Если бы не постоянная тревога о матери, жизнь в монастыре казалась бы Марку верхом блаженства. Да, он выбрал верный путь! Наверное, скандальная новость о том, что сын Вячеслава Софонова ушел в монастырь, облетела первые страницы местных газет. И, конечно, для отца это не меньший удар, чем то, что случилось с мамой. Может быть, он навсегда вычеркнул его, Марка, из своей жизни. Впрочем, это не важно. Он, Марк, простил их с мамой и будет молиться за них до конца своих дней. До пострижения в монахи остался двадцать один день!
Это воскресное августовское утро казалось Марку особенно прекрасным. Он уже чувствовал себя почти свободным от всего земного. Как будто выросли новые крылья. Марк спустился к реке и, зачерпнув горсть переливающейся на солнце воды, плеснул ее себе в лицо. Как хорошо после утреннего богослужения прогуляться вдоль реки по этой светлой, словно первозданной земле. И как приятно после прогулки позавтракать прямо на траве вместе с братьями и отцом Георгием, настоятелем монастыря. Брат Владимир говорил, будто он, задолго до того, как стал настоятелем, изнасиловал двенадцатилетнюю девочку и… Впрочем, этот огненно-рыжий монах с живыми беспокойными глазами мог и соврать. Откровенно говоря, брат Владимир совсем не был похож на монаха и, грешно так думать, но скорее всего, ушел в монастырь, потому что с его ленивой душой и отталкивающей, хотя забавной внешностью не так-то просто достичь в жизни определенных высот, и, как он сам говорил, имел только три (да и то весьма спорных) добродетели монаха: страстно любил монастырь, ненавидел женщин и хотел стать лучше. Но в этом, последнем, достоинстве своего духовного брата Марк очень сомневался. И сейчас, когда, сидя напротив Марка, он, с большой огненной головой, растрепанной бородой, толстый и низкорослый, похожий на прожорливого гнома, уплетал яйца с рыбой, у него как-то странно топорщилась ряса на животе. Неужели опять умудрился раздобыть бутылочку пива, а то и чего-нибудь покрепче? И очень плохо, что восьмилетний Алеша, выросший в обители, который сейчас тянется за самым большим яблоком, попал под влияние брата Владимира. Нет, Марк не хотел бы стать таким монахом. Вот таким, как брат Валентин, — да! Этот бледнолицый юноша с темными волосами, большими, задумчивыми глазами и тихой улыбкой на губах нравился Марку своей кротостью, полной отрешенностью от всего мирского. Или лучше, как брат Карен, добрый, жизнерадостный старец с худощавым, бодрым телом и веселыми искорками в глазах.
А у брата Константина взгляд всегда добродушно-мечтательный, а сам он, с хрупкой фигуркой, длинными пальцами, острым носом и жиденькими, свисающими палками волосами и такой же козлиной бородой, похож на сказочного лесовичка и когда с умиротворенным видом влюбленного поэта сидит на толстых изогнутых низких ветвях и когда, как сейчас, просто живописно уписывает лук.
А вот глаза отца Георгия… Кажется, они вобрали в себя всю мировую скорбь. Они немного пугают своей бездонностью и бесповоротной отрешенностью, но, если долго не всматриваться в них, то эти темные большие глаза покажутся просто грустными. Да, пусть лучше будут просто грустными. Как же хорошо! Как хорошо, когда душа свободна! Это воскресное августовское утро казалось Марку особенно прекрасным, и самым чудесным было то, что впереди — он это знал наверняка — каждый день будет таким же светлым и радостным.
Как хорошо после завтрака искупаться в речке. Холодная от впадающих в нее святых источников, она словно вбирает в себя все болезни и нечестивые мысли. Здесь, в прозрачных зарослях, молитвы звучат чище и искреннее, чем под церковным куполом. Господи, я буду достойным твоей любви. Я готов принять любые испытания!..
«Фу! Карен, там бабы!»- послышался тонкий, недовольный голос маленького Алексея, и раздосадованный утробный бас брата Владимира: «Эта купель для братьев! Идите купайтесь возле главного источника!», и спокойный, рассудительный ответ: «Но там слишком мелко. И почему братья заняли самое хорошее место? Ведь, кажется, церковь проповедует скромность и смирение».
Марк вышел из-за деревьев и увидел говорившую — стройную длинноволосую шатенку в серебристом купальнике и с искусственным серебристым цветком в волосах, опускающую в воду изящную ножку. Сбросив белый сарафан, к ней подошла девушка в красном купальнике, чуть более полная, но не менее стройная, с каштановыми волосами чуть ниже плеч, большими глазами и пухлыми маленькими губками.
