Надя Яр - Червь

Ещё во вторник Ка явилось во сне эхо грядущей гибели. Он лёг после работы вздремнуть — и увидел серую пустошь, пышную помойку здания, ощутил гнетущие взгляды из ничего. Дневные сны Ка часто бывали тяжелы, а может, такими были все его сны, лихорадочные видения переутомлённого менеджера нижнего звена. Дневные сны он просто чаще запоминал.

В среду он, как всегда, ехал с работы домой. Жара тлела, и Ка понемногу начинал злиться. В первый раз за июль он решил было плюнуть на ресторанный соблазн и дёшево пообедать, но ему не везло. По обочинам не видно было ни кафе, ни даже завалящего бистро. Район был пуст и сер. Коробки нежилых зданий замаскировались убогими метёлками городских тополей. Заборы были символические — заходи не хочу, на собственный риск. Внутри серых параллелепипедов что-то шевелилось, там шла таинственная жизнь, не кажущая за ограды носа. Машина Ка наматывала на колёса кварталы этого плоского ландшафта.

Потом он углядел в недрах какого-то двора ларёк. Ка затормозил, припарковался, а потом выглянул из окна и тут же пожалел, что не проехал квартал. Здание напротив напоминало мусорный бак. Оно исподволь расползалось по земле, тщась заразить окрестность, город и страну грудами синих мусорных мешков, нагромождением антенн на голых балконах, провисшими верёвками с бельём, концлагерного вида клетками, в которых коротали жару мятущиеся грязно-белые куры, свастиками и граффити на стенах и прочими продуктами помойной жизнедеятельности. Обитателей здания — язык не поворачивался назвать его домом — нигде не было видно, но Ка почувствовал на себе неприятно тяжёлые взгляды, как только покинул машину. Эти взгляды не отпускали его, пока он запирал двери, нарочито беззаботно шёл к ларьку и покупал у жирной рожи на немытой тонкой шее свёрток фольги с шаурмой. Всё это вызвало у Ка чувство, напоминающее страх, и, может быть, именно поэтому он не уехал прочь, чтобы несколькими кварталами дальше избавиться от шаурмы и спокойно пообедать в ресторане, а взял у продавца подозрительно пыльную тарелку, стал у стойки и упрямо сьел неожиданно вкусное содержимое фольги. Мягкий тёплый свёрток истекал жирным соком в его руках. Ка вытер пальцы платком, кляня свою так некстати возникшую экономность. Это мой родной город, сказал он себе, без спешки отходя к машине, и здесь совершенно не от чего бежать, но почему-то сам себе не поверил.

Отъехав квартала на три, Ка заметил, что за время стоянки с машины пропало правое зеркало заднего вида.

Ночью Ка плохо спал, маялся животом, а потом пришла суббота, долгожданная поездка на озеро и расплата.

Жара плавила в городе асфальт. Одна дорога оказалась тупиком, вторую как раз перекрыли во имя ремонта труб, но Ка проявил упорство. Проболтавшись в салоне старого автомобиля в четыре раза дольше, чем заняла бы поездка на метро, он изошёл семью потами и всё-таки добрался до Бадензее. После этого ему стало везти. Так ему показалось. Место для парковки нашлось само собой. Ка вышел из машины, судорожно втянул в себя воздух и наконец смог оценить этот пригород. Деревенского типа местность пестрела коровами, уютными домиками и полями, а на съезде в зыбкой тени кустарника отдыхало большое семейство кошек. Все члены прайда были того грязно-бурого цвета, который на кошках зовётся серым, и красовались своими скромными орденками, коричневыми полосками. Почему-то их вид тронул Ка. Очарованный, он приблизился и взял на руки котёнка. Миниатюрный котик длиною сантиметров в двадцать пять мгновенно завибрировал в руках Ка, словно игрушечный моторчик.

Вода в озере была чиста и слишком тепла. Ка с упоением бултыхнулся в неё, смыл плёнку пота и поплыл вдоль буйков. Он хотел оставить позади мелководье, где изжаренные солнцем родители пасли своих крикливых детей. На середине озера он из озорства погнался за уткой и узнал, что даже маленькая утка запросто даёт фору такому пловцу, как человек. Ка погнался за другой уткой. Она решила не утруждать себя скоростью, приподнялась, нырнула и вынырнула подальше, как пластиковая игрушка, которую ребёнок опустил в воду и выпустил из руки. Ка вернулся на берег и лёг на полотенце, чтобы подрумяниться в косых вечерних лучах. Песок был грязноват. Ка лениво дремал, полуоткрытым глазом наблюдая за утками и за тем, как пустеет пляж и исчезают дети, невыносимые крикуны, которыми почему-то принято умиляться… Он начал переворачиваться на спину и вдруг почувствовал, как что-то чуждое, живое и независимое от его желаний дёрнулось у него в животе. Жизнь Ка приподнялась, как утка, и нырнула в глубину.

