Эйч не позволила матери войти в дом. Вместо этого она достала и прижала большой палец к телефону Мари и перевела ей миллион долларов.
Затем, прежде чем Мари успела поблагодарить ее, Эйч повторила слова которые услышала от нее.
«Твой выбор заставил меня стыдиться тебя», — сказала ей Эйч. «А теперь оставь меня. Я больше никогда не хочу тебя видеть».
Затем она захлопнула дверь перед лицом матери и сказала охранникам, чтобы они больше никогда не пускали ее на территорию.
«Знаешь, что действительно отстойно, Си?» спросила меня Эйч, когда мы продолжали идти по Вашингтон-авеню.
«Нет, Эйч», — ответил я. «Что действительно отстойно?»
— Позже в жизни, после того как он стал Свидетелем Иеговы, Принс стал выступать против геев, — сказала она. — Он считал, что Бог не одобряет гомосексуализм, поэтому он тоже не может. Ты можешь в это поверить, Си? — Она покачала головой. — На протяжении десятилетий он был иконой и образцом для подражания для поколений сексуально запутавшихся детей и взрослых. Он говорил за нас, через свои тексты: «Я не женщина, я не мужчина. Я — то, что вам никогда не понять».
Она начала задыхаться, и ей пришлось сделать паузу на несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
— Затем, в один прекрасный день, — продолжала она, — Принц вдруг передумал и сказал: «Нет, нет. Я все время был неправ. Ты действительно должна ненавидеть себя за то, что ты лесбиянка, потому что Бог говорит, что это грех для тебя быть такой, какой Он тебя создал».
Она покачала головой.
— Это глупо. Почему меня должно волновать, что какая-то старая рок-звезда занимается религией?
«Это имеет абсолютно логичное объяснение, Эйч», — сказал я через мгновение. «Сначала твоя мама отвергла тебя. А потом Принс — который был для тебя как отец — тоже отверг тебя».
Она кивнула. Затем она улыбнулась. «Да, но ты не отвергал меня. Даже несмотря на то, что я все эти годы подкалывала тебя».
Я улыбнулся ей в ответ. «Конечно, нет», — ответил я. «Я чертовски люблю тебя. Ты мой лучший друг. Ты часть моей единственной семьи, а это единственное, что имеет значение. Верно?»
Она снова улыбнулась и кивнула, и уже собиралась ответить, как вдруг остановилась на тротуаре.
«Быстрее!» — сказала она, указывая на какой-то магазин одежды на углу улицы прямо перед нами. «Нам нужно зайти туда! Быстрее!»
На вывеске над входом было написано MR. MCGEE'S FIVE-AND-DIME. Я подбежал и попытался открыть входную дверь, но она не поддавалась.
— Нет, не туда! — крикнула Эйч. — Вокруг!
Мы с Сёто последовали за ней, и это вызвало еще одно срабатывание иглы — «Raspberry Beret». Когда мы подошли к задней части магазина, Эйч держала открытой заднюю дверь с надписью «Выход» на внутренней стороне.
— Вы можете войти только через дверь Out, — объяснила она, махнув нам рукой.
Я устало вздохнул. Затем я проверил обратный отсчет времени использования ONI. Теперь у меня оставался всего один час и сорок четыре минуты.
— Это все абсолютно необходимо, Эйч? — спросил я.
— Да! — ответила Эйч, проталкивая меня в дверь. — А теперь пошли быстрее!
0022
Эйч провела меня через сложный процесс получения малинового берета. (Сначала я должен был попросить владельца, мистера МакГи, о работе. Затем Эйч велела мне стоять за прилавком и делать «практически ничего», пока мистер МакГи не сказал мне несколько раз, что ему не нравится мой вид, потому что я «слишком медлителен». Казалось, что это длилось целую вечность).
Как только мы вышли из магазина, Эйч заставила меня надеть малиновый берет на голову моего аватара.
«Чувак, если я узнаю, что ты сейчас надо мной издеваешься, ты за это заплатишь», — сказал я.
«Это ценные, с таким трудом добытые знания, которыми я делюсь с твоей неблагодарной задницей!» — ответила она, наклонив мой берет на щегольской скос, а затем удовлетворенно кивнула.
Пройдя несколько кварталов по Вашингтон-авеню, мы заметили впереди красивый Chevrolet Corvette 1958 года, сверкающий под яркими уличными фонарями. По какой-то причине машина была припаркована боком: передняя часть выпирала в сторону движения, а задние колеса упирались в бордюр, а не параллельно ему, как у всех остальных машин на улице. Это был красно-белый кабриолет, верх был опущен, а в замке зажигания висела связка ключей.
