У меня был… нет, у меня есть сын. Его зовут Джейкоб. Надеюсь, вы простите мне мою… Так, погодите! Сейчас, я перестану, эти проклятые слезы… Где-то был мой платок. Ах да, вот же он. О чем я говорила? Джейкоб, да…
Джейкоб учился в Большом Университете Механики в Рривв, при котором и жил. Он всегда был очень умным и с детства испытывал страсть к воздухоплаванию. Джейкоб хотел стать аэро-инженером, мечтал строить дирижабли, воздушные экипажи и тому подобное. Профессора прочили ему большое будущее. Я очень им гордилась. В смысле, горжусь.
В последние годы мы с ним виделись нечасто — все его время занимала учеба, а мое — работа. Но праздники мы всегда встречали вместе, и этот тоже не должен был стать исключением. Близился Новый год. И Джейкоб приехал.
Я была так счастлива. Мы готовились к празднику. Джейкоб витал мыслями в своих чертежах и проектах — он все говорил о новом изобретении, над которым работал весь последний год и которое хотел после праздника предоставить на рассмотрение профессорской коллегии. По его словам, это было что-то, что навсегда впишет его имя в историю воздухоплавания. С горящими глазами он говорил о преодолении недостижимых до этого высот, о полетах туда, куда прежде никто не поднимался — чуть ли не на луну. Он сыпал терминами, рассказывал о каких-то клапанах и поршнях. Я не сильно разбираюсь во всей этой механике, но была рада просто слушать его. Этот восторг, с которым он говорил о последних сошедшихся расчетах…
Накануне Нового года объявили о приближении снежной бури. Дом закрыли, на окна опустились штормовые ставни.
В последний раз я видела Джейкоба на этом самом диване. Последнее, что он сказал мне… я никогда этого не забуду: «Мама, думаю, мой патент замечательно будет смотреться среди всех этих скучных газетных вырезок на твоей стене».
Я вышла из этой гостиной всего на мгновение — мистер Поуп позвонил в дверь убедиться, что я все заперла.
Больше Джейкоба я не видела. Я сперва даже не поняла, что произошло…
Я была на грани отчаяния, но не могла себе позволить поддаться ему. Любая другая мать, я уверена, на моем месте открыла бы окно и шагнула бы прямо в бурю, но я… Какая-то крошечная частичка внутри твердила: мой сын не мертв. А я всегда верила своей интуиции…
Я обыскала каждый угол в этом проклятом доме, поговорила со всеми, и ничего не нашла, даже сочувствия — одно плохо потаенное злорадство: и тебя настигло, что и нас. А потом… у меня просто закончились варианты, я не знала, что дальше делать, не представляла, где мне искать Джейкоба. Я могла лишь просить помощи.
Когда мистер Фартинг расследовал дела в центре или на фабричных улочках, ему помогал кое-кто из полиции — хитроумный сыщик, который всегда находил улики, всегда отыскивал виновных. Лайонел Грейвз. Он был моей последней надеждой, и я сообщила ему о том, что мой сын исчез, рассказала все, что знала, о пропажах в этом доме.
«Снежные бури? — только и спросил Лайонел. — Исчезновения в бурях?!»
Я сразу же все поняла — по тому, как заблестели его глаза. Многие годы люди исчезали во время снежных бурь по всему городу, и Лайонел Грейвз решил, что это связано. Сама того не зная, я предоставила ему ниточку. Он полагал, что, разыскав Джейкоба и прочих пропавших в доме, поймет, куда пропадали и остальные. Мой «Сюжет века» стал для него «Расследованием века».
Несмотря на мои доводы и на возражения его жены, Лилли, он поступил по моему примеру: перебрался в этот дом, а именно — в бывшую квартиру исчезнувших Хейли.
С его приездом, поиск, вроде как, сдвинулся с мертвой точки: сообща мы выяснили, при каких обстоятельствах исчезли прочие жильцы дома, с удивлением обнаружили, что некоторые из соседей и вовсе отрицают существование своих пропавших родственников. Но мы были на верном пути. И я уже начала верить, что на этот раз докопаюсь до правды.
А затем Лайонел Грейвз пропал.
Незадолго перед исчезновением он успел сообщить мне, что догадывается, кто стоит за пропажами, но в подробности вдаваться отказался, пока все не проверит. Больше я его не видела. Он исчез. Как Джейкоб. Как другие.
