И с тобой сгину, что мне не с руки, как понимаешь.
Растерев кристалл между двух камней, поднятых тут же, у дороги, аптекарь смешал получившийся песок с подорожной травой, втер его в жирную мякоть. Получившуюся кашицу велел проглотить раненому. Тот морщился, пытаясь проглотить ее.
– Давай-давай, глотай, коли жить хочешь.
Гонец очень хотел жить. Проглотив огненно-горькую кашицу, замер, прислушиваясь к себе. Боль медленно отступала, огонь лихорадки стихал, проясняя мысли. Тогда-то он и понял – ему нежданно повезло на этой неведомой тропе встретить настоящего знахаря, да еще и груженого своими снадобьями. Перехватив руку Лесьяра, притянул к себе:
– Спаси. Озолочу, – пролепетал изуродованным ртом, изрыгая фонтан крови из глотки, та алыми пятнами легла на грудь, замочив расшитый кафтан.
Лесьяр с сомнением посмотрел на него, перевел взгляд на солнце – оно еще стояло высоко, можно было дать пару минут погорской соли, чтобы та как следует связала беду и остановила кровотечение. Оценив риски – конь, вернее всего, вернулся в стойло, а значит, гонца станут искать. И, вернее всего, найдут. Если Лесьяр отзовется и поможет ему, то найдут в доме Лесьяра. Если гонцу станет лучше к тому времени, то хорошо – сбудет с рук, княжескому лекарю передаст да за работу золотом получит. Если гонцу станет хуже, то скажут, что это он, Лесьяр, его и извел. И тогда беды не избежать – пришибут, да еще и на княжеский двор сволокут, суд учинив. Взвесив все, аптекарь встал:
– Коли встанешь сам, так иди…
И, водрузив на плечи тяжелую ношу, направился по тропе. Гонец захрипел, изрыгая ругательства. Лесьяр обернулся, покачал головой. Повторил:
– Коли теперь встанешь сам, то выживешь.
И гонец встал. Покачиваясь, хватаясь за низкие ветви сосны, приминая ельник. Встал, упрямо посмотрел исподлобья. Лесьяр поманил за собой:
– Пошли.
Гонец прохрипел:
– Не могу…
Лесьяр пожал плечами:
– Ну так оставайся, чай найдут тебя.
Развернулся и пошел, бельше не оглядываясь. Остановился уже у ручья, чтобы отдохнуть и испить из фляжки воды, да набрать новую. Задержался на берегу, напрочь забыв о своей встрече с раненым, от того подскочил и схватился за нож, услышав, как кто-то прет на него, ломая ельник. И усмехнулся, увидев, как гонец, оступившись, упал и покатился с пригорка.
– Дошел-таки…
Зачерпывая, гонец жадно пил, с подбородка капала окрашенная кровью вода – алая струйка потекла вдоль берега, теряясь меж камней. Обмыл лицо и, перевернувшись на спину, уставился в небо. Лесьяр отметил, что и рана на лице поджила, хотя шрам все еще был жутким, с синеватыми воспаленными краями.
– Коли жив останусь, плетью тебя исхожу, лекарь… – дружинник прохрипел, перевел дух.
Лесьяр засмеялся, склонившись к ручью, чуть выше того места, из которого пил гонец, наполнил фляжку водой:
– Так может тебя тут и оставить, а, гонец?!
– Званко… Меня Званко зовут.
Имя Лесьяру ни о чем не говорило, разве что напоминало название заветной речи, что прятала деревеньку погоров. Но одет гонец был богато. Может, и знатного рода.
– Ты как на медвежью тропу стал, Званко, – аптекарь проверил пробку на фляжке, подвесил ее к ремню и перекинул на бок, чтобы не мешала идти. Уставился на гонца.
Тот перевернулся на живот, кряхтя, подтянулся к кромке воды, зачерпнул воды и напился еще.
– Заплутал я. К князю Олегу спешил, с донесением. – Он привстал на локте, прижал к подбородку лоскут вырванной плоти: – Вот же как потрепал, уродом останусь…
Лесьяр окинул его взглядом, лукаво прищурился.
– Останешься, и то дело, – отозвался.
Так и пристал к нему гонец Званко. До дома добрели уже затемно, Малюта встречать вышел к развилке. Увидев чужого, спрятался в ивняке.
– Ишь, спужался-то как, – удивлялся Званко, с удивлением разглядывая недорослика.
