Полковник задумался на минуту, не решаясь сделать первый в своей жизни страшный выбор. Но что такое долг, он понимал прекрасно, это понятие отец ему с детства привил.
— Оставьте один взвод здесь, со всем боезапасом, а два других уводите на рысях…
— Разрешите мне самому командовать этим взводом, господин полковник?! Всех моих офицеров повыбило, а оставшийся на ногах сержант молод и вряд ли сможет толково распорядится. Зато орудия увезти сможет.
— Хорошо, Алексей Петрович, — усмехнулся царевич. Как он и предполагал, Ермолов от него не отступит ни на шаг. Из офицеров они остались здесь только вдвоем, да дай бог отцовский лейб-конвоец на ноги встать сможет, чтобы последнюю атаку с шашкой в руке встретить.
Хорунжего ранили в бедро ятаганом, много крови потерял, но не дал себя увезти в тыл. И Константин его прекрасно понимал — честь и данная присяга сильнее смерти. Донцы останутся с ним до конца…
— Не желаете, ваше высочество? Доброе, греческое.
Ермолов протянул флягу, и царевич отхлебнул из нее несколько глотков терпкого и сладкого вина. Взамен протянул раскрытый портсигар с папиросами — сам не курил, но других угощал. Тем более после боя, когда затяжка всегда приятна и желанна.
— Не курю я, ваше высочество, — тряхнул головой Ермолов, и Константин отдал портсигар казакам, что стояли за его спиной. Донцы задымили с охотой, прихватив про запас несколько папирос. Заметив такую казачью хитрость, царевич только улыбнулся.
— Берите все, станичники, да гренадер угостите с пушкарями. Достаньте мой чемодан, там несколько пачек лежат, всех наделите.
— Сделаем батюшка-царевич, — бородатый казак откликнулся и тут же исчез в подступившей темноте. Второй остался рядом, держа в руках винтовку и напряженно вслушиваясь в сумерки. Сейчас подступавшего врага не увидишь, зато услышать можно — ночь звуки хорошо держит.
Константин прилег на шинель — ночь была теплою. И тихо сказал Ермолову:
— Нам с вами немного отдохнуть нужно, Алексей Петрович. Утром мы должны быть в силах — янычары в атаку пойдут, вон как они заунывно за теми холмами молятся, отсюда слышно…
Петербург
Наглая скотина! Нет, какая мерзкая сволочь!
Екатерина Алексеевна еле сдерживала рвущуюся наружу злобу. И желала сейчас только одного — вызвать караульных лейб-казаков, чтоб они разложили этого лощеного британца, сдернув с него панталоны, да крепко всыпали ему плетей. От души — чтоб обгадился этот наглец да вопил во все горло, отведав задницей своею русское гостеприимство.
Но приходилось не только сдерживать закипающий гнев, но и продолжать лицедейство, которое затянулось вот уже на целый год. Словно дурная пьеса — с прошлого лета они с мужем носили ханжеские маски, старательно изображая религиозных аскетов, хотя оба отродясь такими не были. Даже искусственно старили себя, чтобы ввести иноземных дипломатов, сиречь патентованных шпионов, в заблуждение.
И своего добились!
Императрица получила настоящее наслаждение, наблюдая за холеным джентльменом — как тот ни старался демонстрировать британскую чопорность, надменность и невозмутимость, но она несколько раз, подсматривая за ним тайком во время молитвы, видела на лице посла гримасу легкого презрения и даже брезгливости, как ей показалось.
Спектакль удался на славу, и Като закономерно гордилась собою! Провести этого бульдога — такое дорогого стоит. И не только его, но и таких же джентльменов, лордов, рыжеволосых бестий. Двенадцать лет они с мужем вынашивали реванш, понимая, что в новой войне с турками им придется снова иметь дело с англичанами.
И своего добились — война идет уже почти месяц, но никто из дипломатов еще не сообразил, что она, по сути, уже завершилась победой. Сегодня утром благодаря искровому сообщению (созданному гением Кулибина) Като узнала, что вечно торопливый фельдмаршал Суворов с армией в полста верстах от Константинополя стоит почти у самых его ворот. А русский флот готов войти в Босфор. И главное — заняты Дарданеллы, и теперь англичане вряд ли смогут вмешаться в войну, как они это сделали в прошлый раз.
Но шут его знает, что эти высокомерные британцы могут придумать?! А потому, чем позже они узнают о падении Константинополя, тем лучше. У мужа будет больше времени, чтоб подготовить им достойную встречу, такую, какую они навсегда запомнят! Сквалыжники…
— Ваше императорское величество, — голос посла прорвался сквозь размышления, но женщина и бровью не повела, продолжая играть роль растерянной и покладистой венценосной старухи, — пять фунтов — очень достойное вознаграждение за ваших храбрых солдат, смею вас заверить.
