Трабл встал и осторожно коснулся плеча Чужака:
– Посмотри на нее, Чужак. Она красива настолько, что могла бы посрамить лучшую из красавиц балерин. Кроме того, у нас ведь просто нет иного выбора. Иначе нам придется провести здесь остаток наших дней, стать ее вечными пленниками.
Чужак аккуратно вывернулся из-под руки фокусника. На этот раз твари из зарослей никак не отреагировали на этот жест. Гадалка и фокусник не сводили с Чужака глаз, пока тот шел к костру. Болотная женщина громко вскрикнула, истерически рассмеялась и побежала вверх по косогору. Чужак резко обернулся, посмотрел на своих товарищей, затем устремился вслед за Ссурой. Тьма вскоре поглотила его.
Тарзака быстро обернулась к фокуснику:
– Как ты думаешь, с ним все будет в порядке?
Трабл подошел к ней и обнял за плечи:
– Не знаю. Единственное, что я знаю наверняка, – эта болотная дамочка будет явно дурней, чем арнхаймовские часы с кукушкой. И еще я точно знаю – этот парень с честью выполнит все, что от него требуется.
Погрузившись во тьму, Чужак ничего не видел. Белеющие в темноте ночи очертания черепа Вако слились со светом бесчисленных звезд. Он тщетно попытался отыскать в темноте огонь костра.
– Ссура! – Его крик вернулся десятикратно повторившимся эхом. Только на этот раз эхо прозвучало не в его ушах, а в глубинах сознания. – Ссура!
Смех. Громкий хриплый смех. Земля устремилась куда-то вниз, он сам закувыркался и полетел в темноту, сопровождаемый смехом, который делался с каждой секундой все громче.
Чужак зажал уши, но почему-то ладони так и не коснулись его головы. В следующее мгновение сначала правую ногу, а затем нос и левый глаз пронзила резкая боль.
Через мгновение боль охватила все его тело. Чужак закричал, размахивая в пустоте несуществующими руками и ногами:
Мама! Помоги мне, мама!
Темноту пронзили молнии ослепительно белого света. Чужак чувствовал, как его затягивает в себя извивающееся бесчисленными щупальцами, покрытое отвратительной слизью жуткое злобное чудовище.
Он кричал до тех пор, пока его разум не поглотила бездонная чернота.
Услышав его крик, Крошка Вилл проснулась и села в постели.
– Джонджей? Где ты, Джонджей?
Она прогнала из головы все остальные мысли, настраиваясь на зов сына. Она поникла и горестно вздохнула. Неужели снова повторяется ее давний ночной кошмар? Крошка Вилл мотнула головой, пытаясь стряхнуть остатки сна, затем встала с постели и подошла к окну. Вечерами было холодно и сыро, и поэтому на ночь окно закрывали. Крошка Вилл распахнула его и, выглянув наружу, прислушалась. В тишине были различимы далекие крики и смех, доносившиеся со стороны корчмы. Из крааля раздавалось негромкое слоновье посапывание и звуки тяжелых шагов.
– Рег!
Крошка Вилл подхватила стек и выскочила из дому. Остановившись возле ограды, она прислушалась к собственным мыслям. На всякий случай набросила на крааль воображаемую защитную сеть. Наверняка под этой сетью ничего не было, в противном случае она ощутила бы, что кто-то пытается проникнуть снаружи.
– Джонджей? Где ты, Джонджей?
Ощущая горечь во рту, она облизнула губы и, вглядевшись в темноту, окутывающую крааль, удивленно воскликнула:
– Неужели ты вспомнил свой ужасный замысел, Джонджей? Неужели ты все-таки убил последнего слона?
С этими словами она перелезла через ограду и оказалась внутри крааля.
– Рег? Где ты? Иди сюда, Рег!
Прошло какое-то мгновение, и Крошка Вилл услышала фырканье слонихи, затем топот. В следующий миг на нее надвинулась огромная тень.
– Рег!
Сначала Вилл почувствовала удар небывалой силы, который пришелся ей прямо в лицо и грудь. Затем ее левая рука хрустнула под тяжестью огромной слоновьей ноги. Шеститонная туша с хрустом вдавила ее в землю.
Здоровяк Вилли когда-то рассказал дочери о Черном Алмазе. Вилл было тогда лет восемь. Это была старая-старая сказка, всего лишь одна из тысяч ей подобных, и содержала все ту же мораль: слоны признают только одного дрессировщика, нового, и при этом забывают старого. Керли Причетт когда-то давным-давно был дрессировщиком Черного Алмаза, но во время гастролей цирка в Корсикане, штат Техас, дрессировщиком Черного Алмаза стал Джек О'Трэди. Керли перебрался на жительство в Корсикану и попросил у Джека разрешения довести слониху до цирка.