— Ты ведешь машину, Си, — сказала Эйч. — «Маленький красный корвет» не заведется, если только на тебе нет малинового берета.
Я прыгнул за руль. Эйч взяла дробовик, попросив Сёто запрыгнуть на заднее сиденье. Двигатель «Корвета» взревел, и я отъехал от обочины и выехал на дорогу. Почти все остальные машины на дороге были либо спортивными автомобилями, либо лимузинами.
— Езжай по этой автостраде, — сказала Эйч, указывая вперед. — Затем на западное шоссе I-394. Следуй по ней до самого выезда из города. Езжай так быстро, как только сможешь.
Я сделал, как она велела, выехал на трассу, а затем нажал на газ, разогнав двигатель до сотни миль в час. Когда мы мчались на запад, Эйч включил радио в машине, и оно начало играть «Little Red Corvette». Когда песня заканчивалась, она начиналась снова — видимо, это была единственная песня, которую радио могло поймать. После нескольких повторений мы все начали подпевать припеву, пока Эйч вдруг с отвращением не выключила радио.
— Подождите секунду, — сказала она, поворачиваясь на своем месте, чтобы обратиться к Сёто. — Мои уши обманывают меня, или ты просто пел «Living correct»?
Сёто кивнул.
«Да, и что?» — сказал он. «Это ведь текст песни, не так ли?».
— Нет, — ответила она. — Нет, это не те слова, Сёто. Песня называется «Little Red Corvette». И так было всегда.
Сёто нахмурил брови.
— Серьезно? — сказал он. Затем он пожал плечами. — Вау. Это действительно меняет весь смысл песни для меня.
— Сёто? — спросила Эйч. — Дружище? Ты случайно не заметил, что мы сейчас сидим в маленьком красном «корвете»? И что ни одна другая песня не играет по его радио?
— Послушай еще раз, — сказал Сёто. — «Living correct» тоже подходит. Я тебе говорю!
Эйч выжидающе посмотрел на небо.
«Не могу поверить, что это дерьмо не вызвало молнию, но ладно», — пробормотала она.
Эйч продолжала давать мне указания по вождению, пока мы не добрались до района Семь углов, расположенного возле освещенного неоновым светом перекрестка трех улиц — Вашингтонской, Кедровой и Девятнадцатой авеню, все из которых были вымощены красным кирпичом вместо асфальта.
Несмотря на название, я насчитал всего четыре угла. На каждом из них располагался свой музыкальный клуб, каждый со своей гигантской стилизованной неоновой вывеской с названием заведения. На одном углу находился клуб под названием Clinton's House. Прямо через дорогу находилось заведение с голубой неоновой вывеской MELODY COOL, расположенное в сером каменном здании с витражными окнами, что делало его похожим скорее на церковь, чем на танцевальный клуб. Через дорогу от него, на другом углу, находился клуб Glam Slam, вход в который был украшен гигантским неоновым символом Марса.
Когда мы подъехали к другому маленькому клубу с большой неоновой вывеской — этот назывался Baby Doe Bar — Эйч велела мне остановиться. Я припарковал машину, и мы все выскочили.
«Ладно, вот в чем дело», — сказала Эйч. «Аватары могут приходить сюда и прослушиваться в любой из местных групп, играющих в одном из этих клубов. Если мы пройдем и они позволят нам присоединиться к их группе, они будут сражаться рядом с нами позже, когда нам придется выйти на арену. Понятно?»
Сёто указал на листовку, прикрепленную к ближайшему столбу, с объявлением об открытом прослушивании группы под названием Dez Dickerson and the Modernaires. На листовке был изображен солист группы (Дез, как я предполагал) в бандане с японским флагом.
— Как насчет этих парней? — спросил Сёто. — Они выглядят очень злыми.
Эйч закатила глаза.
«О, это фантастическая идея, Сёто», — ответила она. «Кто может лучше подготовиться к звуковой битве против величайшего музыканта в истории, чем Dez Dickerson и Modernaires! Это заставит Принса дрожать на своих шестидюймовых каблуках!» Эйч указал вниз по улице. «А еще лучше, почему бы нам просто не пройтись по этой улице несколько кварталов и не попасть на прослушивание в Apollonia 6!»
