пробасил Ахиллес. – Думаете, что война закончится, когда Парис падет? Вы и представить не можете, что будет, когда Троя падет. А мне уже похуй! АХАХАХАХА!
- Первый раз его шутка в тему, - улыбнулся я, наблюдая за тем, как Ахиллес разносит бывших соратников.
- Все его шутки в тему, лысый, - усмехнулась Астра. – Особенно, когда тебя Падший педик соблазнял.
- Ну ебана. Давай опять вспоминать эту хуйню, - кисло поморщился я и вздрогнул, когда мозг услужливо выдернул воспоминания из общей массы мыслей. Думать об этом не хотелось и я, тихо кашлянув, вклинился в перепалку между греками. – Хорош говниться, человеки. Вам уже дали понять, что Ахиллес не будет тут за вас все решать и разгребать. Не уберегли мужика, значит проебались. А вот Париса мы еще покараем. Так, что он, сука, вовек не забудет гнев Ахиллеса. Но нет, вы стоите и говнитесь, хотя перед вами тот, кто погиб из-за вашего распиздяйства. И что? Спросил ли его кто-нибудь, кроме сына и Филоктета, каково ему в Аиде? Хуй там, прощелыги ебучие. Вы, как гнилые монархи из «Игры Престолов», а Одиссей так вообще – Ебанис Баратеон, ушлый братец Станиса, зачатый престарелой карлицей и Мизинцем.
- О чем он? – тихо спросил Неоптолем, обращаясь к Филоктету. Грек робко усмехнулся в ответ.
- Не знаю, но говорит уверено. И… мне кажется, что правильно.
- Короче, быдлы вы ебаные. Забудьте уже про Ахиллеса и разбирайтесь с этим говном сами. Хотя… вам еще предстоит поднасрать друг другу. Охуение гарантирую, - запальчиво закончил я и отошел в сторону, к молчащей Астре.
- Ну ты выдал. Чисто Опра Уинфри, - улыбнулась рыжая. – Сомневаюсь, что они поняли твою аналогию с «Игрой престолов», но говорил ты, как муж, а не вероломный пиздюк.
- Ради тебя и старался, - ответил я, попутно показывая Ахиллесу большой палец. – А то накинулись на него, как педерасты, блядь, на свежий сракотан. Ну нахуй. Друзей в обиду я не дам.
- Спасиб, поляк, - тихо пробасил Ахиллес, подходя ближе. – Спасиб.
- Говно вопрос, дружище. Так что? Идем Парису пизды давать или как?
Вылазка была назначена на первый час после полуночи. Так решил Ахиллес, которого слушали беспрекословно все и вся. Виной всему, конечно же, послужила перепалка с царем Итаки, которого могучий грек без особых проблем уложил на землю взмахом ладошки. С другой стороны, только Ахиллес знал, как проникнуть в осажденный город так, чтобы не быть пойманным. Убить его, на сей раз, было нельзя, ибо грек превратился в праведника. А вот помочь Филоктету направить историю на верный путь можно. Поэтому в грядущей вылазке решающую роль предстояло сыграть именно моему предку.
Помимо него, вызвался и Неоптолем, чем вызвал одобрительное ворчание отца, влепившего отпрыску подзатыльник, но признавшего, что помощь сына будет кстати. Итогом короткого собрания стало известно, что в Трою проберется наша троица и двое смертных; Филоктет и Неоптолем, которого я для краткости именовал Нео. Юному греку это нравилось, хоть он и корчил рожи поначалу. А потом даже стал откликаться, так и не понимая, чего я хохочу каждый раз, когда отмахивался ладошкой от мух, кружащих в лагере жуткими, гудящими тучами.
И вот, стоило часовым в лагере смениться, как наша небольшая, интернациональная группа выдвинулась в путь. Впереди шел Ахиллес, обладающий не только удивительной силой, но и способностями любого небесного жителя. Следом за ним крался Филоктет, сжимая в руках легендарный лук Геракла. Потом Неоптолем, облаченный ради такого случая в новые доспехи, и Астра, закрывшая рыжие волосы платком. А венчал все это безобразие я, ибо был по-прежнему пухлым, страдал одышкой и частенько ругался себе под нос. Ахиллес справедливо решил, что если на нас кто и нападет сзади, в первую очередь им придется сражаться со мной, а уж я шум точно подниму. И не поспоришь ведь с гением тактики и стратегии.
Да и в целом тактика была простой, как три советских рубля. Три пятьдесят, если уж быть точным. Возле восточной стены крепости находился узкий лаз, который обнаружил Ахиллес, когда еще был живым. Через этот лаз, поросший колючим кустарником, из города сбрасывались разнообразные отходы, но благодаря криворукости античных архитекторов, большей частью застревали внутри, из-за чего аромат там стоял убийственный. Об этом нас заранее предупредил Ахиллес и посоветовал дышать, как можно реже.
Сдвинув огромный камень, закрывающий темную, зловонную дыру, он первым нырнул внутрь, после чего тихо рыкнул, призывая нас следовать за ним в строгом порядке. Да, да. Снова я последний, как и всегда. В лицо пахнуло тухлятиной и чем-то влажным, до одури противным. Астра, икнув, помотала головой, пробормотала проклятия на мою голову и, пригнувшись, пошла за Неоптолемом, которому, как и моему предку, к вони было не привыкать. - Ебать, ну и вонища, - резюмировал я, стоило лишь широко вдохнуть, когда стены лаза стали сужаться.
- Не дыши, - прогундосила Астра, закрывшая рот воротом майки.
- Легко сказать, - я принялся дышать через рот, но делал это шумно. – Я толстенький, а толстеньким дышать жизненно необходимо. А то вона как бывает…
- Знаем. Заканчивай пиздеть, лысый. Ахиллес сказал, что через десять минут может попасться первый патруль.
- Носы у них явно луженые, - пожаловался я, с отвращением пиная гнилой кочан капусты, на котором пировали муравьи и неприятные, склизкие черви. – А потом удивляются, какого хуя эпидемия чумы разносит к ебеням целые цивилизации.
- Почему мы не взяли больше людей? – встрял с вопросом Филоктет. Я поддержал предка, ибо вопрос был разумен и свеж.
- Со стен бы увидели, - поморщился Ахиллес. – Пять человек – муравьи, бля. Пятьдесят – ебаная процессия, нахуй.
- Логично, - хмыкнул я. – Да и после этой вылазки все пиздой пойдет и лаз замуруют.
- Откуда ты знаешь? – тут же полюбопытствовал Неоптолем.
- Я же неебаться крутой посланник Аида. Все знаю. Например то, что ты сейчас хочешь блевануть, но стесняешься папки, - ехидно вставил я и вздохнул, увидев открытый рот сына Ахиллеса. Ответ попал точно в цель.
- Действительно ты могучий, Збышек.
- Ага, - крякнул грек, осторожно отодвигая в сторону еще один камень. – Срет килограммами, Падших ебет… АХАХАХАХА!
- А ему вот можно ржать? – пожаловался я Астре. Рыжая хмыкнула в ответ.
- Можно. Он знает, где можно ржать, а где нужно молчать, ебанько ты невыносимый.