Ему очень хотелось произвести впечатление на соседей.
По пути к цирку зеваки рядами выстроились по обе стороны улицы. Керли полагал, что слониха узнает его и будет слушаться. Именно поэтому он разрешил постороннему человеку, некой Еве Донахью, погладить слониху. Но Алмаз думала совсем по-другому. Подхватив Керли бивнем, она зашвырнула своего бывшего дрессировщика через стоявший поблизости автомобиль. Затем слониха отбросила на обочину дороги Еву Донахью, пронзив ее бивнями.
Хозяевами Рег были поочередно все дрессировщики Мийры. Как же иначе они могли обрести профессиональные навыки? Как же еще могли перенять у них эти навыки дети? Однако слоны признают только одного хозяина, забывая его сразу же, как ему на смену приходит новый человек. Когда-то хозяйкой Рег была и Крошка Вилл, однако она давно перестала ею быть. Рег сменила много хозяев, отчего сделалась злобной и раздражительной.
Те, кто странствуют по дороге между Аркадией и Порсом, рассказывают, будто уже два года окрестности Великой топи сотрясаются от пронзительных криков и бешеного топота тамошних обитателей. Огромные трещины жуткими шрамами исполосовали поверхность дороги в тех местах. Деревья, травы и кустарники, окружающие бескрайний водоем, получивший название Озеро ночных кошмаров, почернели от частых пожаров. Торговля в этих краях захирела, и теперь любой товар, будь то лед или изделия из металла, попадал в Тарзак с юга, со стороны Куумика, затем перевозился через всю Изумрудную долину и продавался по баснословным ценам.
Дела приняли настолько плохой оборот, что среди жителей городов Срединного континента пошли разговоры. В тридцать четвертый сезон на Тарзакской Арене эти разговоры привели к принятию решения о строительстве новой дороги, ведущей на север в обход Великой топи.
Однако у колонистов осталась только одна слониха, Рег, которая была уже стара. Предполагаемую дорогу можно было бы построить, используя лошадей и гремучую смесь Стина, однако для этого потребовалось бы не менее двух лет. Кроме того, строительство наверняка не обошлось бы без человеческих жертв и огромных денежных затрат.
Гастрольный Сезон подошел к концу, но дальше разговоров дело так и не пошло.
Однако вскоре, уже в мае тридцать пятого года Великой Катастрофы, одинокие путешественники, которые все же осмеливались пройти по этому злополучному пути, поведали о том, что в краю Великой топи все спокойно, а вокруг Озера Вако снова буйно расцвела растительность. Эти рассказы получали все новые и новые подтверждения из уст других людей, и вскоре разбитые участки дороги были приведены в порядок и торговля в этих краях возобновилась.
Никто, за исключением, пожалуй, Великого Мутча Мовилла, не мог объяснить происшедшего. В повествовании Мутча фигурировала высадка большого казначейского корабля «Каддивампус», битком набитого драгоценностями, пряностями, прекрасными тканями и снадобьем, именуемом «натуральный виски». Но на то Мутч и профессиональный сказитель, причем прекрасно владеющий своим ремеслом... история получилась красивая, однако наивно было принимать ее за чистую монету. Правда, когда начался тридцать пятый Гастрольный Сезон, единственное воспоминание об этом событии затерялось где-то в закромах импровизированного архива тарзакских жрецов. Таким образом, единственным напоминанием о дороге осталась лишь история Мутча о корабле «Каддивампус».
Чужак положил последний камень на могилу Вако, встал и подошел к водоему со свежей водой на самом краю поляны. Откинув капюшон назад, он наклонился над водой, собираясь напиться. Прежде чем его губы коснулись прохладной влаги, он увидел собственное отражение – размалеванное белой краской лицо клоуна, седые волосы.
Чужак левой рукой провел по волосам. Когда это они так успели побелеть?
– Еще камней!
Оторвав взгляд от своего отражения, Чужак обернулся и увидел Ссуру, стоявшую возле могилы отца. Он снова повернулся к воде и погрузил губы в холодную влагу, затем выпрямился и сел.
– Еще камней!
Чужак недовольно качнул головой.
– Хватит камней! Достаточно!
Ссура стояла на своем прежнем месте, как всегда, обнаженная, уперев в бедра сжатые в кулаки руки.
– Где мой ребенок, Ссура?
Женщина отрицательно покачала головой.
– Не твой. — Она указала рукой в сторону ближней к дороге поляны. — Уходи.
