них на каждой руке пять больших пальцев вместо одного, но Армстронг был невозмутим и купил себе и Шорти самые толстые резиновые перчатки.
Поймите, это не были какие-нибудь особые меры предосторожности. В красном кирпичном здании осторожность вообще была не в моде. - Если Человек достаточно осторожен, у него столько времени уходит на соблюдение предосторожностей, что ему совершенно некогда работать, - говорил Армстронг. Но все же они каждое утро мыли пол своей «лаборатории» концентрированным креозолом. Пропитанный креозолом войлок они положили на пороге и таким образом весь подвал (обычно пахнувший смешанным букетом собак-обезьян-коз-кроликов-морских свинок) благоухал «безопасностью» - крепким креозолом.
Все больше птиц из крикливых чудовищ превращалось в грустных философов. Правда, от времени до времени к ним возвращалась их свирепость, и тогда даже самые толстые перчатки не спасали Армстронга и Шорти царапин и ударов клюва. Это, впрочем, их нисколько не тревожило. Конечно, попугаева болезнь - опасная штука, но откуда известно, что она так уж заразительна? Удивительно, правда, как все увеличивалось число смертных случаев, о которых сообщалось в газетах.
В то время Армстронг был уверен, что умирают только чудаки, которые целуются со своими попугаями и даже позволяют им брать пищу из своих губ. Он говорил об этом с усмешкой. И сам, разумеется, не позволил бы шт одному попугаю поцеловать себя,
Постепенно у них выработалась уверенность и точность движений при вскрытии мертвых попугаев. Блестели скальпели, раздавались односложные возгласы, иногда смех. Но они становились очень серьезными, когда впрыскивали здоровым птицам ткани уже околевших, когда осторожно, высунув кончик языка, высеивали кусочки таких тканей на ту или иную питательную среду.
Все, что было известно об этой таинственной болезни, - это существование ее возбудителя, найденного описанного под названием bacillus psittacosis известным французским бактериологом Нокаром, учеником Пастера. Они начали с открытия, что и это единственное сведение было неправильным. Bacillus psittwcosis оказался мифом, призраком.
Они были осторожны, и Шорти всегда вытирал ноги о пропитанный креозолом половик, когда бегал к миссис Брэнхэм (главный дока по систематике бактерии в Институте) с пробирками новых культур. Но они не увлекались асептикой. «Как, черт возьми, вы можете изучить болезнь, если вы боитесь к ней подойти?»
По временам медицинские авторитеты, которые считались авторитетами в вопросах попугаевой болезни (не имея о ней никакого представления), выступали в газетах с насмешками по поводу охватившей страну нелепой попугаевой паники. Как-то в январе в вашингтонской газете появился большой портрет Вильяма С. Фаулера, - сельского врача, чиновника здравоохранения Колумбийского округа, типичнейшего врача с виду.
Доктор был изображен вместе со своим любимцем попугаем: «Я не вижу никаких основании для беспокойства», - изрекал доктор Фаулер.
«Расстаться с моим попугаем?» - восклицал он. «О, нет. Мы с ним большие друзья».
Доктор Фаулер относился к этой птице с человеческим, слишком человеческим участием. - Еще бы! Каждый день, доктор возвращался домой, попугай кричал: «Хелло, Билль!» и приказывал горничной подавать обед. - Это была очень умная птица
Сан-Франциско газета советовала своим подписчикам сохранять спокойствие: «Доктор Карл Ф. Майер отрицает, что эпидемию на Западе вызвали попугаи». А ведь Карл Ф. Майер - один из вождей американской бактериологии. Доктор Гейгер позировал газетному фотографу (который должно быть получил при этом много удовольствия) с попугаем в руках и при этом имел, или старался иметь, самый независимый вид. Впрочем, он был в резиновых перчатках.
Утром 23 января, спустя только девять дней после того, как Армстронг и Шорти приступили к работе в своем затхлом подвале, в Институт пришел отлично настроенный Армстронг. Шорти сидел за столом, обхватив Голову обеими руками, стонал и ругался.
-Ужасно болит голова, -объяснил он.
Шорти был замечательным работником. Он кончил всего лишь народную школу, но понимал в бактериологии больше иных профессоров. Когда, работа шла, хорошо, Шорти неизменно излучал улыбки и весело чертыхался. Они никогда не был красив. У него были жидкие волосы, большой нос, измятой лицо. Сейчас он был просто страшен.
- Это был настоящий помощник, - рассказывал мне Армстронг. - Знаешь, он был замечательно честен, я мог на него совершенно полагаться. Он никогда не пытался скрыть свои промахи. Если во время опыта он случайно убивал животное, то сейчас же сообщал мне об этом. И с каким огорчением! В каком он бывал отчаянии! За животными он замечательно ухаживал. И всегда знал, для чего ставится каждый опыт. Если опыт не удавался, он был неутешен. - Я в жизни не встречал такой жажды знаний.
Но вот утром, 25 января: - "Господи, я весь дрожу", - сказал Шорти.
27-го он уже лежал в белой постели под теплым одеялом в морском госпитале, который помещался рядом с Институтом гигиены. Головная боль разрывала ему череп. Рентгеновский снимок грудной клетки, сделанный врачом госпитале Петерсоном, показал только увеличение бронхиальных желез...
В это время у Армстронга. был уже новый помощник. Джордж Мак-Кой, директор Института гигиены, сам заменил Шорти в этом сыром подвале и держал попугаев во время опытов Армстронга, который только посмеивался над неловкостью своего директора.
-Разумеется, тогда мы были уже уверены, что действительно заражаем наших птиц попугаевой болезнью, - рассказывал мне Армстронг, - потому что Шорти заболел попугаевой болезнью.
Все сотрудники института пришли в смятение, когда их директор отправился работать в подвал Армстронгу. Мак-Кой полушутя, полусерьезно успокаивал их, как всегда смешно размахивая руками.
- Пустите меня поработать с Армстронгом, - упрашивал его Дайер (Дайер - это тот бактериолог, который впоследствии обнаружил пятнистую лихорадку Скалистых гор на цивилизованном западе).
И все остальные - Эдди Фрэнсис, Роской Спенсер, Бэджер, Лилли, Гаррисон - все уговаривали Мак-Коя:
- Послушайте, Мак, ведь Вы директор института. Это нерационально, - говорил доктор Крамер, старый ученый, многие годы работавший в институте. Ему для полного сходства с благодушным еврейским патриархом недоставало только бороды. Мак-Кой всегда прислушивался к его советам.
- Нет, нет, нет. Продолжайте вашу работу, - отвечал Мак-Кой.
Он отмахнулся от них и пошел в подвал по пропитанному креозолом половику, худой, высокий, угловатый - полная противоположность коренастому Армстронгу. Работа в подвале шла хорошо. Многие птицы в клетках, сделанных из старых ведер, сидели неподвижно, тяжело и хрипло дыша, и только перья хвоста поднимались у них, когда они жадно глотали воздух.
На них было жалко смотреть, - даже если вы вообще не любите попугаев, - когда они сидели, сжавшись в комок зеленых, словно изъеденных молью перьев, понурив голову.
Bacillus psittacosis оказался чепухой, но, может быть, возбудитель болезни - микроб слишком маленький, чтобы его можно было увидеть в микроскоп, - фильтрующийся вирус, существо по ту сторону
