Адрианополь
— Я принимаю командование! — звонко произнес царевич, и все офицеры и солдаты как-то заметно подтянулись. — Один взвод оттяните чуть правее, поручик, тогда можно будет картечью сшибить турок, что на насыпь полезут! Вы, сержант, выполняйте данный вам приказ. Командиру гренадеров сошлитесь на мое распоряжение. Выполнять!
— Есть, ваше высочество! — Молоденького сержанта, лет семнадцати, вчерашнего кадета, словно ветром сдуло.
— Есть, господин полковник, — в глазах поручика промелькнуло нечто, похожее на уважение — предложение царевича было разумным, и он его сразу оценил.
Именно так Ермолов хотел сам сделать, но решил посмотреть, что предпримет второй сын императора. И тот оправдал надежду — не помчался к генералу Багратиону, в тыл, а остался с артиллеристами на позиции. Ибо в уставе прямо говорится, что офицер Генерального штаба в подобных ситуациях обязан принимать командование на себя со всеми вытекающими отсюда для него последствиями.
— Как вас величать прикажете, поручик?
Константин Петрович испытывал нешуточное облегчение — обращением к нему строго по чину поручик Ермолов признал его безусловное право отдавать команды.
Ведь по титулу к непосредственному командиру на поле боя не обращаются — нет там «сиятельств», «светлостей» и даже «высочеств». Исключение оставлено только для одного императора — к тому всегда и при любых обстоятельствах обращаются «ваше величество».
— Алексей Петрович.
— Значит, мы с вами тезки. — Константин на добрую секунду задумался, лихорадочно перебирая в мозгу множественные хитросплетения дворянских связей и родословных. — Подполковник лейб-гвардии Семеновского полка Николай Николаевич Раевский вам ведь родственником приходится?
— Это так — двоюродным братом, ваше высочество. У вас поразительная память…
— Отцовское наследие, — усмехнулся Константин Петрович и повернулся к хорунжему конвоя: — Немедленно скачите к генералу Багратиону! Предупредите, что в тыл могут выйти янычары, если мы здесь позицию не удержим. Всех солдат и офицеров, кого встретите в дороге, даже обозников, направляйте сюда немедленно. Через полчаса тут такое начнется… Возьмите трех казаков, остальных оставьте со мною.
— Есть, ваше императорское высочество! Только… разрешите, — хорунжий в форме императорского Донского лейб-конвоя был несколько смущен, и Константин Петрович сам решил расставить акценты.
— Что у вас, хорунжий?
— Я останусь при вас, ваше императорское высочество. Не гоните, у меня приказ. Отправлю казаков с урядником — их сиятельство в лицо станичников помнит.
— Хорошо!
Константин Петрович чуть кивнул в ответ, прекрасно поняв казачьего офицера. Он не сомневался, что случись ему самому выкинуть что-то непотребное, и хорунжий имеет на этот счет секретное предписание — связать и увести великого князя! И ответ казак будет держать только перед императором, ни перед кем более.
Но сейчас, посмотрев на моментально посмурневшее и ожесточившееся лицо хорунжего, Константин Петрович понял, что он сделал правильный шаг в сложившейся ситуации и то, что казаки конвоя умрут здесь вместе с ним, ибо жизнь для них будет горше смерти.
И сделал в памяти зарубку на будущее — хорошо отцу, что в свое время сделал правильный выбор и нашел множество верных людей, среди которых и эти преданные, как псы, конвойцы…
Петербург
— Милый друг, я хочу, чтобы вы знали и сообщили своему королю. Мой муж немедленно заключит мир с Оттоманской Портой, как только турки дадут нам сатисфакцию. Мы не настроены вести с ними затяжную войну, как бывало прежде между нашими странами.
Императрица тяжело вздохнула и медленно опустилась в кресло. Посол с любопытством посмотрел на ее осунувшееся и почерневшее лицо, но продолжал соблюдать традиционное британское хладнокровие и полную невозмутимость, ничем — ни жестом, ни взглядом — не выражая своего интереса. Хотя… Внутри презрительно он засмеялся.
Старая стерва явно боялась — ей хватило легкого намека на британское вмешательство. И мужу отпишет сегодня, так ее пробрало. Еще бы — мало приятного увидеть флаг святого Георгия с их жалких крепостиц на Черном море. Неужели эта царская парочка считала, что она может делать все, что хочет, презрев британские интересы?!
— Война нам не нужна, — глухо вымолвила императрица, — и мы будем признательны, если правительство вашего короля выступит посредником при заключении мира между нами и османами.
