Будучи торпедированным считанными минутами позже флагмана, легкий крейсер, благодаря меньшим габаритным размерам и, чего уж греха таить, чуть более низким боевым навыкам пилотов 2-го корабельного авиационного отряда, получил в борт всего четыре мины. Но какие это были попадания! Одна мина, по всей видимости, ударила, либо во внешний винт правого борта, либо в его вал, погнув последний, отчего по крейсеру пошла жуткая вибрация, продолжавшаяся вплоть до остановки крутящей его турбины. Остальные же поразили два соседних отсека в носовой оконечности, где не имелось, ни двойного дна, ни угольных бункеров. И это экипажу еще крупно повезло, что взрыв, произошедший в полуметре от расположения подводного минного аппарата, не спровоцировал подрыва находившихся в торпедном отсеке боеприпасов. Часть торпед лишь сместились с мест хранения, да и только. В результате уже спустя пару минут после завершения налета затопленными оказались два соседних отсека, отчего корабль тут же заметно сел носом в воду. И с каждой минутой положение лишь усугублялось из-за последующего распространения воды через систему вентиляции и переговорные трубы. Конечно, тут же были пущены в дело все доступные водоотливные средства, а на пробоины постарались завести пластыри. Но, спасая от ринувшихся в атаку русских эсминцев свой корабль, фрегаттен-капитан[6] Кеттнер приказал дать слишком большой ход, отчего все попытки удержать пластыри на местах пробоин провалились. Набегающим потоком воды их тут же срывало и утаскивало к корме. Да еще почувствовавшие свою силу вражеские миноносники не разрывали огневого контакта с легким крейсером, пока перед их носом не поднялись огромные фонтаны воды от падения 283-мм[7] снарядов с «Гебена». Это команде «Бреслау» еще повезло, что среди атаковавших не оказалось ни одного турбинного эсминца русских, что на голову превосходили своих предшественников по всем параметрам, включая артиллерийское вооружение. И пусть первый налет не привел к нанесению немецким крейсерам действительно критических повреждений, он на все 100% достиг намеченных целей. Из-за опасного прогиба переборок соседних с уже затопленными отсеков скорость «Бреслау» отныне приходилось сдерживать на уровне 18 узлов. А «Гебен», вместо того чтобы тут же начать забег на юг, сперва был вынужден идти навстречу главным силам русских, дабы прикрыть легкий крейсер огнем орудий главного калибра. Все вместе это позволило, как сократить расстояние между флагманами противоборствующих сторон до каких-то 17 миль, так и значительно увеличить время отрыва немецких крейсеров от русских броненосцев, впереди которых уже весело разрезали своими форштевнями невысокие волны три турбинных эсминца 1-го дивизиона, способных одержать верх над легким крейсером даже в артиллерийском бою. Потому отныне команде легкого крейсера, в раз лишившегося всей своей прыти, оставалось полагаться лишь на крупнокалиберные орудия «большого брата». Способные бить на 100 кабельтовых, они надежно сдерживали на безопасной дистанции, что новейшие русские нефтяные эсминцы, что устаревшие, но весьма скоростные для своего класса и куда лучше вооруженные бронепалубные крейсера типа «Богатырь», оба представителя которого также висели на хвосте. Однако прежде чем на немецкие корабли смогли бы обрушиться русские снаряды, им вновь предстояло пережить очередные атаки оказавшихся невероятно опасными аэропланов, что на полной скорости неслись обратно к Круглой бухте, где их ожидали сотни матросов со станции и двух гидрокрейсеров[8].
Не смотря на десяток проведенных за последнее время тренировочных налетов, когда в качестве мишеней авиаторы использовали выходившие с рейда Севастополя эсминцы, возвращались пилоты отнюдь не единым ровным строем. Вынужденные после сброса мин разлетаться в разные стороны, они не тратили время на кружение в какой-либо точке сбора, а тут же брали курс на базу, чтобы как можно скорее оказаться в руках механиков и оружейников. Все же даже солидные размеры, как самой авиационной станции Севастополя, так и слипа, по которому машины спускали с берега в воду, не позволяли развернуться там разом всем имеющимся аэропланам. Тем более в условиях подобного цейтнота!
