться. Надеюсь, вы сможете испросить за это прощения.
Последняя фраза прозвучала с пониманием. Я, держась на полшага позади, пошла за ним в конец зала, мимо вспотевших музыкантов с выпученными глазами, мимо белого рояля, за которым в окружении кавалеров сидела скучающая девица с надутыми губками, мимо закрытых дверей боковых комнат. За карточными столиками сидели как грустные грибы пожилые тучные дамы и обгладывали меня до костей тяжелыми взглядами.
Лакей затворил за нами двери, звуки из зала резко стихли, меня окружил бесконечный коридор, по обеим сторонам которого ровно, как в отеле, шли комнаты. От потертого шика рябило в глазах, кисея на юбке шуршала непозволительно, и знакомая паника свернулась под колотящимся сердцем. Мой провожатый, остановившись у ничем не примечательной двери, доверительно заметил, понизив голос:
— У ее императорского величества недоброе настроение, Вера Андреевна. Впрочем, как всегда в последнее время.
Не дожидаясь ответа, он открыл передо мной дверь. Я очутилась сразу у всех на виду, и у меня не было даже шанса благодарно ему улыбнуться.
В просторном и освещенном волчьем логове вымученно и хрипло дышало давящее молчание — казалось, за расписной панелью в стене спрятали Дарта Вейдера. Я насчитала одиннадцать чего-то алчущих дам — заездили они, видать, бедолагу.
Все дамы, кроме одной, были с лентами цветом чуть темнее, чем лента моего сопровождающего, и платья их отличались от легких на вид нарядов танцующих дам. Тяжелые расшитые золотом сарафаны, на головах кокошники с длинным муаром, и весь этот фольклорный ансамбль пригвоздил меня к месту — ни одного дружелюбного взгляда, они только и ждали команды, чтобы накинуться на меня и растерзать.
Я оказалась не готова. Сейчас кто-то из этих дам… вот эта величественная, похожая на пересушенную воблу старуха, решит мою судьбу раз и навсегда, и я против нее ничего не смогу сделать.
По крайней мере, пока императрице ничто не мешает