В другое время Като надавала бы послу пощечин за такую наглость, не посмотрев на дипломатическую неприкосновенность. Но не сейчас — пусть дальше считает, что они с мужем охотно продадут кровь русских солдат за поганое английское золото.
Но каков мерзавец?!
Недаром добрая половина их лордов сколотила свои богатства на торговле! Нация торгашей, готовых продать родную мать! А другая половина уже несколько веков сколачивает состояния на пиратстве да нещадном ограблении покоренных стран! Тот же Френсис Дрейк и прочие «джентльмены удачи» стали рыцарями и лордами благодаря морскому разбою. И своим футом они даже в императорском дворце стараются мерить?! Но здесь есть русский аршин!
— Восемь, мой любезный друг! И только из-за уважения к нашему брату и вашему правительству.
Голос русской императрицы хоть и был ласковый, но звучал твердо, как железо. Она решила торговаться с английским послом всерьез, пусть думает, что достиг своей поганой цели, тем страшнее будет для него и прочих лордов разочарование.
Что удумали торгаши?! Россия выставляет на помощь пруссакам и австрийцам два корпуса по пятнадцать тысяч солдат, вооруженных новейшими ружьями. Англия же оплачивает интервенцию из расчета на каждого солдата по одному фунту стерлингов.
Като затребовала пятнадцать гиней, прекрасно осознавая всю несуразность суммы. Но умная женщина понимала, что пустыми обещаниями британцев уже не накормишь, они к русским «завтракам» привыкли. А вот торговля — совсем иная вещь, к ней островитяне относятся крайне серьезно. Ибо ими всегда движет выгода!
— Семь, — выдавил из себя посол, и Като поняла — это предельная цена, что была определена в лондонском Сити. — Но ваши войска должны быть выставлены не позднее чем через шесть месяцев.
Като демонстративно задумалась, хотя такое требование англичан она предполагала задолго до переговоров. Легко просчитывалось — как раз полгода русские раскачиваться будут, пока с турками всерьез воевать начнут. А тут хочешь не хочешь, а тридцать тысяч солдат бросай на подавление французской революции. Потому мир с турками неизбежно заключать придется — на основе статус-кво.
Вызывающе наглое требование — как к черным африканским дикарям, что польстились на стеклянные бусы. Ну, что ж, тем горше станет для них полученный урок!
Остров Шумагина
Борт корабля окутался белым пороховым дымом, орудийный грохот моментально заглушил шум прибоя, как сумасшедшие, заметались птицы, стремясь подальше улететь от людского смертоубийства.
— Вот они какие, тати морские, — задумчиво протянул сквозь зубы старый казак, пристально глядя в бревенчатую амбразуру на корабль. Усмехнулся в седую бороду.
— Они на лодках к берегу отвалили, Тимофей Иннокентьевич, — донесся до него голос Бобкова, и урядник дернул головой.
— Сам вижу!
Два баркаса, битком набитые вооруженными людьми, отвалили от борта и быстро пошли к берегу. А с корабля снова прогрохотала пушка, выплюнув очередное ядро, которое, как и первое, улетело куда-то за крышу. Видно, канониры взяли высоко прицел.
— Это тати морские, шпыни ненадобные, — глухо выругался урядник, — разномастно одеты, твари. Воинской формы ни на ком нет!
Старик повернулся и посмотрел на молодых казаков. Несмотря на царящие сумерки, лица станичников не выделялись знакомой ему с первых дней службы белизной — когда смертушка заглядывает прямо в глаза. Нет, не испуганы были казачки, не испуганы. Насторожены, волнение на лицах проступает явственно. Но вот страх, что тело сковывает железными цепями, у них напрочь отсутствовал.
— Сенька, подь со мною, — урядник дошел до двери и, отодвинув заплот, вышел наружу, пригнувшись под низкой притолокой. За ним шагнул племянник, цепко сжимая в крепких руках барабанную винтовку.
Пермяков осмотрелся — ворогу было плыть еще далеко, но время уже поджимало. Ведь враждебные лодки требовалось обстрелять, дабы супостат кровушкой хорошо омылся, перед тем как на российский берег вступить. Вот она, служба казачья — живешь, не ведаешь, когда буйную головушку придется сложить. Зато хоть знаешь, где это произойти может — иль на неспокойной монгольской границе, либо от копья немирных, до боя лютых чукчей, или вот здесь, на далеких Алеутских островах, за тысячи верст от родимого дома в далекой Тунке, на берегу голубого Иркута, в отчаянной и последней схватке с морскими татями.
