— Который день? — спросил скрежещущий голос.
— Что? — не понял Ка.
— Вы знаете, когда всё началось?
— Секунду… — Ка посчитал дни от прошлой среды. Неужели та шаурма случилась настолько недавно? — Восемь… считая сегодняшний, восемь дней.
— Нормально. У Вас адрес есть? Приходите завтра с утра.
— А… сегодня нельзя? — уточнил Ка.
— Сегодня уже поздно. Понимаете, Вы не один, а врачу нужен отдых. Вы же не хотите осложнений.
Ка думал было настаивать, но услышал длинный гудок. Потом он выучил адрес и телефон наизусть, десять раз повторил их в уме и сжёг в пепельнице бумажку и визитную карточку. Он решился. Если завтра утром он благополучно доберётся до врача, то позвонит в аэропорт и откажется от билета. А если возникнут проблемы, поездка в Гонконг состоится. Потом можно будет просто остаться там. Ка не сомневался, что и в Китае найдёт работу.
Ночью Ка сидел за компьютером и записывал некоторые мысли о стремлении общества обеспечить наибольшие возможные права всем, кроме обычных законопослушных граждан. В открытое окно влетали крупные ночные бабочки. Одна из них, словно безумная, кружила над стоячей лампой. Наше общество, написал Ка, стремится к защите прав всевозможных меньшинств, как ночное насекомое на свет, и точно так же не желает знать…
Внезапно бабочка ринулась вниз. Ка услышал судорожное биение крыльев о раскалённое стекло, и всё стихло. Ка содрогнулся. Он сказал себе, что бабочка погибла слишком быстро, чтобы страдать, но сам знал, что это не так. Бабочка била крыльями о стекло, умирая в адских муках. Секунду спустя от лампы поднялся сильный запах горелого, непохожий на запах палёного мяса. Это была вонь сгорающего хитина.
Ка убежал в туалет. Его стошнило.
* * *
Бюро хирурга-нелегала было расположено в центре города, и это придало Ка уверенности в благополучном исходе. Эта уверенность не покидала его, когда он представлялся молоденькой секретарше, садился в кресло в комнате ожидания и механически листал журнал. Даже когда дверь открылась и в комнате вдруг оказались люди в униформе, эта уверенность ушла не сразу.
— Это Вы Ка? — спросил полицейский.
Ка тупо глядел в журнал, отказываясь признавать поражение. Потом в нём шевельнулся червь.
— За что? — вопросил Ка, когда его в наручниках вывели из подъезда.
— Ещё спрашиваете… — сказал какой-то незнакомец в хорошем костюме. Он ждал рядом с машиной полиции.
— Я ничего не сделал, — сказал Ка.
— Ага, — незнакомец с энтузиазмом кивнул. — Вы только хотели убить человека.
— Это не человек, — сказал Ка. Его затолкали в машину между двумя полицейскими. — Во мне сидит червь. Это людоедская тварь…
— Понятно, — незнакомец, сев рядом с водителем, хлопнул в ладоши. — Первое дело у таких, как Вы — отказать врагу в человеческом. Тогда можно не соразмерять — что ни сделаешь, все справедливо. И спать потом можно спокойно. Это ж тварь. Великая защитная сила у ненависти и справедливого гнева.
Ка был поражён.
— Вы что, дурак? Он же питается мной. Это самозащита.
— Беда с кое-какими гражданами заключается в том, что они много разного понимают под «самозащитой». Одни от евреев хотят защищаться, другие от злых червей.
— При чём тут евреи? — сказал Ка. — Разве они людоеды, от которых надо обороняться?
— Ну я и говорю! — хихикнул незнакомец. — Запишем в «черви-людоеды» и оборонимся. Беда только в том, что в землю после таких решений придется убирать и Вас. Я имею в виду, за опережающие действия по подозрению.
— Это не подозрение, — сказал Ка. Его не отпускала дурацкая мысль, что ему позволят вернуться на операцию, если только он сможет им всё объяснить, если сможет до них достучаться. — Во мне поселился убийца…
— Никто не убийца, пока не убил. Даже Вы. Хотя Вы хотели убить безвинного.
— Черви не безвинны. Они убивают, — сказал Ка. — Через несколько дней от меня останется только кожа. Не пытайтесь соврать, я видел фотографии…
— А, ну если Ваша жертва у Вас виновна заранее, то какая же безвинная смерть. Её в принципе не может быть. Это, конечно, классика.
— Классика, — сказал Ка. — Только жертва здесь — я. Я как раз никого не ем заживо. Поедают меня.
— Не льстите себе. Я понимаю, что когда призываешь ущемить кого-то по подозрению, то удобнее занять позицию жертвы.
— Я её не занимал, меня в неё поставили. Куда вы меня везёте?
