в Нью-Йорке вырезали? А так опасаться нечего, их в городе мало осталось и будет ещё меньше. Вот-вот… пусть теперь с ними в Конфедерации и Мексике мучаются, хе-хе…
– Но этих, что останутся, лучше не трогать. Головорезы-то уедут, останутся самые мирные. Можно сказать – цивилизованные. Сами они не опасные, потому как не буйные, но ежели что – могут, да… И не дай бог, ещё и родня мстить придёт. ИРА эта чёртова, объединила ирлашек…
* * *
Сделав несколько затяжек не в себя, Алекс затушил сигару и заложил его за тулью широкополой шляпы [241], с отвращением чувствуя на губах вкус табака. Пока только табак и виски помогали избавиться от привкуса чужой крови во рту, и лучше уж пристрастие к табаку, чем к алкоголю.
Он понимал, что это как минимум очень нездорово, ведь прошло немало времени с той знаменитой резни. Увы… психиатров под рукой не нашлось, а обращаться к священникам сложно, если в Бога ты веришь, а в церковь – нет.
– Пошли, брат, – Фред тронул его за плечо, – всё собрано.
Фокадан кивнул и встал со стула.
– Ну всё, – неловко сказал он О'Брайенам, – живите.
Свой дом в Медовых Покоях передал родичам. Не навсегда, разумеется, до такой степени его альтруистичность не доходила.
Просто сдавать в аренду, когда братья и сёстры жены вынуждены жить с родителями, как-то… Ладно бы ещё, самому денег не хватало, но нет – капают за пьесы денежки, капают. И за старые, и за новые.
Две пьесы, написанные на войне, одна после. По его собственному мнению – средненько. Но публика шла, да и критики встречали в общем-то благосклонно. Поругивали, не без этого, но находили интересными и необычными.
Попаданец считал, что это из-за его инаковости, которая до сих пор вылезает в самых неожиданных случаях. Чуть другой взгляд на мир, другое построение фраз, непривычные в этом времени речевые обороты, режиссёрские идеи из будущего.
Всеобщего признания и узнавания на улицах нет, но Алекс уверенно вошёл в первую пятёрку самых популярных драматургов Северной Америки и примерно в полусотню самых популярных в Старом Свете [242]. Тем более, что если первую пьесу он творчески украл из будущего, то последующие уже писал сам. Есть чем гордиться.
Всё… в Медовых Покоях остались только те, кто решил связать свою судьбу с Нью-Йорком. Порядка трёх тысяч ирландцев из тех, кто врос в город корнями, да пара тысяч мигрантов из числа валлийцев, шотландцев, немцев и поляков.
Перед Исходом сделали всё возможное для максимальной автономии района, дошло едва ли не до автаркии [243]. Свои магазины, пекарни, бойня, школы, спортивные клубы, больница, типография, склады… Даже кое-какое производство наладили – из тех, что не требуют громоздкого оборудования.
Много ли, мало ли… но для доброй половины населения из числа своих работа найдётся непосредственно в квартале. Остальные могут работать в порту, или к примеру – в полиции штата. Губернатору понравилась возможность иметь отморозков с такой репутацией в самом сердце владений заклятого врага – Фернандо Вуда.
Сейчас, в Смутные времена, он охотно нанял сотню ирландцев в качестве ГРБ полиции штата. С такой-то репутацией… Да и с боевой выучкой всё в порядке: все ветераны, прошедшие не одно сражение, все владеют боксом и хотя бы зачатками фехтования.
И кому какое дело, что сотрудники ГБР в полном составе входят в Боевое Крыло ИРА? Горацию Сеймуру так даже удобней – не нужно тратится на базу, у них своя имеется. Да и случись что, на помощь ГБР поднимутся и другие ирландцы. Удобно.
Есть у общины и запасы – с разрешения Максимилиана, некоторую часть провизии Фокадан оставил на складах ирландской общины в Медовых Покоях. Мексиканскому императору этот жест почти ничего не стоил, но реклама получилась хорошая.
Прибывающим из Ирландии мигрантам вольно или невольно рассказывали об этом поступке императора. Люди, привыкшие вечно жить впроголодь, к такому поступку относились, как к чему-то сакральному, авторитет Максимилиана у ирландцев заметно вырос.
– По коням! – Скомандовал Фокадан и триста человек слитным движением уселись в сёдла – такие вещи специально тренировали. По городу к вокзалу ехали походным порядком, с боевым охранением. Им несложно, а горожанам будет что обсудить. Подобная демонстрация притормозит некоторых радикалов из числа англосаксов, если вдруг что пойдёт не так.
А вот и они…
– Не к ночи будь помянуты, – сплюнул Фред при виде колонны Чистых, вышедших проводить уезжающих ирландцев. Движение откровенно нацистское: Чистые считают, что обществу САСШ нужно очиститься от всех, не относящихся к англосаксам. К своим они причисляли немцев, голландцев, датчан и шведов – последние даже котировались, как отборные представители высшей расы.
При всё расизме, они не считали нужным избавиться от Всяких там ирлашек и негров. Чистые считали, что те Должны знать своё место, для чего предлагалось ввести в закон соответствующие поправки с делением на высшую и низшие расы [244].
Низшим отводилась роль батраков и подёнщиков, с официальным ограничением возможности двигаться выше. Широкой народной поддержки движение не могло получить ни при каких обстоятельствах.
Рабочие, будучи даже чистокровными англосаксами, куда спокойней относились к нечистокровным коллегам. Сложно презирать людей, с которыми работаешь бок о бок. Тем паче, находить у них какие-то черты недочеловеков…
В глубинке же и вовсе, Всякие там ирлашки являлись нередко уважаемыми членами общества и занимали официальные посты. Это в больших городах могли перебирать знакомствами. В провинции проще: не нравится врач-ирландец? Так других просто нет в радиусе нескольких десятков миль… Научишься уживаться. Да и немного там снобов и задавак, такие обычно в города перебираются.
Высшие слои могли педалировать эту тему только до определённого момента, с оглядкой на КША, Францию и прочих не англосаксов.
Алекс находил движение Чистых скорее полезным – для ирландцев. Наличие постоянного, в меру опасного врага заставит их объединяться. Он надеялся, что подобных организаций станет больше и когда-нибудь англосаксонские расисты станут для ирландцев тем же, что и антисемиты для Израиля [245]. Правда, хотелось бы менее радикально…
– Чистая страна для чистых людей! – Декламировал проповедник срывающимся истеричным голосом, и толпа вторила за ним. Странноватый тип, какой-то высушенный, с рыбьим лицом и выпученными глазами. Повсюду кресты, портреты каких-то незнакомых попаданцу людей – духовные лидеры и герои Чистых, предположил попаданец.
– Знайте своё место, потомки Хама, и его сына Ханаана! – Продолжил проповедник тонким голосом кастрата, – в библии сказано, что удел ваш – прислуживать сыновьям Яфета [246] за грехи ваши! Или вы готовы спорить с Богом!?
Слушать это неприятно.