Только что я была нормальной девушкой, а стала… чудовищем.
Эта мысль побудила меня встать и подойти к овальному зеркалу над моим белым комодом. Никакого чудовища Франкенштейна в зеркале не оказалось. Только мое собственное лицо. Мне кажется, или у моих глаз немного чересчур необычный травянисто-зеленый оттенок? Я подняла руку и запустила пальцы в волосы. А мои волосы — как они растут? Или они не растут? Все те воспоминания о том, как меня стригли… Если верить маме, они все были фальшивыми. Не маме, Николь — еще раз поправила я себя. Но даже при всем, что я узнала, называть ее по имени было как-то странно.
Потом я коснулась мокрых дорожек на щеках. На ощупь слезы казались настоящими, но, с другой стороны, откуда мне знать, какими должны быть на ощупь настоящие слезы? Как я теперь смогу хоть во что-то поверить, когда все, что я знала о себе, оказалось ложью?
Даже мое лицо, такое знакомое лицо сердечком с широковатой нижней губой и горсткой крошечных веснушек на носу и щеках. Не настоящее. Не настоящее.
Не. Настоящее.
Не успела я опомниться, как мой кулак рванулся вперед, желание уничтожить это липовое отражение затмило все остальное. Стекло разбилось вдребезги, и лавина осколков хлынула на комод, словно водопад лжи. Блестящие осколки лежали передо мной как напоминание обо всем, что я потеряла. Обо всем, чего у меня никогда не было.
Когда эмоции поутихли, я оценила масштаб разрушений. Глупо. Я не только устроила погром — в итоге моя ненормальность только подтвердилась. Костяшки не кровоточили, вместо порезов — пара тоненьких розовых царапин. Хуже всего — никакой существенной боли в руке.
Нет, единственное, что было мне дозволено, — задыхаться от ненастоящей боли в моем фальшивом сердце.
Сметя осколки на пол, я подбежала к кровати и скользнула под одеяло. Накрыла голову подушкой, пытаясь отгородиться от реальности.
Но от воспоминаний, ложных или нет, было некуда деться. Некуда было деться и от боли внутри, этой фантомной боли.
И я никак не могла остановить эти дурацкие фальшивые слезы, которые лились совсем, совсем как настоящие.
Позже этим вечером я сидела в стойле у Неги, подтянув к себе ноги в пижамных штанах и положив щеку на колено. Просто глядя на ее темные ноги, словно за ними могли скрываться ответы на мои вопросы.
Меня окутывал знакомый мускусный запах лошадей и сладковатый запах сена. Внутри было тихо, только изредка какая-нибудь из лошадей фыркала или переступала с ноги на ногу.
Тихо, но небезопасно.
Меньше суток назад эта конюшня была моим убежищем. Местом, где я приходила в себя после смерти папы под спокойными и добрыми взглядами лошадей. Убитая горем, я бы в жизни не поверила, что все может стать еще хуже.
Я и представить себе не могла, что известие о том, что папа на самом деле не умирал, будет мучить меня сильнее, чем знание о его смерти.
Я больше нигде не чувствовала себя в безопасности.
— И почему я не лошадь? — спросила я. Нега повернула свою массивную голову на звук моего голоса и ткнулась мне в волосы, втягивая воздух большими овальными ноздрями. От этого простого жеста к глазам подступили слезы.
По крайней мере, ей все равно, нормальная я или урод.
Я протянула руку, чтобы потрепать лошадь по морде, игнорируя дурацкие слезы, которые упорно продолжали наворачиваться на глаза.
— Если бы ты не была… нормальной, ты бы даже этого не поняла. Только это ведь все равно все неправда, верно? То есть, посмотри на меня — я задаю вопросы лошади. Если это не человеческое поведение, то что?
За стенами конюшни всего несколько звезд пробились сквозь толщу облаков, поэтому небо было темным и гнетущим. Не считая шорохов в стойлах, тишину нарушали только редкий стрекот сверчка да уханье совы на дереве неподалеку. Но я не собиралась возвращаться к себе в комнату, не будучи уверена, что мама — Николь — легла спать. С тех пор как она заглянула ко мне и вымела последствия моей расправы над зеркалом, она принялась всюду надо мной нависать.
Да, нависать. Как будто, начав вести себя как стереотипная мама подростка, она сможет все исправить. Именно сейчас при виде ее стройного спортивного тела и озабоченного лица меня переполняла ярость, и я разрывалась между двумя несовместимыми потребностями: расколотить еще парочку зеркал или сдаться и расплакаться у нее на груди.
Рыдать на груди у человека, который меня предал, — ни за что. Тем не менее, находясь с ней в одном доме, я не могла усидеть на месте, не говоря уже о сне.
