— А Игорь где?
— Игорь… а Игорь… Он…
Оказавшись в темноте совершенно голым, на пыльном полу, я судорожно соображал, как же выкрутиться их этакой забавной ситуевины. Глянул из-под кровати, чтобы разыскать, где осталась моя одежда.
Смотрел я меж белых Машеных щиколоток, которые суетливо топтались босыми ступнями по деревянному окрашенному полу. Мои вещи лежали кучкой у тумбы.
— А Игорь вышел! — Наконец, выдала Маша и потопала куда-то к середине комнаты.
Стала она смотреть на бабушку, которая, по всей видимости, ходила где-то там, в других комнатах, вне моего зрения.
— Куда вышел?
Маша, суетливая, нервная, бросила на меня испуганный взгляд. Лицо ее раскраснелось, волосы были растрепаны.
— Отвлеки ее, — выглянув из-под кровати, проговорил я беззвучно.
Маша подняла удивленно бровки. Развела руками. Однако, подергавшись как-то нерешительно, вышла из комнаты.
— Ба! Пойдем, я тебе кое-что покажу! Тут такое! — Услышал я наигранно удивленный Машин голос.
— А ты чего такая все помятая, будто мешки таскала? — Спросила бабушка.
Я в это время как раз тянулся за вещами, пытаясь затащить их под кровать, чтобы переодеться. Однако услышав бабушкины слова, едва удержался от смеха.
— Да я… Читала! Очень уж чтиво попалось интересное, и я вся распереживалась.
— Вон оно как.
— Ба! Ну пошли!
С первого раза не смог я забрать свою одежду. Не дотянулся. И тогда пришлось мне выбраться чуть ли не на две трети тела.
— Да подожди ты! Дай взять таблетки, — сказала внезапно бабушка, — что-то у меня от этого телевизира голова разболелась. Никак давление поднялось.
Когда я это услышал, чуть было не поперхнулся воздухом. Вот стыдобища то будет, если уж засекут! Да я-то ладно, уж как-нибудь переживу такое веселье. А Машка-то как?.. Если ее бабуська за книги так чихвостит, то что будет сейчас⁈
Услышав шаги к комнате, я напрягся, схватил ком одежды и быстро, как мог, полез обратно под кровать.
— Ба! Да давай я сама тебе принесу! Постой ты здесь!
Оказавшись в своем темном укрытии, стал я во всем этом комке выпутывать мое белье да брюки. Разбирать, где тут что.
— Да ты не найдешь, внученька! Ты мне лучше воды зачерпни.
— Ба! Да я сама!
— Ты чего, Машка, — строже сказала бабушка, — я что, безногая? Аль безрукая? Попросила же тебя воды принесть! А от наших споров у меня только сильнее давление подпрыгиваеть.
Я замер, когда услышал шаркающие бабушкины шаги. Потом увидел, как появились в комнате медлительные старческие ноги. С трудом зашагали они по ковру. Потом бабушка со скрипом села на свою койку, стала чем-то шуршать.
В комнате было тихо-притихо. Только бабушка мерно сопела при дыхании, да шевелила что-то на своей тумбе. Покашливала. Я же, потянулся надевать трусы. Решил проверить, насколько это у меня громко получится. Получилось очень тихо, но неудобно. Пришлось поджимать ноги, да так аккуратно, чтобы не сильно упираться в сетчатое дно койки.
Кое-как корячусь, нацепил я и брюки. Медленно застегнул ширинку. Остался у меня в руках комок белых каких-то шмоток. Стал я и его ворошить, пытаясь отыскать свою светлую рубаху.
— А это чего такое? — Вдруг сказала бабушка, и я замер.
Она встала с кровати. Увидел я, как пошла Машкина бабуська к моей койке. Однако не было у меня времени ждать, пока она там насмотрится. Стал я рыться дальше.
— Вот зараза, — не удержался я от шепота, когда понял, что в руках у меня нету моей рубахи.
Остались только какая-то Машкина ночнушка, да… ее светлый бюстгальтер.
— Ба! На воды, — вернулась Маша.
— А это чье? Игоря?
Машка не отвечала, видать, застыла в нерешительности. Понял я в тот момент, что нашла бабушка мою рубашку на кровати. Значит там она и осталась, а все остальное мы скинули.
Выглянув из-под кровати, посмотрел я на окоченевшую от удивления Машу. Та, раскрыв глаза, стояла и молча смотрела на бабушку. Вдруг взгляд ее скакнул на меня.
