Мы немного опоздали: центральный тоннель был пуст, контейнер с яйцами, должно быть, уже погрузили. Я первым нырнул в шлюзовую камеру и сквозь заставленный ящиками грузовой отсек поднялся в пассажирское отделение. Передние места занимали что-то активно обсуждавшие девушки. Адмирал сидел в одном из пустых рядов. Лицо его выражало невозмутимое спокойствие. Ближе к хвосту челнока одна из девушек заботливо поила Шона водой.
— Не будете возражать, если мы полетим вместе? — Спросил я, присаживаясь у иллюминатора.
Адмирал молча кивнул.
Рядом со мной в кресло плюхнулся Мати, потом привстал, стряхнул крошки гравия с одежды и смущённо улыбнулся. До нас донёсся сдавленный смешок.
— Что они обсуждают? — Обратился я к адмиралу.
— Что ещё, кроме любви и молодых мужчин могут обсуждать девушки? — Адмирал усмехнулся. — Они из разведки. В совершенстве владеют приёмами рукопашного боя и любым оружием.
— М… — Я не нашёлся, что сказать. — Почему же тогда они не помогли старикам?
— У нас в священных текстах сказано, — Адмирал нагнулся к нам. — Что бог проявляется в любви. А любовь давно покинула это место. Не только Вы, господин Дженнингс, верите в древние легенды.
Челнок отстыковался от станции, сделал разворот, и мы в последний раз посмотрели на плавно вращающиеся гигантские кольца. Где-то там, среди многочисленных блестящих ферм и переборок, две оставшихся на станции девушки смотрели вслед удаляющемуся челноку.
Маленький мальчик впереди меня сжимал в руках огромное зелёное яблоко, почти со всю свою голову.
— Ма, ну можно я его возьму? — Канючил он матери, пытавшейся отобрать яблоко.
— Тоби! — Строго выговаривала мамаша. — Выбрось это из головы. Нельзя везти фрукты и овощи на Землю.
Борьба шла с переменным успехом: захватить яблоко одной рукой она явно не могла, а выпустить ручку чемодана на колёсиках не решалась. Очередь медленно продвигалась к пункту пограничного контроля. Под куполом лунной базы стрекотали четырёхвинтовые зонды, проверяя герметичность швов. По залу прогуливался скучающий охранник.
— Тобиас! — Мамаша не унималась. — Сходи и выкинь это в ближайшую урну! Или я оставлю тебя здесь навсегда!
Мальчик испугался, расплакался, но яблоко выбросил. Мне стало жалко его, я порылся в сумке и вручил ему зажигалку.
— Держи: это сделали инопланетяне. Специально, чтобы ты не плакал.
Мальчик недоверчиво рассматривал зажигалку, но реветь перестал.
— Спасибо Вам! — Мамаша заулыбалась мне.
— А инопланетян не бывает! — Заявил мальчик, щёлкая спусковым крючком.
— Тогда отдай дяде обратно, — Сказал из-за моей спины Мати.
— Не отдам, — Буркнул Тоби. — Дядя мне её подарил.
Мамаша всплеснула руками, а я подмигнул ей. Мы остановились перед жёлтой линией. Мальчик с матерью прошли на досмотр.
— Это моё! — Завопил мальчик, когда таможенник отобрал у него зажигалку.
— Успокойся, ты получишь её обратно, когда прилетишь, — Сказал таможенник устало. — Сейчас оформим декларацию, и твоя зажигалка полетит в багаже.
— Ваши документы, — Обратилась ко мне девушка в форме.
— Вот паспорта и справка из клиники, — Я протянул ей бумаги. — Я сопровождаю мистера Блэквуда, поскольку он, прямо скажем, немного не в себе.
— Почему у мистера Блэквуда нет отметки о приезде? — Спросила девушка, внимательно вглядываясь в моё лицо.
Шон капнул слюной на стойку. Я достал салфетку и вытер Шону лицо.
— В справке написано: они не могли установить его личность. Возможно, он уже плохо соображал, что делает, когда прилетел сюда.
— Минуточку, — Девушка подняла трубку телефона.
Я закатил глаза к потолку, всем своим видом показывая, как мне всё это надоело. Она что-то долго обсуждала с начальством. Очередь начала роптать. Наконец, спор с начальством завершился.
— У вас хорошие связи, — Недовольно сказала девушка, пропуская нас на досмотр.
— И почему ты не оставил его там? — Проворчал Мати, когда я завязывал Шону шнурки на ботинках.
— Не могу бросить друга. Пусть даже последнюю сволочь.
— Объявляется посадка на рейс 144-М, следующий до космодрома имени Джона Кеннеди, — Объявил женский голос по громкой связи. — Пассажиров просим пройти к трапу и занять свои места. Пожалуйста, сохраняйте посадочные талоны до конца полёта.
Скучающие пассажиры потянулись на посадку. Мы подхватили Шона под руки и повели его в челнок.
