— Шестнадцатое.
— Шестнадцатое марта?
— Ну да.
— Значит, завтра день святого Патрика?
— Да, ну так и что?
— Завтра день святого Патрика, — Стивен, словно аукционер, принимающий окончательную цену, грохает бутылкой по ночному столику, — и завтра Валери Гэллогер уезжает с Бостонского острова!
— Бывшая воспитательница Роджера? Уезжает?
— Уезжает! — Схватив законсервированный цветок, он потрясает им перед лицом жены. — Уезжает…
* * *
— …Сына, — говорит Конни, поднимая булькающее дитя из воды, — и Святого Духа.
Меррибелл Данфи визжит и извивается. Она скользит в его руках, словно кусок мыла. Конни как-то ухитряется завернуть ее в посудное полотенце и сует ее в руки Валери.
— Хотите, я скажу, кто вы? — говорит она ему.
— Я отец Корнелиус Деннис Монэгэн из Чарльстонского прихода.
— Вы — усталый и сбитый с толку пилигрим, святой отец. Вы — такой же утомленный путник, как и я сама.
В кухню, пошатываясь, вваливается сочащаяся молоком Анджела Данфи. При виде священника она отшатывается назад. Ее рот раскрывается, и из него вырывается вой — такие вопли, по представлениям Конни, испускают грешники, вращаясь на вертелах Преисподней.
— Нет! Не надо ее тоже! Меррибелл! Нет!!
— Ваш ребенок цел и невредим, — успокаивает ее Валери.
Конни сжимает ладони вместе, в муке и мольбе сцепив пальцы. Он подается вперед; его колени ударяются об пол, с хрустом вминаясь в разломанный линолеум.
— Прошу тебя! — стенает он.
Анджела вырывает у Валери Меррибелл и прикладывает вопящее дитя к своей груди.
— Ох, Меррибелл… Меррибелл…
— Прошу тебя! — голос Конни звучит хрипло и надорванно, словно ему прострелили гортань. — Прошу тебя… прошу, — умоляет он. Слезы катятся у него из глаз, щекоча щеки и падая на пол.
— Это не ее работа — отпускать вам грехи, — говорит Валери.
Конни втягивает сопли обратно в нос.
— Конечно.
— Корабль отходит завтра.
— Корабль? — Конни прикладывает рукав к лицу, промакивая слезы.
— Спасательное судно, — объясняет священнику прихожанка. Засунув руки ему под мышки, она дюйм за дюймом поднимает его на ноги. — Судно спасения, почти что Ноев ковчег.
* * *
— Мамочка, я хочу домой!
— Скажи это своему отчиму.
— Здесь холодно!
— Я знаю, сердечко мое.
— И темно!
— Постарайся набраться терпения.
— Мама, у меня болит живот!
— Бедненький.
— И голова!
— Хочешь аспирининку?
— Я хочу домой!
«Не ошибка ли это?» — сомневается Стивен. Разве не должны они все быть сейчас в своей постели вместо того, чтобы бродить здесь в ночном тумане, рискуя подхватить простуду, а возможно, и воспаление легких? Однако он не теряет веры. Где-то здесь, среди лабиринта Хусакских доков, в остром запахе соленого ветра и вони гниющей трески, их ждет тот самый корабль.
Ведя жену, пасынков и падчериц вдоль причала номер семь, он внимательно рассматривает стоящие здесь шаланды и баржи, буксиры и траулеры, рефрижераторы и сухогрузы. Чайки и бакланы реют над пристанями, пронзительно выкликая свое вечное неодобрение миру. По другую сторону канала, освещенного натриевыми прожекторами, на своем обычном месте возле Чарльстонской верфи покачивается на волнах USS[12] «Конститьюшн».
— Зачем мы вообще сюда пришли? — спрашивает Беатриса.
— Твой отчим знает, что делает, — Кейт крепче прижимает младенца к груди, защищая его от морского бриза.
— Как хотя бы называется этот корабль? — спрашивает Роджер.
— «Мэйфлауэр»[13], — отвечает Стивен.
Epigaea repens, эрбутус ползучий, майский цветок.
— Как это пишется? — настаивает Роджер.
— М-э-й…
— …ф-л-а-у-э-р?
— Молодец, Роджер, сообразил! — хвалит Стивен.
— Я это прочел! — негодующе объясняет мальчик, указывая правой варежкой прямо перед собой.
В пятидесяти ярдах от них, пришвартованный между танкером и какой-то развалюхой, на волнах подступающего прилива покачивается потрепанный грузовой корабль. На его корме виднеется единственное слово — «Мэйфлауэр». Имя, означающее для обитателей Бостонского острова значительно больше, нежели просто сумма составляющих его букв.