— Домой, — ответил полицейский. — Не беспокойтесь, мы не фашисты, в отличие от… Посидите пару дней под домашним арестом, остынете…
Ка невольно засмеялся.
— Значит, закон отдаёт меня червю?
Незнакомцу это тоже показалось смешным.
— О ужас, — хихикнул он. — Страслый и ужаслый закон отдает червям людей… Разрешает их их за ужином кушать. Но Вы, доблестный, всех просто поубивали бы раньше. Не очень понимая, что эта логика распространяется и на Вас. Достаточно, чтобы Вы показались странным, неприятным или опасным достаточному количеству соседей. Но тут, конечно, вступает принцип «я — это другое дело»…
— Да, — сказал Ка. — Я — совсем другое дело. Я никого не пожираю. Я просто хочу жить.
— Ну да. И для этого надо другого человека убить.
— Червя. Надо удалить червя из моего живота, — сказал Ка.
— Мда… Черви — это такой антинарод. Их только удалять из тела. Один к одному — мнение нацистов о зловредных евреях.
Надо было вцепиться в тот дорогой билет и улететь отсюда вчера, подумал Ка. Был бы сейчас в Гонконге… Ему стало дурно, и он приподнялся и ударил головой в заднее стекло. Его тут же с двух сторон рванули вниз. Перед глазами у Ка поплыли мутные пятна. Повисла тишина.
* * *
В квартире полицейские сняли с него браслеты.
— Вы кто такой? — спросил Ка улыбающегося незнакомца в цивильном.
— Адвокат, — ответил тот. — Из Союза Защиты Гражданских Прав.
И он бросил на стол визитку.
— Вы правозащитник? — сказал Ка. — Почему Вы не защищаете мои права? Почему Вам дорог только червь?
— Защищать я буду любого, что червя, что Вас. Но только когда на Вас уже нападут. Начнётся вторая стадия — звоните мне в любое время.
— Понятно, — сказал Ка. — Но когда Вы возьмётесь меня защищать, то защищать будет, скорее всего, уже некого. Так что с Вашей защиты будет толку, как с козла молока.
— Так и полиция, знаете ли, не всегда успевает. Но старается.
Адвокат пожал плечами и вышел.
* * *
Отчаяние пришло — и ушло. Самолёт в Гонконг отлетал около десяти вечера, и не всё ещё было потеряно. Ка выглянул в окно. У подъезда, конечно, дежурил полицейский. Полиция ни словом не упомянула его билет в Гонконг, и Ка надеялся, что они знают только про врача. Интересно, что ему-то за всё это будет? Как минимум лицензию отберут… Ка решил не ломать голову над вопросом, кто донёс на него и зачем. Это мог быть любой. Ка не был уверен, что и сам не донёс бы на себя, будь он не в своей шкуре, а на месте доносчика. Совсем недавно Ка разделял с анонимным стукачом это место — то сумрачное состояние рассудка, из которого его выбил червь. Может быть, и доносчику так повезёт. Ка надеялся, что судьба предоставит этому человеку шанс поумнеть.
Он решил, что в крайнем случае просто наточит нож, выпьет полбутылки водки и вырежет червя сам. А потом вызовет скорую, если сможет. И будь что будет. На этом Ка окончательно успокоился и принялся за дело. Сначала он порезал на полосы несколько простыней и импровизировал из них верёвку. От его балкона до земли было метров пятнадцать, и её длины должно было более чем хватить. Потом Ка собрал кредитные карты и все необходимые документы и рассовал их по карманам спортивной куртки. Он хотел собрать в дорогу кое-какие вещи, но передумал. Полиция могла вернуться, обнаружить подготовления к бегству — и всё, финиш. Да и бежать с чемоданом в случае чего будет трудно.
Потом ему стало нечего делать. Ка обнаружил в холодильнике шесть яиц и сделал себе большую яичницу. Он и не помнил, когда в последний раз что-то ел. Покончив с яичницей, он вымазал сковородку куском хлеба. Интересно, какой хлеб пекут в Гонконге? Какая форма у китайских буханок, какой у них вкус? Ка был согласен провести остаток жизни на новых хлебах. Он надеялся на это.
Ка решил больше не беспокоиться. Всё или получится, или нет. Он поставил будильник на восемнадцать часов и уснул мёртвым сном, упав на неубранную постель. Выработанный годами инстинкт наёмного служащего разбудил его в 17.57, и Ка вдруг понял, что червь не шевелится.
Всё словно решило получиться. Ка спокойно умылся и побрился. Он хотел даже убрать постель, но понял, что это уже чересчур. Он включил компьютер и записал на пустую дискету файл со своими рассуждениями о стремлении общества к свету всеобщих прав. Эту дискету Ка оставил на письменном столе, предварительно смахнув с него все бумаги, надел спортивную куртку и спустился во внутренний двор точно так, как запланировал.