Я жестом кисти показал я ей, пусть, мол говорит, не молчит как истукан. Ну Маша и заговорила:
— Ну… Да, Игорева…
— А чего это он? Вышел голышом по пояс? Куда он так пошел-то?
— Так, — поторопилась ответить Машка, — на баз, в туалет.
— Угу. Голышом.
Машка снова глянула на меня. Я стал обмахивать себя рукой, будто веером, дышать, надувая щеки.
— Ну да! Духота-то стоит, ужас какая!
Догадливая Маша пошла к окошку. Поставила воду куда-то на тумбу, а потом услышал я, как раскрыла она оконные створки. В комнату тут же ворвался ясный и чистый стрекот сверчков.
— Вот оно как, — недоверчиво сказала бабушка.
— Ты давай мне рубашку, ба, я ему и передам.
— Ну, на.
Бабушка вернулась на свое место и снова стала чем-то шуршать. А я увидел, как упала к Машкиным ногам моя рубашка. Я быстро хапнул ее и втянул под кровать. Извиваясь в неудобстве, принялся вдевать руки в рукава.
— Ну пошли, покажешь, чего ты там нашла, — сказала бабушка, напившись, — правда, мне бы сначала полежать. Или у тебя чего срочное?
— Срочное! Очень срочное!
— Эх, — вздохнула бабуська и, скрипя кроватью, встала, — пойдем, неугомонная.
Как только вышли они из комнаты, Маша закрыла за собою дверь.
— Умница моя, — проговорил я тихо и стал вылезать из-под кровати. Весь грязный и пыльный, полез к окошку, чтобы выбраться на улицу. Быстро оказавшись снаружи, я побежал к базу. Оглядываясь, не видит ли кто, юркнул между хатой и изгородью. Торопливо стал красться на ту сторону, где была старая дверь в баз. Пригнулся по пути под маленьким окошком коридора.
— Машка! Ты что⁈ С ума сбрендила⁈ — Услышал я Бабушкин голос во дворе.
— Да говорю тебе, ба! Был тут еж, а теперь пропал! Смешной такой. Фырчал.
— Да что я, ежей, етить их туда налево, не видала⁈
— Здрасте! — Вышел я из-за хатенки как так и надо, — простите, что-то я там задержался!
— Привет, Игорь, — улыбнулась мне Машкина бабушка.
Маша с ней стояли в свете уличной лампочки, возле входа в хату. Вдруг, Маша принялась мне что-то шептать, гладить себя по челке.
Понял я ее не сразу, а потом смахнул с волос густую паутину.
— Опа, какая, — сказал я, не подавая виду, — видать, в туалете у вас поймал.
— Ну да, — бабушка заулыбалась, — у нас там такие пауки, иной раз бывают. Жирные, почти как воробьи! Ты не стой, Игорек, проходи-проходи. Давай я тебя чаем угощу. Я пампушек напекла с медом.
Когда вошли мы внутрь, на свет, что был поярче уличного, Машина бабушка вдруг сказала:
— Слушай, Игорек, забыл ты у нас в комнате свою, — обернувшись, она осеклась. Как-то странно на меня поглядела. Нахмурила свои, за толстыми линзами очков, глаза.
— Чего такое? — Улыбнулся я немного растерянно.
— Рубашку… Забыл… — закончила она.
Потом проморгалась. Прищурившись, вытянула шею вперед, как бы рассматривая рубашку, которая, к слову, была уже на мне.
— Да не, — потер я шею, — чего-то вы путаете. Ничего я не забывал.
— Как это не забывал? — Она развела руками, — я же видела, и ты Маша, тоже видела на кровати Игореву рубашку.
— Какую рубашку? — Изобразила Маша удивление.
— Да вот эту же! — Бабушка указала своей узловатой рукою на меня, — вот эту самую. Которую сейчас… Игорь… Носит…
— Да не! Рубашка эта всю дорогу на мне была и никуда не девалась.
Машина бабушка нахмурилась. Обернувшись, поковыляла она в переднюю. Стала бормотать:
— Да как же это? Я ж видала своими глазами!
Мы с Машей хитро переглянулись. Она закрыла рот и беззвучно рассмеялась.
— И правда, — вернулась бабушка, — нету! Что-то я совсем старая стала! Уже чудится мне всякое! Рубашки какие-то!
— Да ладно вам, — улыбнулся я бабушке, — пойдемте ваши пампушки кушать. А рубашка… Да и черт с ней.
Следующим утром нужно было на работу. Как полагалось, приехал я к восьми утра в гараж. Машка сегодня не дежурила, однако к осмотру на алкоголь пропустили меня без очереди, как участника соревнований.