Кстати, о сне. Спала ли я по-настоящему? Или сон для меня был всего лишь еще одной «программой симуляции человеческих функций»? Которую кто-то установил во мне, как новую версию Windows?
Это бы объяснило, почему я всегда просыпалась от малейшего движения или шороха, сразу начеку и с ясной головой.
Я зарылась лицом в колени и сделала несколько глубоких вздохов, пытаясь побороть головокружение, вызванное приступом паники. Все, о чем говорила мама, не имеет смысла, сказала я себе. Если я андроид, то почему у меня вообще закружилась голова? И как мне могут помочь глубокие вздохи, когда, согласно Человеку-Из-Айпода, у меня нет легких? Как может фальшивая кожа так тонко чувствовать грубоватую текстуру сена, когда я запускаю в него пальцы? Внезапно все случившееся стало выглядеть как тщательно продуманная махинация. Проверка на устойчивость психики. Если бы только не моя дурацкая рука…
Мой разум избегал этой темы. Также я старалась не думать о своей силе и быстроте реакции. Но главным образом — о маминых объяснениях. Я не хотела думать ни о чем из этого слишком долго, боясь, что иначе начну в это верить.
Мне просто хотелось притвориться, что сегодняшнего дня не было. Снова стать обычной Милой. Девочкой, которая переехала в новый город и пытается свыкнуться со своей потерей.
Пронзительное пиликанье моего рингтона заставило меня вздернуть голову.
Выудив мобильник из сена, я посмотрела на экран. Да так и зависла над ним, снова и снова пробегая глазами по номеру, на случай, если я все-таки что-то перепутала.
Звонил Хантер.
Вообще-то я взяла телефон с собой, чтобы отправить ему смс, но струсила и вместо этого написала Кейли. Ответа не последовало.
Я опомнилась и спешно нажала кнопку вызова.
— Алло?
— Привет, Мила.
От одного его голоса, тихого, хрипловатого, вся эта катастрофа с мамой стала казаться менее реальной. Хантер Лоув — Парень. Настоящий, — позвонил мне. Военные, ЦРУ? Секретный проект по созданию андроида? Ну-ну.
— Привет.
— Ты сегодня так быстро сбежала. Я просто… беспокоился. Как ты там? Как рука?
Забота в его голосе просочилась через динамик и наполнила меня неожиданным теплом. Я ухватилась за это чувство как утопающий за соломинку.
— Рука в порядке. — И это было правдой. Не в порядке было все остальное.
— Наверно, это прозвучит странно, но я тут как раз езжу по делам и подумал… ты не против, если я заеду тебя навестить?
Он хочет заехать сейчас? Навестить меня?
Я зажмурилась, раздумывая. Еще сегодня днем я была бы в совершенном восторге, если бы Хантер позвонил и предложил встретиться. Но от одного нажатия на кнопку айпода все изменилось. Мое прошлое, мои родители, природа моего существования в принципе — все это поставил под вопрос безликий мужчина с южным акцентом.
— Даже не знаю… уже поздно, и я практически уверена, что мама будет не в восторге.
Не то чтобы мне сейчас было важно, что подумает мама. И все же еще один скандал мне сейчас был нужен меньше всего.
— А ты не можешь незаметно выбраться из дома?
Я подошла к двери и приоткрыла ее, выпуская наружу луч света. Кроме него, ничто не нарушало темноту, не считая сияния нескольких упорных звезд. В доме свет не горел, судя по всему, мама наконец-то легла.
Нега тихо заржала. Напомнив мне о том, что как бы ни были хороши лошади, мне точно не помешал бы друг, умеющий говорить.
— Встретимся в конюшне.
— Окей. До скорого.
Как только я повесила трубку, я поняла, что натворила.
Я изогнула шею, стряхивая с пятой точки налипшие стебельки сена, и одернула задравшуюся футболку. С уточками. Сейчас придет Хантер, а на мне фланелевая пижама с уточками. Тут я осознала, насколько глупо я себя веду. Как будто то, что парень увидит меня в дурацкой пижаме, было моей единственной проблемой.
Предприняв тщетную попытку расчесать пальцами спутавшиеся от лежания волосы, я опустила руки и стала ждать. Надеясь, что полоска света сыграет роль маяка.
Не прошло и трех минут, как ночной воздух прорезал глухой гул двигателя. Прошло еще тридцать секунд, и я увидела темный силуэт джипа, въезжающего на нашу улицу. Фары не горели — скорее всего, это Хантер, пытающийся быть незаметным. И действительно, джип свернул на нашу подъездную дорожку. Под колесами захрустел гравий.