Я узнала, что в утро перед бурей он заходил к Хэмму, но старик ничего вразумительного сообщить не смог. Лилли Грейвз была уверена, что Лайонела убили, она помешалась от горя. Я совсем отчаялась. Моя последняя надежда пропала в метели вместе с моим сыщиком.
И тогда я сделала то, от чего отговаривала себя с самого момента, как пропал Джейкоб. Я пошла к Птицелову. И сказала ему, что знаю, чем он занимался, и что мне нет никакого до этого дела. Я умоляла его рассказать все, что он знает об исчезновениях. Понимаете, он не мог здесь жить и ничего не знать и… и каково же было мое удивление, когда он сказал, что не представляет, о чем я говорю. Он уверял, что не занимается никакой ловлей не-птиц, не знает ни о каком Портном. И самое поразительное было то, что он говорил правду. В тот миг я это отчетливо поняла. Передо мной был вовсе не коварный Птицелов, а обычный осунувшийся житель Горри. Он и правда не знал! Нет, я не представляю, как такое возможно…
А потом произошло самое ужасное и отвратительное: Птицелов меня пожалел! Он сказал, что сочувствует мне, и посоветовал найти в себе силы и жить дальше. Жить дальше! Вы можете в это поверить?!
Но просто жить дальше я, разумеется, не могла. И ни на минуту не оставляла свои поиски, которые, как и до того, ни к чему не приводили…
Время шло, буря сменяла бурю, и однажды в этом доме исчез еще кое-кто. Полгода назад твой отец, Арабелла, вышел из квартиры на прогулку с вашей собакой и больше не вернулся. Нет! Не гляди на меня с такой надеждой! Я мало, что знаю. Лишь то, что они так и не вышли через двери дома, что миссис Поуп сказала мистеру Поупу: «Еще один», на что тот ничего не ответил, а просто уткнулся в газету, и то, что мадам Флёрхаунд из девятнадцатой квартиры всю бурю жаловалась, будто слышит собачий лай на чердаке. Я исследовала чердак, и, конечно же, ничего там не обнаружила.
А потом я случайно услышала слова этого сбрендившего Хэмма. О том, что якобы его временами навещает господин Борган. На моем месте любой решил бы, что он просто спятил, и все же… что-то мне напомнили его россказни о том, как в бурю к нему приходит его старый соратник, и они вспоминают былые времена за кружечкой джина. И я вспомнила. Это походило на те нелепые газетные статьи в рубрике курьезов.
Я поговорила с Хэммом, а он горазд болтать — просто житья не видит, кроме как рассказать о своем ненаглядном капитане и былых подвигах. И по его оговоркам я поняла, что господин Борган, хозяин нашего дома, уже давно никакой не господин Борган. Что вместо него к старику приходит монстр с огромным носом, белой кожей и черными глазами. И монстр этот прикидывается его другом-капитаном, мол, у него даже память капитана.
Это было невероятное, ошеломительное открытие. Если пропавший господин Борган каким-то образом стал не-птицей, это все кардинально меняло. Оба моих дела вдруг объединились и слились в одно. Я понимаю, что это прозвучит, как бред, но что мне еще было думать?! Я предположила, что и Джейкоб тоже. Тоже стал таким же… не-птицей.
И вскоре я неожиданно получила подтверждение своей догадки.
Мне пришло письмо. Писал мне один из сокурсников моего сына — он утверждал, что видел Джейкоба буквально на днях в каком-то пабе. По его словам, он подошел поприветствовать его, поинтересовался, куда он пропадал, но Джейкоб его не узнал. Мол, Джейкоб попросил оставить его в покое и не лезть со своими ненужными разговорами к совершенно незнакомым людям. Сокурсник моего сына весьма оскорбился, но счел своим долгом написать мне. Также он сообщил, что Джейкоб был пьян, буянил и кутил в компании какого-то хлыща. Это было уже что-то. Нет! Это было то, чего я так долго ждала!
Я отправилась в упомянутый паб, поговорила с хозяином и узнала, что означенные личности действительно довольно буйно провели там один из вечеров. Они не представились, он не знал, куда они ушли, но подробно описал обоих. В одном из описанных я с замиранием сердца узнала своего сына! А в свежей газете, опять же в разделе курьезов, я нашла заметку о некоем господине, который провел ночь за дебоширством, был арестован и отправлен в застенок полицейского участка в Гротвей, но при этом клялся, что сам стал жертвой носатого монстра, который заставлял его пить и буянить.
