— Что делать-то будем, дядя Тиша?
— Я те, Сенька, щас не дядька родной, а господин урядник! — отрезал старый казак, с невольной улыбкой посмотрев на смешливого парня — семнадцать лет всего, первый год на службе. Тот стушевался, подтянулся.
— Виноват, господин урядник!
— То-то и оно, что виноват, — пробурчал казак, внимательно глядя сквозь прищуренные степные глаза на подплывавший к берегу корабль. Не нравился ему этот незваный гость: уж больно уверенно шел, будто все местные камни и скалы ведал. А потому не ждал казак ничего хорошего от такого визита, не ко времени он был. — Готовьте ружья, станичники. Барабаны еще раз проверьте, чтоб крутились хорошо. Токмо на них уповаю, что не дадим супостату незваному на берег наш высадиться.
— Так на сто рядов их осмотрели…
— Еще раз гляньте, в бою недосуг нам будет! — в полный голос рявкнул урядник. — Неслухи! Патронташи проверьте, ладно ли патроны из гнезд выходят, чтоб ловчее доставать было!
— Так на дню по десять раз смотрим…
— Теперича по двадцать раз в день гонять вас буду, дай бог ворога отобьем! Все, казаки, времени у нас нетути! Бегом в крепостицу, там мы их и встретим, если оружными в лодки сядут. Не посрамим казачьей чести!
Черное море
— Ну, любители пудинга и овсяной каши, вы у меня дождетесь, — с угрозой пробормотал Петр, меряя шагами палубу. И тут вспомнил однажды услышанную лекцию профессора в институте, посвященную внешней политике, с одной очень характерной фразой: «У Англии нет вечных врагов или друзей, у нее есть только вечные интересы».
Два года они с женой кропотливо готовили эту войну. Именно готовили — в две прошлые кампании Россия вваливалась по принуждению, инициаторами выступали турки, все еще пребывающие в сладком наркотическом сне от воспоминаний, когда янычары потрясали Европу, а османские пушки гремели под Веной. Давно прошли те времена, но, к великой радости соседей, Оттоманская Порта так и не сбросила с себя дурман.
Тем лучше!
Момент для нападения выпал удачный — мятежная Польша не согласилась с двумя разделами, и, посадив короля Станислава под домашний арест, шляхта устроила всеобщее возмущение. Да такое, что «любезные друзья» из Вены и Берлина в ужас пришли.
Пруссаки и австрийцы вот уже полгода бесплодно сражались в междуречье Вислы и Одры — война шла с переменным успехом. Поляки, поняв, что очутились в заднице из-за своих постоянных склок и рокошей, опамятовались. Живо выбрали «начальником государства», то есть диктатором, Тадеуша Костюшко и такое устроили своим соседям немцам…
Зато Петр вздохнул с нескрываемым облегчением — австрийскому цезарю Францу и прусскому кенигу Фридриху-Вильгельму сейчас не до России, и вмешаться в войну с турками они не смогут при всем своем желании. Не до того германцам — в Италии французские генералы Моро и Массена устроили австрийцам капитальную трепку.
Пруссакам хорошо досталось на Рейне от войск Пишегрю и Келлермана, еле ноги унесли. А Польша поглотила последние резервы — воевать на два фронта всегда хлопотно и затратно, у немцев принято на грабли наступать, что в той истории, что в этой.
Единственной надеждой венценосных «братьев» оставалась Россия, вот только Петр не желал своими руками таскать для них из костра каштаны. И британцы туда же лезут — предложили выплатить чуть ли не двести тысяч золотых гиней, если будут отправлены на запад русские войска.
— А хрена с редькой не желаете вкусить?! Тертого? Да полной ложкой, и зад еще горчицей намазать!
Петр усмехнулся, представив на секунду, как сейчас любимая Като ведет переговоры с «милыми союзниками», что хуже любого открытого врага.
И скривил губы в жестоком оскале — через пару недель в Лондоне, Берлине и Вене будет стоять дым коромыслом, когда туда дойдет весть, что русские взяли Константинополь и встали твердою ногою в Проливах.
Война получилась молниеносной, такой, как он ее и планировал. В полдень второго июня русский посол передал визирю официальное объявление войны. То же самое было сделано в Петербурге, с немедленным оповещением всего дипломатического корпуса.