Посол мысленно усмехнулся — эта бабища смотрела на него взглядом побитой собаки. Чуть ли хвостом не завиляла!
Мысль промелькнула и тут же исчезла, и пришло понимание — эти «медведи» боятся его страны, а потому им можно и нужно, не откладывая в долгий ящик, выкрутить руки.
Они должны выполнять только те дела, что несут пользу британской короне, и никак иначе. Пусть знают свое место в мировой политике и играют там вечно вторым номером, сообразуя каждый свой шаг с Лондоном.
— Ваше императорское величество, — посол склонился в самом почтительном поклоне, — якобинская зараза грозит вылиться за пределы Франции. Дело всех монархов Европы — раздавить революцию, пока она не перекинулась на другие страны и не привела к всеобщему возмущению черни. Нужно не дать им потрясти устои, нарушить спокойствие и порядок. Но без вмешательства ваших победоносных полков остановить якобинцев невозможно. А малейшее промедление может обернуться для наших стран неисчислимыми бедствиями. Мой король обращается к вашим императорским величествам с просьбой о немедленной помощи прусским и австрийским войскам, что ведут благородную борьбу с французскими полчищами.
— Да, да, конечно, мой милый друг, — старческий взгляд задрожал. Императрица негромко хлюпнула носом и достала платочек.
Посол терпеливо ожидал, когда она заговорит. Вот тогда станет полностью ясно! Выбора нет — или русские пожелают прислушаться к его словам, или они продолжат посягать на союзников Британии.
И тогда — горе им!
— Мой хранимый Богом супруг желает только одного — мира с османами. Но требует, чтобы православные храмы перестали громить! И передали нам святыни, дабы только молитвы звучали под их сводами. Константинопольский патриархат должен быть под нашим покровительством! Более ничего от османов мы требовать не будем!
Ханжи!
Посол мысленно сплюнул — царская чета явно ударилась в богоискательство. Презрев политические интересы, они желают получить церквушки. Невелика потеря — такое можно обещать смело, тем более учитывая религиозную нетерпимость турок, сие выглядит насмешкой. Права православных они никогда не признают!
— Наше правительство всегда защищало интересы христиан, а потому смело можете положиться. Я уверен, что покровительство над нашими единоверцами должны взять на себя все монархи Европы — тогда османы будут вынуждены прислушаться к нашим законным требованиям. Искренне надеюсь, что ваше императорское величество полностью разделяет это праведное мнение английского Кабинета?
— Я согласна с вами…
Остров Шумагина
— А ведь, паря, сердце-то не зря томилось, — старый казак Тимофей Иннокентьевич Пермяков сплюнул и отер губы рукавом чекменя. И взглянул на море, словно был не в силах поверить в увиденное.
Из туманной дымки медленно выплывал большой корабль с раскрытыми портами, из которых хищно выглядывали с десяток орудийных стволов, пусть и небольших, «тонщих», как говаривали казаки, но на берегу и одной-единственной пушки не имелось.
— Не наши ли? — задумчиво протянул Федька Бобков, с напряжением взирая на море, но тут же усомнился.
— Нет, на коч не похоже, те кругляшком, да меньше. А это вон как вымахал, поперек себя шире.
— И не шлюпа воинская, — Ваньша Усольцев тоже вставил от себя суждение, — я их в Петровской видывал…
— Цыц у меня, балаболки, — рявкнул на молодежь старый казак, — судите, а флаг на корабле видите ли?
— Так нет его тама, — чуть ли не хором отозвались казаки.
— То-то и оно, что нету. — Пермяков сплюнул еще раз на камни. — Наши с крестом Андреевским ходят и флаг сей никогда не спускают. Даже когда под волнами гибнут. А торговцы и промышленники пушек не имеют, а этот вон как стволами ощетинился!
— Так кто сюда приплыл-то, Тимофей Иннокентьевич?
— Мыслю я, казаки, что тати это морские, разбоем живущие. Их вроде как пиратами называют, нехристей поганых! Были такие здесь лет десять назад, но их всех граф Алексей Григорьевич смертно побил, никого на развод не оставил, чтоб дорожку в наши земли не ведали. Долгонько ж новые тати собирались, и вот накося — приплыли!
— Что делать-то будем, дядя Тиша?
— Я те, Сенька, щас не дядька родной, а господин урядник! — отрезал старый казак, с невольной улыбкой посмотрев на смешливого парня — семнадцать лет всего, первый год на службе. Тот стушевался, подтянулся.