Наверное, если бы данная операция проходила под надзором исключительно кадровых военных, процесс подготовки самолетов к новому вылету мог бы занять раза в три больше времени. И это в лучшем случае! Ну не было принято, ни в армии, ни во флоте этого времени, жить, постоянно крутясь, как белка в колесе. Сам неторопливый образ жизни современного общества слишком сильно сказывался на воспитании будущих офицеров, чтобы они самостоятельно могли прийти к такому стилю действия и скорости реакции, что являлся нормой для трех нижегородских авиаторов. Нет, ни в коем случае нельзя было сказать, что моряки и морские летчики Российского Императорского Флота являлись тугодумами, по сравнению с потомками. Их проблема состояла в том, что вся та атмосфера, в которой они воспитывались и служили, не предполагала обучению должной расторопности и принятию самостоятельных решений, что могли противоречить имеющимся инструкциям. Причем не надо было ходить далеко за примером. Тот же попивший столь много крови Черноморскому флоту «Гебен» мог быть уничтожен в свой первый же боевой выход к берегам Крымского полуострова, если бы дежурный офицер, отвечавший за крепостное минное поле Севастополя, замкнул цепь, пока немецкий линейный крейсер лавировал прямо по нему. Но ведь нет! Полностью игнорируя ведшийся с борта «Гебена» огонь по крепостным укреплениям, находящимся на рейде кораблям и самому городу, он, как и полагалось невероятно исполнительному офицеру Российского Императорского Флота, сидел и дожидался официального приказа начальника минной обороны, который попросту не успел явиться на пункт лично. И примеров подобного повсеместного головотяпства имелось столь великое множество, что, не пользуйся господин Дубов выданной великим князем индульгенцией на полную катушку, расшевелить это болото оказалось бы попросту невозможно. Лишь невероятно едкие комментарии инструктора Дубова в сторону «ковыряющихся в носу» господ офицеров, лившиеся из его уст в течение всего времени подготовки летчиков к будущим свершениям, его постоянный отеческий ор на мало что соображающих в новом деле нижних чинов, да непременный личный пример того, как надо правильно делать, позволили хоть в какой-то мере организовать «питстоп» в Круглой бухте.
Потому-то никто и не ждал своих соратников, чтобы впоследствии не создавать затор при дозаправке и подвеске вооружения. Это уже после можно было слегка задержаться, чтобы подождать, пока к вылету подготовят сослуживцев по отряду, при этом нервно поглядывая на часы, поскольку с каждой минутой вражеские крейсера отдалялись все больше и больше, грозя выйти из зоны досягаемости авиации до того, как получат достаточно тяжелые повреждения. Допустить же последнее было никак нельзя. Слишком уж многое оказалось поставлено на успех данной операции, чтобы провалить ее из-за простой человеческой нерасторопности.
— Господин адмирал, — капитан цур зее[9] Аккерман прервал уединение командующего, что с каменным лицом наблюдал за охватывающими его корабли русскими эсминцами, положение которых выдавали поднимавшиеся в небо дымы. Все же большую часть русских миноносных кораблей составляли старички с паровыми машинами и угольными котлами, отчего, идя на полной скорости, они коптили не хуже эскадренных броненосцев. — С «Бреслау» передают, что тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый отсеки полностью затоплены вплоть до броневой палубы. — В немецком флоте отсчет переборок и отсеков велся от кормы к носу. — И вода продолжает просачиваться в соседние отсеки. Дифферент на нос возрос уже до 13 градусов, не смотря на перенос в корму всего возможного, включая снаряды из носового бомбового погреба. Если ситуация не изменится в ближайшие четверть часа, им, для спрямления, придется принять воду в кормовые отсеки и снизить скорость хотя бы до 14 узлов. В противном случае скоро вода начнет захлестывать верхнюю палубу.
