— А, моя возлюбленная жрица, — жеманно прошепелявил Тримальхион, — как любезно с твоей стороны навестить меня. Надеюсь, твоя наставница Альбуция в добром здравии?
— Ваше приглашение — высокая честь для меня, достойный господин. Моя наставница здорова, хотя и немного утомлена, обслужив великое множество воинов, как и все мы, жрицы Приапа. Вы же знаете, какими дикими легионеры возвращаются со службы в провинциях…
— Иди сюда, шлюха, — прорычал Гермерос. Он попытался цапнуть Квартиллу за ляжку, но девушка ловко увернулась. — Я покажу тебе, что такое бронзовый жезл настоящего солдата!
— Впрочем, — как ни в чем не бывало продолжала она, — чтобы тронуться умом, совсем не обязательно отправляться в Сирийскую пустыню. Зачастую вполне хватает инцеста родителей.
Сзади послышался оживленный шум, и магнат тут же потерял к нам всякий интерес. Меня даже не успели представить.
— Рад, очень рад, — торопливо проговорил он, заправляя за шарф роскошно вышитую пурпурную салфетку с бахромой. — Занимайте места и наслаждайтесь.
Мы пристроились неподалеку, и мне наконец-то удалось избавиться от сопящего комка меха, занимавшего руки.
Кушанье, заставившее хозяину забыть о гостях, внесли и поставили на главный стол четверо слуг. Огромное плоское блюдо размером с дверь было инкрустировано мозаикой в виде знаков Зодиака, и возле каждого располагалась соответствующая символу пища. Медную куполообразную крышку в центре вскоре убрали, и под ней обнаружились жирная дичь, рыба, запеченная целиком и словно плавающая в соусе, и заяц, на спине которого красовались голубиные крылья — очевидно, для сходства с Пегасом. Рядом лежало что-то непонятное, бледное и бесформенное.
Квартилла схватила меня за руку и радостно взвизгнула:
— О Лаурентиус! Свежее свиное вымя, мое любимое!
Весь страх, напряжение и отчаяние этой безумной ночи и всей предшествующей недели собрались у меня в желудке в один тошнотворный комок, который немедленно двинулся к горлу, словно скорый поезд. Поняв, что не успею встать, я отвернул голову… и увидел сзади слугу с медным тазом наготове.
Приступ неудержимой рвоты продолжался целую вечность. Когда я, обессилев, откинулся на ложе, гости разразились бурными аплодисментами. Когда затихли последние хлопки, послышался голос Тримальхиона:
— Чужеземный спутник Квартиллы первым заслужил почести! Увенчать его лаврами!
Слуга нацепил мне на шею пышный венок из каких-то цветов.
Квартилла чмокнула меня в щеку.
— Потрясающе, Лаурентиус! Отрыжка просто демоническая, да еще в самом начале!
Дрожа от слабости, я принял из рук другого слуги влажную ароматную салфетку и вытер рот.
— Спасибо. Со студенческих времен такого не припомню.
— Теперь попробуешь вымя?
С трудом подавив новую волну тошноты, я качнул головой.
— Нет, благодарю, угощайся сама. Мне бы выпить…
— Мед для славного Лаурентиуса! — приказала жрица, хватаясь за свиной сосок и отпиливая его ножом.
Глотнув меду и прополоскав рот, я улегся поудобней и принялся наблюдать. В конце концов, не часто ведь удается поприсутствовать на настоящей римской оргии!
Реальность, впрочем, не вполне оправдала мои ожидания. Легендарная эпоха упадка империи в подметки не годилась двадцатому веку. Собравшихся интересовали лишь сплетни да набивание желудка всевозможными экзотическими яствами, причем Квартилла играла далеко не последнюю роль среди участников этого отталкивающего соревнования по причмокиванию, облизыванию пальцев и перемыванию косточек. Короче говоря, на обедах Ротари-клуба бывало и повеселее. Кульминацией вечера стала семейная ссора. Жена запустила в мужа тарелкой, тот успел увернуться, и пострадавшим едва не оказался сам Тримальхион.
— Ах ты, сука!
— Ублюдок!
— Юлий! Мелисса! — поспешил вмешаться хозяин. — Что вы творите! Это же коринфский сервиз!
— Извини, Тримальхион, но он заслужил! Я поймала его в туалете с этой шлюхой Унотеей!
Певцы пели (Это хит из «Парня Асафетиды», — подмигнула Квартилла), танцоры танцевали, жонглеры жонглировали. После очередного блюда — зажаренного целиком кабана с начинкой из живых дроздов — на сцену выбежала парочка крикливых шутов в живописных лохмотьях.
— Меня зовут Хайга, а моего друга — Хатта!
— Не верьте, он лживый фракиец!
— С чего это ты так разозлился, Хатта?
