и ты наконец официально станешь подростком. Узнаешь о себе много нового. Но вообще социальные игры маленьких приматов в этом смысле удивительно интересны. Какие происходят драмы! Какие интриги! И ко всему этому нас побуждают древнейшие инстинкты. Тоже чудо!
– У вас сегодня все чудо.
– Это потому, что так и есть. Приучайся смотреть так на мир, и твоя жизнь будет наполненной и интересной. Как по мне, так это самый особый период в жизни человека, эта тонкая перемычка между детством и ранней юностью. Она темная и странная, мутная перепонка между двумя формами.
Да, подумал я, все темное и странное, в самом деле, как подходят эти определения к тому, что со мной творится. Ощущение неясности и мерцания, близости чего-то удивительного, но загадочного и пугающего, какой-то внутренней темноты, которую я впервые в себе нахожу, а ведь раньше я думал, что состою только из сияющего света.
Нет, конечно, я понимал, что во мне живет червь и потому я могу быть опасен, но все-таки мне всегда казалось, что я нахожусь на солнечной стороне.
– Да, – сказал я. – Пожалуй.
– Все замечательно, Жданов. Покажи зубки.
Я с готовностью открыл рот и вырастил зубы так, что они изранили мне нижнюю губу.
– Хорошо, Жданов. Верни обратно.
Ранки на губах исчезли так же быстро, как вернулись в норму мои зубы.
Разговор этот хочу запомнить. Еще не понимаю почему, но он представляется мне таким важным.
Запись 198: Есть о чем волноваться
Скоро экзамен! Сегодня в столовой нам об этом объявил Эдуард Андреевич. К нам приедут люди из Космоса, чтобы посмотреть на нас и решить, готовы ли мы.
Меня одолевает сильное волнение!
Конечно, я, скорее всего, справлюсь. Я так думаю, что я справлюсь. Но все-таки этого никогда точно не знаешь.
Экзамены – ужасно ответственное дело. А вдруг я не подойду? Вдруг по какой-то причине окажусь обычной выбраковкой?
Еще переживаю за Андрюшу и Валю. Они единственные пока не показали трансформаций, а у Андрюши еще и темп регенерации неудовлетворительный.
Запись 199: Я тоже переживаю
Я не читал то, что Арлен мне сказал не читать, да это и сложно, ведь Арлен на меня смотрит.
Да, пусть Арлен знает, что я очень волнуюсь.
Наверное, чтобы завершить метаморфозы (или начать их, как посмотреть) нужно большое и сильное потрясение.
А у меня его нет.
Есть у меня одна идея, только вот я, наверное, не успею.
А если Андрюша не сдаст? Что тогда делать? Волнуюсь за него, все время провожу с ним и пытаюсь объяснить, как нужно изменяться.
Но ничего не получается, потому что это в принципе необъяснимо.
Сегодня Дени Исмаилович нас всех повел на почту, звонить родителям.
Боря отказался, на почте он долго стоял около телефонной кабинки, а Дени Исмаилович его уговаривал:
– Позвони, ну позвони им! Они же волнуются!
– Не, – сказал Боря. – Ну их в…
Дени Исмаилович покачал головой, Боря согласно кивнул.
– Да, короче. Ну вы поняли.
Андрюша поговорил с мамой быстро, оставшиеся монетки на открытой ладони протянул Дени Исмаиловичу.
Я спросил:
– Ну как?
– Она нормально.
– А ты?
– И я нормально.
Мы стояли рядом, и я так хотел ему помочь, так волновался и думал: разве не испытывает этих ужасных чувств сейчас Андрюшина мама?
Валя тоже поговорила быстро, но монетки оставила себе на мороженое.
– Что он там? – спросила Фира.
– Да пофиг ему, и этой его цаце тоже пофиг.
– Ну и ладно. Скоро улетишь от них далеко-далеко.
– Если.
– Точно-точно улетишь.
Фира говорила долго, к ней в кабинку постучалась Валя, отдала свои монетки. Вышла Фира взъерошенная, с красными щеками и влажными глазами.
– Одобрили, – сказала она. – Если сдам экзамен, то сначала операция, а потом уже я полечу.
Мы ее поздравили, и Фира сказала:
– Пока еще рано. Посмотрим, как оно все выйдет.
Но все-таки теперь мне казалось, что она больше не тревожится.
Последним с мамой говорил я. Она взяла трубку сразу.
– Здравствуй, мама!
– Здравствуй, Арлен!
Я все еще не мог ей ничего рассказать, а ведь я так не привык хранить секреты от мамы.
Я сказал:
– Получила мое письмо?
– И ответ написала. Может, он скоро дойдет. Как ты, скажи мне срочно!
– Всё хорошо. Завтра экзамен. Приедут важные люди.
– Ты готов?
– Да. Я почти не сомневаюсь в себе.
– Какая же ты у меня умница! Как я горжусь тобой!
Мне стало грустно от этих слов, хотя мама меня хвалила. Как ей рассказать, что было со мной? Какой это все взято ценой?
– Как тебе новый куратор?
– Хороший, – сказал я. – Но и по Максиму Сергеевичу скучаю.
– У тебя грустный голос.
– Просто устал.
– Когда ты вернешься, то будешь только отдыхать. Я все приготовлю, что ты так любишь.
– Может, я и вернусь-то всего на день.
– Так мало?
Я помолчал, сунул в автомат еще монетку. Мне было неудобно спрашивать, любит ли она меня. Ведь любит, ведь волнуется, просто я не могу этого еще оценить, я маленький, но стану взрослым, и все пойму.
Так всегда говорят.
Я сказал:
– Очень скучаю по тебе. Щенка, наверное, не заведем. Всех разобрали. Но я уже передумал.
– Знаю, – сказала она. – Знаю, что скучаешь. Я с ума схожу, как ты там. Почему передумал? Я люблю тебя, Арлен! Хочешь, я сама куплю щенка? Я съезжу на птичий рынок, куплю тебе щенка.
Все, однако, казалось мне фальшивым, ненастоящим, безвкусным. И мама, моя проницательная мама, вдруг сказала:
– Ты мне ничего не говоришь, жалеешь меня. Мы с тобой так совсем отдалимся. Я же не знаю, что там с тобой происходит.
Я сказал:
– Монетки кончаются! Люблю тебя! Все хорошо, правда!
Я испугался. Монетки остались у меня на ладони, они блестели. Я повесил трубку и вышел к ребятам.
Тут-то я понял, до чего мало нам могут помочь наши родители и как именно в этом смысле мы страшно одиноки.
Я проникся любовью и сочувствием к своим друзьям, и я сказал:
– Все будет хорошо. Мы с вами так отлично постарались этим летом. После такого все просто не может кончиться плохо.
Я бы хотел быть взрослым, чтобы они мне поверили.
Запись 202: Ночь перед экзаменом
Мы лежим без сна. Я пишу, не знаю еще, что напишу, но все-таки меня отвлекает сам процесс. Остро не
