бойся. Дрессированный, хозяина слушает.
Познакомишься еще.
Так начинались мои Хроники Нарнии. Мое лето в деревне Тропинки, где я разговаривал с птицами, пил воду из хрустального ручья, спал с медведем, бежал от призраков и бродил по заколдованному замку, в котором состарилась прекрасная принцесса, так и не дождавшись своего принца.
У большого бревенчатого дома нас уже встречали.
Я вышел из машины. Густой влажный воздух окутал меня. Нигде и никогда я не дышал таким тягучим воздухом.
В платье с цветочками стояла тетя Оля и улыбалась мне. У нее тоже были морщинки вокруг глаз, как у дяди Володи.
Из дома на крыльцо вышел кот и стал тереться о дверь:
— Ну проходи, проходи, ггость долгожданный.
Еще и кот говорящий.
Тетя Оля подталкивала меня к крыльцу, по обе стороны которого разрослись розовые мальвы.
— Это Сережин кот, сына нашего, брата твоего. Кот — Икот зовут. Он его маленьким от собак отбил, чуть не разорвали котенка. Сережа буквально телом закрыл. Такой отчаянный, прям страсть. Спас, отмыл, накормил бедного. Вон какой вырос. Теперь, сам кого хочешь погонит до финской границы. Правда, когда говорит, заикается иногда.
Тетя Оля взяла меня за руку, как ребенка и завела в дом: в чистую просторную комнату с двумя окнами и печкой. У окна стоял большой круглый стол весь заставленный едой. На печке шипел чайник.
Я опять застеснялся: все это изобилие готовилось специально для меня. Незнакомые мне люди, пусть даже родственники, беспокоились, а я не привык к вниманию. Я не люблю. Мне кажется от меня чего — то ждут, я должен чему — то соответствовать. Не ждите от меня ничего. Я никчемный раздолбай.
— Ладно, вы тут завтракайте, я пойду баню затоплю. Пусть помоется с дороги. — Дядя Володя вышел, прихватив ведра.
Мне налили ароматный чай из каких — то трав, пододвинули тарелку сырников со сметаной и вареньем. Спрашивали о матери, о школе, о Москве. Я невнятно отвечал набитым ртом, что все нормально.
Мне хотелось быстрее пойти гулять, посмотреть на деревню.
Я быстро доедал сырники и свежую редиску. В дверь вошла бабушка с двумя банками варенья. Она поставила банки на стол:
— С приездом.
— А, баба Степанида. Вот еще выдумала! Варенье нести.
— Пусть ест. Тощий, как оглобля.
Это про меня.
— Ничего, откормим. Твой — то пишет?
Бабушка вздохнула и вытерла глаза концом платка:
— Вчера не писал, думала с ума сойду. Сегодня написал, что все хорошо. Командиры хорошие.
— Ну вот видишь. Чаю с нами попьешь? — спросила тетя Оля
— Нет, пойду.
— Тогда к обеду приходи, шаньги напеку с брусникой. Тесто поставила.
— В обед приду.
Я вышел на улицу. Первый раз в деревне, мне все интересно, да, не скрою, я почувствовал себя столичным снобом. Но это только на несколько секунд. Сразу за домами росли величественные кедры, они походили на строгие древние замки соборы, и весь мой снобизм сжался в маленький никчемный серый комочек и прыгнул в карман.
Тротуары здесь из досок, из щелей растет травка и одуванчики. Между дорогой и тротуаром вырыты узкие канавы. По принципу ливневки, я так понимаю.
Я шел бесцельно по пустой улице. И надо же мне было свернуть. За углом стояла кучка подростков, человек пять, все белобрысые, как один. Они оживленно разговаривали, но увидев меня, притворно захихикали. Я прошел мимо на деревянных ногах и с гордо поднятой головой, как герой на плаху.
— Что-ты, что-ты. Москвич вшивый приехал.
Услышал я за спиной.
Вот почему меня сюда отправили? Как теперь отсюда уехать? Кто эти люди? ААААААААААААААА!
Я увидел деревянный одноэтажный дом с надписью " Продукты". Двери были спасительно распахнуты, я зашел в магазин.
Продавщица разговаривала с пьяным, почти голым мужиком. На нем были только трусы и носки с дыркой. Из дырки выглядывал большой палец.
— Да я что, из своего кармана за вас платить должна? Вон вас сколько, а отдали только половина. Все, никаких чекушек. — Продавщица кинула тетрадку на прилавок. — Себе в убыток работаю. А детей чем кормить?
Мужик оглянулся и увидел меня:
— Слышь, малец, у тебя закурить нету?
Но его резко оборвала продавщица:
— Так, не приставай. Иди, иди давай, проспись. Что вам, молодой человек?
Я взял бутылку воды и пошел обратно к дому.
— Вот и банька готова.
Дядя Володя показал на бревенчатую избушку с маленькими окнами.
В бане широкие деревянные лавки, булькает вода в котле и приятно пахнет травами.
Я вылил на себя тазик теплой воды, вытерся махровым полотенцем. Что еще тут надо делать и как, я понятия не имею.
Весь оставшийся день я ел, потому что меня постоянно звали за стол.
Наверное, они решили, что в Москве голод.
Спать мне постелили в комнате, стены которой обклеены постерами из Доты2.
— Сережкины апартаменты, теперь твои. Он в сентябре приедет, картошку копать. Работает сейчас. — Тетя Оля поглаживала рукой подушку, когда говорила. Видно, она скучала по сыну.
Я лег в постель. В саду слышалась какая — то возня и сдавленное шипение. Через несколько минут на подоконник влетел взъерошенный кот:
— Мурзик, зараза, по нашему забору гуляет.
— Ты его прогнал?
— Нешто стерплю
Я запостил фотографию в ВК "боевые сибирские коты". И тут же получил несколько лайков.
Я лежал в полутьме, ночью здесь слегка темнеет, просто тусклый свет, все видно, и рассматривал постеры.
Вот интересно. Я лежу в Сережиной комнате, в его кровати, в его футболке, в ногах у меня спит его кот, я ношу его тапки. От этого я могу стать Сергеем? Нет, не могу. Даже если его родители будут звать меня Сергеем /тетя Оля иногда ошибочно называет/. И все равно я не буду Сергеем. Значит я — это что-то непреходящее, неизменное при любых обстоятельствах. Если ты носишь шубу сэра Генри, это