Выныривать она не торопилась. Дома Ка долго, маниакально щупал живот. Есть оно или нет? Вот под пальцами только что вроде бы была припухлость, которой там раньше не было… а вот её уже нет, и неясно, была ли она вообще, или это у страха пальцы чутки. Ка дышал часто, неглубоко. Он был всё ещё в глубине, и сверху давила толща полупрозрачной воды. Он ещё не утонул, но до судорог было уже недалеко. А в глубине его ждало слово «червь».

Ночью у него была мысль вызвать скорую. Ка её подавил, не желая показаться смешным, и, полночи промаявшись в липкой постели, начал отплывать в сон. Вдруг рывком сон ушёл. Шевелилось оно или нет?! И опять, и опять… На рассвете измочаленный Ка перевернулся на бок, ясно почувствовал скольжение в кишках и почти безучастно отметил: да.

Полдень приветствовал его страхом. Остаток воскресенья Ка провёл, пытаясь сдвинуть реальность в нереальность. В понедельник он, сидя в машине, вспомнил, что не предупредил шефа о своей внезапной болезни, и ухватил мобильник скользкими от пота руками. Потом он клал руки на руль, снимал их и снова клал их туда, пока это идиотское занятие не рассмешило его и не выбросило на воздух из глубин.

Когда первый приступ страха прошёл, его сменило чувство нереальности угрозы. Ещё минуту назад Ка готов был приветствовать рак, лишь бы в нём не поселилось нечто блеклое, и с присосками, и живое, а теперь он мог бы и не ехать к врачу, так невозможны показались последние двое суток. Это состояние длилось, пока он ехал к врачу, раздевался и ложился под чёрное матовое стекло футуристического аппарата Длилось, когда он не спеша сел и оделся. Оно длилось, пока он листал журналы в приёмной, и испарилось, когда его позвали в кабинет, и он увидел снимки.

— Господи, — сказал Ка.

Врачи кивнул и ответил:

— Да. У Вас червь.

Ка открыл рот и закрыл его, как погибающая рыба.

— Devoramus vulgaris, — уточнил врач. — Типичнейший. Есть идея, где Вы могли его подцепить?

У Ка была не идея, а уверенность.

— Да, подходит, — заявил врач, выслушав рассказ о шаурме. — Зря Вы пожалели денег на ресторан. Лично я всегда обедаю в «Плазе»…

Он ещё что-то говорил. Ка не слышал. Потом он встряхнул головой, гоня от себя шок.

— Сколько это будет стоить?

— Что?

— Операция, — нетерпеливо сказал Ка. — Я не знаю, покроет ли это моя страховка… и насколько…

Он уже высчитывал в уме затраты на больницу, медикаменты, еду и не расслышал начало фразы.

— …невозможно.

— Что?

— Операцию делать нельзя. Это запрещено, — сказал врач.

У него был вид человека, по долгу службы жующего лимон.

— Не понимаю, — сказал Ка.

У него появилась абсурдная мысль: за этот уикэнд к власти в стране каким-то чудом опять пришли дураки и запретили делать операции. А он всё пропустил.

— Ка, Вы сейчас под чудовищным стрессом, — сказал врач, угрюмо дожёвывая свой лимон. — Но попытатесь понять, это важно. По закону… понимаете, закон говорит, что у червя тоже есть право на жизнь. И не позволяет отобрать его просто так.

— Просто так? — огорошенно спросил Ка. — Так ведь не просто так. Он же сидит во мне. Он во мне шевелится.

— А Вам больно? — с надеждой спросил врач.

— Нет… пока ещё нет…

— Видите, — произнёс врач, будто это расставляло точки над i.

— Вырезайте его, — сказал Ка. — Это мой личный живот, и ему там нечего делать.

— Дело в том, — сказал врач, — что он не сам в Вас залез. Это Вы проглотили его яйцо вместе с дешёвым мясом. Насколько я понял, современный закон отталкивается от этого факта… Я Вас очень хорошо понимаю. Но я его не могу удалить без разрешения судьи. Я хочу сказать, что Вам придётся идти к адвокату.

— Не понимаю, — сказал Ка. — Если таков закон, значит, это не опасно?

— Почему? Пятьдесят на пятьдесят.

— Что пятьдесят на пятьдесят?

— Ваши шансы. Шансы на жизнь. А если Вы сейчас ляжете под наблюдение — четыре к одному… Бывает, что организм носителя убивает… хм… гостя, или просто отторгает его, и тот выходит с калом и либо гибнет, либо развивается дальше где-нибудь в канализации. Он, конечно, не достигает там стадии полноценной личности, однако закон пока что, к счастью, не предписывает класть носителя на сохранение…