На ее лице и в глазах отражались смятение. Она молчала. Он поднял руку, чтобы прикоснуться к платиновому кольцу у нее в мочке уха, погладить опустившуюся на него кудряшку.
– Пожалуйста, Присцилла!
– Суд…
– Уже состоялся. Горди дал показания. Начальница порта выступила в роли судьи. Тебя признали невиновной в убийстве. Никто не придет и не уведет тебя умирать. Пришел только Шан, чтобы увести тебя домой.
– Домой… – Ее пальцы на секунду судорожно сжались, потом ослабели. – Пожалуйста, Шан, уведи меня домой.
– Конечно, Присцилла.
Встав, она зашаталась и ухватилась за его руку, чтобы не упасть.
– Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы идти самостоятельно, друг мой? Или мне попросить начальницу порта, чтобы тебе нашли кресло?
– Не надо.
Она решительно выпрямилась, сжав зубы.
– Прекрасно. – Он обхватил ее за талию и повернул к двери. – Господин дэа-Гаусс, – предсказал он с напускным весельем, – ужаснется.
Если господин дэа-Гаусс и ужаснулся, то прекрасно это скрыл. Поклон, который он ей адресовал, был самым низким.
– Леди Мендоса!
Она кивнула: большего не позволили ни ее головокружение, ни обнимавшая ее за талию рука Шана.
– Господин дэа-Гаусс. Я рада вас видеть.
– Вы очень добры. – Он взглянул на Шана. – Врач сделал мистеру Арбетноту укол, который, как он надеется, снимет самые неприятные побочные эффекты или хотя бы позволит ему спать, пока они не пройдут. Он также дал нам распечатку с формулами обоих препаратов.
– Недурно, – спокойно ответил Шан, словно не было ничего удивительного в том, что Горди лежит на скамье, мертвенно-бледный и неподвижный.
– Я не… – Присцилла дернулась, словно для того, чтобы идти к мальчику. Рука у нее на талии чуть заметно сжалась, и она повернулась, чтобы заглянуть в серебристые глаза. – С ним же все было в порядке! Его собирались отправить на «Долг»!
– Но он отказался возвращаться без вас, – объяснил незнакомый голос. – А потом стало необходимо дать ему снадобье, чтобы можно было выслушать его показания.
Присцилла заморгала, пытаясь сфокусировать зрение. Высокая красивая женщина в сверкающем вечернем платье официально улыбнулась и поклонилась.
– Госпожа… леди Мендоса. Я – Элиана Роминкофф, начальник порта на службе у регента. Позвольте мне принести вам мои извинения: в городе, порученном моим заботам, такого не должно было произойти. Когда вы отдохнете… в удобное для вас время… свяжитесь, пожалуйста, со мной, чтобы мы смогли встретиться и обсудить справедливую компенсацию.
– Да, конечно, – промямлила Присцилла.
Она не в состоянии была толком услышать то, что ей говорила незнакомая женщина. Она стремительно погружалась в темно-синий туман, где единственной реальностью была рука Шана, державшая ее за талию, и сильное тепло его тела, дававшего ей опору. Она резко оттолкнула от себя синий туман и потянулась наружу, зачерпнув из ближайшего источника энергии.
Сила щедро потекла к ней, чистая и бодрящая. Она выпрямилась. Комната вокруг нее снова стала четкой. Она кивнула обращавшейся к ней женщине.
– Госпожа начальник порта, прошу меня простить. Я сейчас… нездорова. Я с вами свяжусь, и мы поговорим.
– Ну, значит, все хорошо. – Женщина перевела взгляд немного дальше, и ее улыбка из официальной стала теплой. – Капитан йос-Галан, помните, что я вам сказала. В этом деле я полностью к вашим услугам. Вы в любой момент можете воспользоваться моими глазами и ушами. – Тут она поклонилась и взмахнула рукой, перебив его ответ. – В данный момент вам необходимо позаботиться о ваших людях. Моя машина вас ждет. Если вы разрешите, участковый полицейский понесет мальчика. Леди Мендоса, ваша лицензия и бумаги – у господина дэа-Гаусса.
– Спасибо вам, – мягко сказал Шан. – Вы – сама доброта.
Путь до машины оказался благословенно коротким. Присцилла опустилась на сиденье. Рука Шана по-прежнему поддерживала ее, его сила подпитывала ее. Она сжала кулак вокруг большого пальца, чтобы лучше ощущать его кольцо. А потом она повернулась внутрь себя и отключила источник сил.
Последнее, что она помнила, – это что ее голова легла ему на плечо.
Шан дрожащей рукой наклонил бутылку. Бренди выплескивалось на крышку бара, случайно попадая и в чашку. Стиснув зубы, он сумел наполнить ее наполовину и даже вернуть графин на полку.
Присцилла была в лазарете, под грамотным присмотром Лины. Горди тоже находился там. Оба лежали в постели и спали. Что следовало бы делать и ему – предварительно выполнив упражнение, которое сняло бы пульсирующую боль в висках и позволило отдохнуть. Бренди – не самое лучшее лекарство для эмпата в его состоянии.
Он сделал глоток и на секунду недоуменно нахмурился на пятно у себя на манжете. Кровь.