— Ты сказал, что меня зовут Хатта!
— Разве это не твое имя?
— Ну конечно, мое!
— Тогда в чем же дело?
— Меня так вовсе не зовут!
— А как же тебя зовут?
— Сумасшедшим!
Аудитория разразилась хохотом.
— Парадокс, достойный Зенона! — провозгласил Тримальхион, швыряя шутам горсть монет.
На протяжении всего вечера Гермерос, которого явно раздражала наша близость с Квартиллой, обрушивал на меня залпы свирепых взглядов, сопровождавшихся грозным рыком. Стоило ей обернуться ко мне, как в его глазах вспыхивали огоньки бешенства. Несколько раз я уже сжимался, ожидая неминуемого нападения, но, к счастью, громила так и не решился нарушить мирное течение застолья.
Град яств и напитков все не ослабевал. Перемены блюд, с базарной помпезностью объявляемые Тримальхионом, становились все изысканнее. Я осушал чашу за чашей, пока мои зрение и слух не начали терять четкость, словно размытая логика нейронной кибернетической сети, из-за которой я потерял, то есть потеряю, работу две тысячи лет спустя.
Мне почему-то показалось отличной идеей опустить голову на колени Квартилле и слегка вздремнуть. Пускай Гермерос делает что хочет, вот только эта дурацкая шляпа… Я снял колпак и нахлобучил на голову Соне, чтобы не потерять. Болтовня за столом немедленно превратилась в бессмысленный поток звуков, убаюкавший меня окончательно.
Очнулся я от дикого вопля Сони.
На столе красовался последний шедевр из кухни Тримальхиона — какие-то мелкие грызуны в сахарной глазури. Раз в десять меньше моей Сони, в остальном они были точной ее копией.
Соня продолжала что-то неразборчиво визжать на латыни. Я сорвал с нее колпак и надел на себя.
— Какой сейчас месяц? Какой месяц? — вопила она теперь уже по-английски.
Я перевел вопрос Квартилле.
— Э-э… квинтилий, кажется, — подумав, ответила жрица.
— Но ведь он не кончается на «о»! — всхлипнула Соня. — Как они могли учинить такое с моими родственниками, не дождавшись даже октября!
— Октябрь тоже не кончается на «о», — заметил я.
— Он хотя бы начинается!
В зале воцарилась мертвая тишина. Все испуганно уставились на нас, некоторые выставили пальцы рожками от сглаза.
Гермерос, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Это злой чародей! Иначе как бы такой замухрышка смог овладеть жрицей? Ее надо освободить! Смерть колдуну!
Подняв меч, он двинулся в мою сторону.
Я поспешно нащупал в кармане прогрызенный пакетик с конфетти и вытряхнул немного на Квартиллу. Потом поднес к губам волшебный рог…
— Он призывает на помощь духов! — заорал Гермерос и, бросившись вперед, неуклюже повалился на наше ложе.
Дунув изо всех сил, я успел заметить, что один кружочек конфетти слетел с плеча Квартиллы на него. Черт подери…
После масляных римских ламп солнечный свет был так ярок, что я невольно зажмурился, надеясь, что Гермерос, если он последовал за нами, испытывает те же неудобства. Судя потому, что лезвия меча, вонзающегося в мою измученную грудь, я не ощутил, злобный вояка в этот момент столь же неистово тер глаза. Слепящие пятна постепенно исчезали из поля зрения, одновременно в слух вторгались чеканные ритмы электрогитары, а по некоторым привычным звукам я понял, что нашу странную компанию обтекает непрерывный поток людей.
Наконец я обрел зрение.
Квартилла с отвисшей от изумления челюстью медленно кружилась на месте, знакомясь с новой обстановкой. Гермерос, опустив меч и явно не веря глазам, неуклюже потирал ручищей обезьянью физиономию. Соня снова беззаботно похрапывала у моих ног, совершенно позабыв о печальной участи своей родни.
Вокруг виднелись современные кварталы, мы стояли у ворот какого-то парка. Мимо двигались толпы людей, преимущественно молодежи, направляясь к зеленым лужайкам. Кто-то на ходу кинул в урну газету, и я подхватил ее.
Это был «Сан-Францисский оракул». В глаза бросился заголовок, набранный аршинными буквами:
ПЕРВЫЙ ВСЕНАРОДНЫЙ ПОП-ФЕСТИВАЛЬ
Год тысяча девятьсот шестьдесят седьмой, я родился — рожусь — только через десять лет!
Знаменитое Лето Любви!
Квартилла перестала кружиться и обернула ко мне сияющее лицо.
— Лаурентиус! Это просто замечательно! Ты перенес нас в свой подземный мир!
— Где-то так, — хмыкнул я. — С ошибочкой на полсотни лет и ширину континента.