Недовольно ворча, брат Владимир стирал в реке рясу, стараясь назло девушкам посильнее взмылить воду. Выжав черное монашеское одеяние, он вышел на берег в трусах, стараясь всем своим видом показать презрение к женскому полу. Положив выстиранные рясы в тазик, монах снова по железной лестнице спустился в воду, доходившую ему до пояса и, чтобы продемонстрировать все свое равнодушие и отвращение к дочерям Евы, снял с себя единственную деталь своего туалета и принялся энергично натирать ею грудь и живот.
Но ту, у которой в волосах был серебристый цветок, это только рассмешило, и, легко оттолкнувшись от дна, она поплыла подальше от мыльных пузырей. Девушка в красном купальнике последовала за ней.
— Не заплывайте туда. Там сильное течение, — предупредил подружек вынырнувший перед ними Карен.
«Искупаться сейчас или прийти попозже?»- мучительно раздумывал Марк, ведь пока что у него не было ни спокойного равнодушия Карена, ни даже агрессивной нетерпимости брата Владимира.
Марк побоялся, что братья заметят его смущение. А девушки к тому же могут еще и обсмеять его горб.
Нет, лучше уйти. Но почему эта девушка с серебристым цветком в волосах вдруг, на мгновение замерев в воде, так странно посмотрела на него, точно узнала своего давнего знакомого? И почему они с подружкой так странно переглянулись? Впрочем, может, это ему только показалось. Надо уйти.
И, направившись к тропинке, Марк неловко зацепился рясой за ветку и услышал сзади заливистый смех девушки с серебристым цветком: «Осторожно, брат Марк» и брань брата Владимира.
Откуда ей известно его имя? Он, точно, никогда не видел ее и ту, другую, девушку тоже. И эти словно пророческие слова «осторожно, брат Марк»…
Она красива. Даже очень. И та, другая, девушка тоже. Нет, нельзя даже думать об этом. Отче наш, Иже еси на небесах! Марк уткнулся лицом в подушку. И не введи нас во искушение. Тишина и прохлада кельи немного успокоили его. Но избави нас… Марк закрыл глаза. Его разбудил колокольный звон, звавший на молитву. Болезненный солнечный свет проникал в узкие окна. Что-то случилось… Что-то неприятное… Ну да… «Осторожно, брат Марк». Нет, он не может войти в храм с такими мыслями. Да какие, к черту, мысли! Ему наплевать на этих девиц! А если и нет, разве не видит Бог каждый закоулок его души! Так к чему это лицемерие! Да, он пойдет, но не в церковь, а на то самое место, увидит опустевший берег, искупается в реке и снова обретет умиротворение.
У воды, действительно, было безлюдно. Только солнце отражалось в спокойном колыхании воды. Тихо покачивались прибрежные травы. В шелестящей на легком ветру листве пели птицы. Вдохнув в себя эту непостижимую и умиротворенную жизнь птиц, растений и ветра, Марк скинул рясу и погрузился в приятную прохладу воды. Конечно, его воображение сильно исказило и преувеличило утреннее происшествие. Марк доплыл до сломанного дерева, почти полностью преградившего узкую речку, и повернул назад. На воде дрожали солнечные блики. Как хорошо!
Осторожно ступая по острым камням, Марк направился к берегу, но легкий шорох заставил его остановиться. Нет! Это какой-то кошмарный сон! Из-за толстого ствола дуба показалась та самая девушка с серебристым цветком в волосах. Раздвинув заросли кустарников, она предстала перед Марком. И, о, ужас, она была совершенно обнаженной! Завораживающей походкой подошла к воде.
— Завтра вечером, — бархатно-низкий голос узорной змеей проник в душу Марка. — Ровно в семь. На этом самом месте. Я буду твоей.
И, вынув из волос серебристый цветок, девушка положила его на рясу и скрылась за деревьями.
Охваченный мелкой дрожью, Марк вышел на берег, поспешно закутался в рясу. Серебряный цветок упал на землю. Марк наклонился за ним, но, испугавшись своего порыва, отдернул руку и быстро зашагал по тропинке к позолоченным куполам.
Ночью он долго не мог заснуть. Пробовал молиться, но перед глазами предательски стоял образ девушки с серебристым цветком в волосах. «Осторожно, брат Марк». «Завтра вечером». Нет, не обычной девушки — злого духа-искусителя. «Ровно в семь». Зачем было снова идти к реке? «На этом самом месте». Господи, прости меня, грешного. «Я буду твоей».
На следующий вечер ровно в семь Марк сидел на берегу реки и обречено смотрел на сломанное дерево. Сияние предзакатного августовского солнца околдовывало, звало к чему-то таинственно-прекрасному, от чего ушел Марк. Но ведь еще не поздно! До пострижения в монахи осталось девятнадцать дней. И сегодняшний вечер. «Я буду твоей». Нет, об этом нельзя думать. Скорее назад, к иконам, свечам и молитвам! Но тогда образ девушки с серебристым цветком в волосах еще настойчивее будет преследовать его. Нет, он должен встретиться с ней и победить искушение. Эта мысль почему-то обрадовала Марка.