Спустя час русские эскадры высадили десанты в Бургасе и Варне, а ворота крепостей открыла «пятая колонна», немедленно устроившая там восстание болгарского населения. Благо и запасы оружия были втайне сделаны, и надежных людей, включая офицеров Генерального штаба, хватало с избытком — здесь Петр не экономил. Впрочем, болгар, сербов и прочих православных, что веками угнетались турками, уговаривать не пришлось, наоборот, еле удержали, чтобы они всеобщую резню османам не устроили.
— Повезло с божьей помощью, не иначе, — пробормотал Петр, наблюдая за блестящими в свете луны волнами. План был хорош, но все висело на волоске. Если бы в эти дни на море был шторм, то хана полная, взять крепости и высадить десант было бы невозможно — османы успели бы приготовить «горячую встречу». Хотя, учитывая норов Суворова и упорство Ушакова, десант был бы высажен, но с потерями, тут к бабке не ходи.
Но все произошло как нельзя лучше — русские упали на турок, как снег на голову, османы даже понятия не имели, что война началась, и сразу понесли большие потери, причем везде.
Дело было в заклеенных конвертах, которые заранее вручались генералам и адмиралам, назначенным командовать в этой кампании. За месяц они полностью завершили подготовку войск и кораблей, а первого числа просто вскрыли приказы.
И началось!
Петр уже знал, что Дарданеллы захвачены лихой атакой бригады Бонапарта, этого маленького корсиканца, что уже не станет французским императором, но вот русским фельдмаршалом весьма может быть, даром, что ли, он тогда сон видел с книжкой о великих русских полководцах вкупе с Бонапартом. Не зря Суворов им восхищается, а такое отношение знаменательно.
Старый адмирал Грейг внезапным нападением уничтожил в Архипелаге турецкий флот и ворвался в пролив, как кабан в камыши, топя на своем пути все, что попадалось. И послезавтра он повторит свой знаменитый подвиг четвертьвековой давности — снова погромит с пушек Константинополь. Хотя вряд ли — адмирал Ушаков не менее его честолюбив, такой знатный приз из своих рук не упустит…
Адрианополь
— Еще одной такой атаки мы не выдержим, — Константин Петрович обвел взглядом поле боя, по которому был расстелен пестрый ковер из наваленных друг на дружку янычар. До сих пор в ушах их яростные крики, полные животной свирепости, и тот предсмертный хрип, что запоминается на всю жизнь. Что и говорить — страшный в своей неукротимости противник! И нужно благодарить Господа!
Русские с невероятным трудом удержали позицию — картечь и винтовки собрали здесь богатую, но кровавую жатву. Вот только и потери в его маленьком отряде были не просто большими, а чудовищными, особенно когда османы в одном месте взобрались на вал.
Царевич лично повел резервный взвод гренадер в штыковую атаку, которая запомнилась ему мельканием оскаленных рож, дикими воплями и хриплым русским матом.
Сам он тыкал шпагой, несколько раз угодив во что-то мягкое, так же, как и другие солдаты, яростно ругался и отдавал какие-то приказы (которые потом и припомнить не мог, хотя и старался) и очнулся от боевой горячки лишь тогда, когда все внезапно стихло и он не увидел перед собой врагов.
Мундир был разорван и залит чужой и своей кровью — левая рука была порезана ятаганом, плечо саднило от неглубокой раны. Царевича умело перевязали, и он легкомысленно, еще не отошедши от схватки, стал считать убитых врагов. И вскоре сбился…
Поручик Ермолов оказался прирожденным пушкарем, как говорится, от Бога. Шесть орудий его батареи, новенькие, казнозарядные, с тусклыми стволами, стреляли без передышки, выбрасывая клубы густого порохового дыма, в которых сноровисто копошились канониры. Без такой поддержки гренадеры не удержали бы турок, хотя выкашивали их ружейным огнем бессчетно. А потом пошли в ход гранаты…
— Ваше высочество, разрешите?!
Стоило подумать, как молодой офицер возник за спиной. На чумазом от копоти лице задорно блестели глаза. Константин указал на расстеленную рядом шинель — «присаживайся». Поручик чиниться не стал, плюхнулся, тряхнув львиной гривой волос.
— У меня осталось всего пять десятков выстрелов, ваше высочество. А с рассветом они снова пойдут.
Константин Петрович сердито засопел — новость была печальной, и это еще хорошо сказано.
— Мы не удержим позицию своими силами, Алексей Петрович, — тихо промолвил царевич. — Только пушки напрасно потеряем. А они секретные, новейшие, одна только гвардия их получать стала. А потому…
Полковник задумался на минуту, не решаясь сделать первый в своей жизни страшный выбор. Но что такое долг, он понимал прекрасно, это понятие отец ему с детства привил.