— Можно, я сяду у прохода? — Спросил Мати.
— Нельзя, — Буркнул я, усаживая Шона к иллюминатору. — Обещаю, что ты первый получишь свой обед.
Стюардессы объясняли правила техники безопасности. Со стороны могло показаться, что Шон их внимательно слушает, но он, конечно же, не слушал.
— Знаешь, Джеф, — Мати убрал подлокотник между нашими креслами, взял меня за руку и придвинулся ко мне. — Всё-таки не могу я понять некоторых вещей…
Катапульта выплюнула челнок, вжимая нас в кресла. С грохотом включились двигатели. От их шума у меня заложило уши.
— Зачем старики так долго ждали? — Продолжил он. — Они же превратились в полные развалины.
— Ну, это-то я могу объяснить, — Сказал я громко, чтобы перебить шум. — Они боялись потерять свои воспоминания. Новый мозг не в состоянии вместить десятки тысяч лет памяти, более ранние события всё равно потеряются. Поэтому у них был целый архив, где они записывали свои любимые воспоминания, а потом, после обмена, пересматривали его. Но это совсем не то же самое, что самому помнить. Они не хотели потерять свою индивидуальность, пытались сохранить личность неизменной. Но это им не удалось. И они это понимали. Вот и тянули до конца, пока уж совсем не припрёт.
— Да, в каком-то плане мне их даже жалко. А почему они хранили яйца?
— Боюсь, на сей счёт я могу высказать только гипотезу. Когда они отправили гейт-станцию в чёрную дыру в момент перехода, это схлопнуло целую вселенную, в которую был открыт гейт, до размеров точки в нашем пространстве. Но пространство той вселенной никуда не делось, как ни парадоксально это звучит. Просто вселенная ящериц оказалась в другом измерении. Оттуда они могут слать нам образы. Теоретически, они могут даже путешествовать туда и обратно, но энергии на переход потребуется очень много. Так вот, старики, опасаясь того, что подаренная им ящерицами аппаратура может выйти из строя, предполагали шантажировать ящериц. Они не уничтожают яйца, а ящерицы рассказывают, как чинить аппаратуру.
— Или совесть заела.
— Нет, совесть они потеряли давно. Как и цель жизни. Тысячелетиями они убеждали себя в том, что без них мы не справимся. Ну и подхалимы всех мастей, конечно же, твердили им то же самое. Даже смерть они посчитали меньшей трагедией, чем осознание того, что они никому не нужны.
Двигатели выключились. В салоне воцарилась тишина, а я почувствовал, как тошнота опять подкатывает к горлу.
— Как здорово, Джеф, что мы с тобой нужны друг другу, — Мати наклонился ко мне, и мы соприкоснулись головами.
Я тоже наклонил голову, слегка зарывшись носом в его пушистые волосы. На меня вдруг накатили сентиментальные чувства, я подумал, что, наверное, никогда не был так счастлив. Мы сидели молча, Мати поглаживал меня по руке, а я пьянел от запаха его волос. Незаметно для себя я задремал.
Меня разбудило нытьё Тоби, который опять что-то клянчил у матери. Мати тихонько посапывал у меня на плече. Большинство пассажиров развалились в своих креслах с закрытыми глазами. Кто-то мерно храпел на задних рядах. Я почувствовал, как ощущение чужих намерений снова вернулось ко мне. Неприятный холодок пробежал по коже, но я взял себя в руки и расширил сознание на весь челнок. С ужасом почувствовав, как мысли людей текут через мой разум, я испугался и хотел уж было снова задремать, но мне пришла в голову шальная мысль. Я попробовал охватить сознанием всю планету. Когда мне это удалось, и чужие сбивчивые мысли заполнили мой мозг подобно нестерпимому хаотичному шуму, я послал всем свою мысль, перебивая их мысли, сбивая их на свой лад.
«Вы забудете, что можно путешествовать во времени, — Диктовал я. — потому что во времени нельзя путешествовать!»
«Вы забудете, что есть гейт-станция!»
«Отныне вы будете любить друг друга. Вы будете любить близких, родственников, знакомых, всех других людей!»
«Вы не будете завидовать другим людям, ибо из зависти рождается ненависть, а вы не можете более ненавидеть!»
«Вы будете творить добро и отвергать зло!»
«Вы будете счастливы, вы будете радоваться каждому мгновению своей жизни, потому что в этом и есть высшее предназначение человека — жить и познавать мир!»
Утро выдалось дождливым. Мати уже встал и колдовал на кухне. Оттуда периодически доносились звон посуды и хлопанье дверцы холодильника. Вот засвистел чайник на плите. Я потянулся в кровати и нехотя поднялся, накинув на себя только рубашку. Босыми ногами я прошлёпал по тёплому, выложенному старинным паркетом, полу к маленькому окошку и выглянул на улицу.