Да, конечно. Надо не забыть отправить начальнику порта набор хрусталя. Глупый Шан. Силы своей не помнит.
Сав Рид Оланек… Боги, если бы он мог сомкнуть пальцы на тощей шее Сав Рида Оланека…
«И что потом?» – насмешливо спросил он себя, делая новый глоток. Пылающий лед гнева Клана Корвал зашевелился за преградами, которыми он его окружил. А потом он заплатит по счету своей собственной жизнью! Неужели он подвергнет опасности леди, приемного сына, корабль?
Присцилла… Этот ужасный взрыв ненависти к себе, ужаса и смятения. Последствия действия снадобья? Или какой-то более постоянный фактор? Лина должна знать.
Он остановился на полпути к комму. Лина будет знать – рано или поздно. А когда она это узнает, узнает и Шан йос-Галан. Он не станет сейчас делать ничего, что могло бы отвлечь ее от главной задачи.
– Ложись в постель, Шан, – сказал он себе.
Однако он медлил, отпивая понемногу бренди и устремив невидящий взгляд на гобелен над баром.
Мелодичный дверной сигнал заставил его вздрогнуть всем телом.
– Входите! – громко сказал он.
Вошел господин дэа-Гаусс с шуршащей пачкой бумаг в руке. Выражение его лица говорило о том, что он принес важные новости. О его усталости – или важности дела – свидетельствовало то, что он заговорил сразу же, не став даже кланяться.
– Ваша милость, я получил отчет госпожи Вельтрад, которую вы направили на Синтию по делу леди Мендоса. Оказывается…
– Нет!
Господин дэа-Гаусс моргнул.
– Прошу прощения, ваша милость?
– Я сказал, – повторил Шан пронзительным от напряжения голосом, – нет. Нет, я не желаю слышать отчет Химены. Нет, я не желаю знать, какое именно преступление якобы совершила Присцилла. Нет, я не хочу, чтобы этот отчет появился на моем экране в начале следующей вахты. Нет, я не хочу, чтобы Химена со мной связывалась или прилетала сюда, чтобы самой рассказать мне то, что содержится в ее отчете. Нет.
Господин дэа-Гаусс оценил ситуацию. Шан стоял в центре комнаты, держа в забинтованной руке на четверть полную чашку. Залитый кровью манжет изящно падал на побелевшие от напряжения костяшки. Суровое смуглое лицо казалось вытесанным из древесины стрелла, и только в серебряных глазах горели искры безумия.
– Сообщение с Синтии, – начал он снова, – говорит о том, что…
– НЕТ! – Шан стремительно пересек комнату и надвинулся на господина дэа-Гаусса. Его лицо было холодно-гневным, слоги высокой лиадийской речи потрескивали, словно наэлектризованные. – Я вас не слышу! Идите.
Господин дэа-Гаусс не отступился. Он видел подобное раньше – у Эр Тома йос-Галана. Должная реакция никогда не включала в себя отступление.
– Вы предпочтете услышать все не от меня, а от Первого представителя? Это – вопрос о корабельном долге. Требуется внимание капитана.
Какое-то мгновение Шан застыл совершенно неподвижно. А потом он повернулся, прошел к своему столу и сел, аккуратно отставив чашку в сторону.
– Йос-Галан вас слышит, – проговорил он на высоком лиадийском: Тоделм, разговаривающий с наемным служащим.
Господин дэа-Гаусс подошел ближе. Ему не было предложено сесть привычным небрежным жестом. Шан бесстрастно ждал. Господин дэа-Гаусс поклонился.
– Тоделм, со слов Химены Вельтрад, которая предложила деньги за документально подтвержденную информацию, мне стало известно, что Присцилла Делакруа и Мендоса была подвергнута остракизму на своей планете за преступление, называемое «богохульством». Это произошло десять стандартных лет тому назад. Подробности этого преступления подробно изложены в докладе госпожи Вельтрад. В данный момент я хотел только заверить вас, что в случае данного инцидента меланти Синтии нанесен сильный урон. Действия леди Мендоса, как всегда, были безупречными.
– И все-таки кто-то ее упрекнул. И очень сурово. – Высокая речь не допускала тепла. – Извольте объяснить этот парадокс.
– Да, Тоделм. Я не в курсе тонкостей ситуации, доложенной госпожой Вельтрад. Насколько я понимаю, леди Мендоса, будучи ученицей в Доме Круга (это называется «Дева» или «Новопосвященная жрица»), навлекла на себя обвинения из-за героического поступка. Я признаюсь, что не понимаю, почему спасение трех жизней могло вызвать такие обвинения. Доклад госпожи Вельтрад заставляет думать, что это можно объяснить соображениями доктрины, а не логики. Как бы то ни было, леди Мендоса призвали мастера ее ремесла. Ей было предложено отречься от содеянного и подвергнуться соответствующему наказанию. Леди Мендоса отказалась раскаяться. После этого ее лишили имущества и звания и запретили заниматься ремеслом. Чтобы не потерять лица, ее семейство также ее изгнало. – Господин дэа-Гаусс помолчал, глядя в ледяные глаза. – Это была политика, Тоделм, а не справедливость.