— А теперь мы пойдем домой? — спрашивает Роджер.
— Нет, — отвечает Стивен. Он преподавал эту историю бесчисленное множество раз: отправка сепаратистов из Англии в Вирджинию… их полное опасностей путешествие… незапланированная высадка на Плимут-Роке… подписание договора, согласно которому присутствовавшие на борту не-сепаратисты обязывались подчиняться любым правилам, установленным сепаратистами. — Теперь мы отправимся в прекрасное и долгое путешествие.
— На этой штуковине? — спрашивает Вилли.
— Ты шутишь! — говорит Лаура.
— Только не я! — говорит Клод.
— Даже не думай! — говорит Иоланда.
— Сайонара[14], — говорит Томми.
— Кажется, меня сейчас стошнит, — говорит Беатриса.
— Это не вам решать, — отвечает Стивен своим приемным детям. Он разглядывает корпус судна, пятнистый от ржавчины, ноздреватый от ветхости — еще одна жертва Потопа. Один из пассажиров, в котором он узнает своего соседа Майкла Хайнса, высовывается из иллюминатора, словно собака, выглядывающая из будки. — Вплоть до дальнейших распоряжений правила здесь устанавливаю я.
Наполовину уговорами, наполовину принуждением он ведет свое недовольное семейство по сходням вверх на квартердек, где их встречает приземистый человек в оранжевом дождевике и коричневой вахтенной фуражке и требует у них билет.
— С днем святого Патрика! — говорит Стивен, торжественно взмахивая законсервированным цветком.
— Вас, ребята, мы размещаем на баке, — кричит человек сквозь ворчание работающих на холостом ходу двигателей. — Можете спрятаться там за пианино. В десять часов вам принесут оладьи из отрубей и кофе.
Пока Стивен со своими детьми тянутся гуськом вверх по носовому трапу, команда «Мэйфлауэра» отдает швартовы и поднимает якоря, готовя корабль к отплытию. Двигатели набирают обороты, из двух труб корабля валит дым. Над заливом начинает сочиться солнечный свет, окрашивая восточную часть неба жарким румянцем и заставляя многооконные небоскребы острова сверкать, как новогодние елки.
Мимо скользит юркий катер Гвардии Бессмертия, направляясь к причалам и очевидно не подозревая о том, что в двух шагах от него укрываются недруги незачатых.
Медленно, осторожно Стивен пробирается сквозь лабиринт деревянных упаковочных клетей — такое впечатление, что сегодня с Бостонского острова вывозят все пианино до последнего, — пока наконец не достигает фальшборта с правой стороны судна. Его пальцы смыкаются на поручне, «Мэйфлауэр» тем временем набирает ход и проходит банки, маневрируя среди рифов, словно слаломист, спускающийся с горы.
— Привет, Стивен! — Рядом с ним откуда-то выныривает полная женщина и коротко целует его в щеку.
Он сглатывает и моргает, словно человек, вылезший на солнечный свет из тьмы копулятория. Присутствие Валери Гэллогер на «Мэйфлауэрс» не удивляет его, но он озадачен при виде людей, которые ее сопровождают. Анджела Данфи, кормящая грудью малышку Меррибелл. Ее кузина Лорна, по-прежнему подчеркнуто беременная. А также — и это поражает его больше всего — отец Монэгэн, опирающийся своим хрупким телом на крестильную купель.
— Что, у нас?.. вы?.. — запинаясь, начинает Стивен.
— Моя кровь сказала мне, — отвечает Валери Гэллогер; ее рыжие волосы развеваются, как знамя. — Через девять месяцев я дам жизнь нашему ребенку.
Непосредственно вслед за этим небо над головой Стивена наполняется роями крохотных черных птичек. Нет, не птичек, понимает он: это приборы. Овуляциометры рассекают воздух — вначале всего несколько штук, затем десятки, затем сотни, сопровождаемые соответствующим количеством счетчиков спермы. В то время как эти небольшие механизмы с плеском погружаются в воду и тонут, устилая дно гавани, словно контрабандный чай в один из более ранних моментов истории Бостонского мятежа[15], среди безбилетников раздаются негромкие, но прочувствованные радостные восклицания.
— Здравствуйте, отец Монэгэн. — Стивен отстегивает свой счетчик спермы. — Не ожидал вас здесь увидеть.
Священник вяло улыбается, барабанит пальцами по краю купели.
— Валери сообщила мне, что вы собираетесь вновь стать отцом. Примите мои поздравления.
— Инстинкт говорит мне, что это мальчик, — говорит Стивен, перегибаясь через перила. — Он будет получать по две конфеты к Рождеству, — с бледной улыбкой объявляет утомленный пилигрим, резким движением кисти разбивая цепи, приковывающие его к будущему.