Малюта брел в сторонке, опасливо поглядывая то на хозяина, то на прихрамывающего гостя – гонцу к завершению пути стало совсем плохо, он часто останавливался, дышал прерывисто и тяжело. Домовой, поймав взгляд Лесьяра исчез ненадолго, а когда снова появился, подхватил вконец ослабевшего гонца, помог дойти до крыльца и взобраться на него. Уже в доме, гонец рухнул на приготовленный для него топчан и провалился в забытье. Сквозь муторную боль и тошноту чувствовал, как с него сняли рваную одежду, омыли тело теплой водой. Чувствовал мягкое и нежное прикосновение бинтов и травяных примочек, ядреный вкус соли на губах – от нее начинало полыхать в груди, а перед глазами расцветали диковинные каменные цветы на лазорево-синем фоне. Недорослик, что встретил их на развилке, тихо сидел рядом с его кроватью ночами, то водой поил, то отваром, и исчезал, стоило солнцу выглянуть из-за деревьев.
Прорываясь сквозь плотную завесу бреда и тяжелого, лихорадочного сна, Званко видел силуэт своего спасителя: будто стоит он, прислонившись плечом к столбу-опоре, скрестив руки на груди и пристально вглядываясь в его лицо. В глазах при этом ворочалось что-то тяжелое, настороженно-неприветливое. Заметив это Званко всякий раз напоминал, что щедро заплатит колдуну за свое спасение. Аптекарь отворачивался и уходил.
Лишь единожды Званко слышал чужие голоса: они раздавались совсем рядом, приглушенные закрытой дверью и плотным занавесом, за которым лежал все это время гонец.
– Где он?! – тяжелые шаги стремительно прорвали полудрему: занавес одернулся, яркий луч солнца ударил по глазам, Званко узнал отца, попытался привстать.
– Лежи! – тихо скомандовал хозяин да так, что его не решился бы ослушаться и князь. – Вот одежда его, вычищена и заштопана, по ней раны можете гадать…
– Я могу его домой забрать? – голос отца изменился, стал хриплым и будто чужим, словно лишился силы и последней опоры.
– Как встанет, дам знать, – отрезал хозяин и вышел из закутка. – А покуда – ступайте.
Отец – Званко запомнил это на всю жизнь – присел перед ним на колени, обхватил руку и поцеловал, стало щекотно и колко из-за бороды, прошептал:
– Хвала богам, жив… Званко, я носом землю рыл, думал, сгинул ты от руки Олега. Едва беды не приключилось, с дружиной уж выдвинулся. Да вот, подсказали люди добрые, что у аптекаря ты. Не поверил сперва, сам примчался проверять, чтобы глаза не обманули, чтобы уши не подвели, чтобы молва не ошиблась…
– Отец, он спас меня… – смог выдавить из себя Званко. Отец на мгновение крепче сжал его запястье, порывисто поднялся и вышел из закутка. Он слышал, как стремительно удалялись его шаги, в душе стало тепло – его ждут.
С отцом он больше не встретился – неделей позднее, возвращаясь на княжеский двор со сбором данников, дружина наткнулась на засаду, обоз был ограблен, а отцу пробило стрелой грудь. Он дотянул до княжеского теремена и умер на руках деда Гостомысла. Но об княжич Званко узнал, уже вернувшись домой.
– С чем пожаловал? – мрачно усмехнулся Лесьяр, спускаясь к Званко с крыльца. – Вроде цел и лекарь тебе не надобен.
Званко рассмеялся:
– Так обещал же – озолочу, коли выдюжишь и вытащишь меня с кощьего стола! – он ударил аптекаря по плечам, схватил по-медвежьи, встряхнул. Аптекарь ловко извернулся, сделав подсечку и едва не повалив гостя на траву, подхватил рукой, не позволив упасть.
– Так вроде не просил я тебя… Знаешь же, не надо мне от тебя ничего. Не для того валандался, все запасы на тебя извел.
Званко посерьезнел:
– Во-от, о том тоже разговор есть, коли в дом пустишь.
Лесьяр прикинул, что сказать гостю, если мару заметит, но понадеялся, что ума твари хватит не высовываться и не угодить под острый меч скорого на расправу гостя. Бросив взгляд на тропу, ведшую из леса и в который раз не заметив на ней домового, кивнул:
– Ну, коли надо, так давай, потолкуем…
Уселись за стол. Лесьяр напоил гостя свежей колодезной водой, угостил бражкой да соленьями с печеной картошкой, укрытой сладким деревенским маслом да присыпанной зеленым укропом да мелко покрошенным луком.
Званко ел охотно, без опаски, поглядывал по сторонам с интересом, но лишних вопросов не задавал – знал свое место, да и хозяин взглядом хоть и не хмурился, лишнего все равно не позволял. Откушав, Званко откашлялся, посмотрел исподлобья.
– На ярмарку едешь? – кивнул на заготовленные коробы и прикрытые скатертью склянки. Лесьяр промолчал.
