— И я не собираюсь его приобретать, — твердо ответил Эшер, заслужив, к своему удивлению, одну из мимолетных, неожиданно человеческих улыбок Исидро.
— У всего есть свои плюсы.
На середине заполненного людьми пространства, отделявшего входные двери от буфета, Эшер замедлил шаг.
— Они настоящие?
Исидро огляделся. Вокруг них дамы в атласных платьях по петербургской моде — с глубокими, до самых сосков, вырезами — и бледные джентльмены в вечерних костюмах или роскошных шелковых «народных» одеждах в полный голос на французском и русском языках беседовали о таинственных перемещениях, видениях, эманациях и акциях железных дорог…
— Кто именно?
— Феи в саду. Самые ранние записи о них относятся ко временам античности, но я ни единого мгновения не верил, что кто-то их в самом деле видел. Впрочем, точно также было и с историями о вампирах.
— Разница в том, — ответил Исидро, — что вампиров нельзя назвать сверхъестественными существами. Нас мало, и мы достаточно умны — по большей части — для того, чтобы не попадаться на глаза нашим жертвам, которые многократно превосходят нас числом. Что же касается фей в саду, то в их отношении я ничем не отличаюсь от мужчин и женщин, собравшихся в этом чрезвычайно шумном помещении: у меня есть мнение. И мнение это таково: хотя я и не стану отрицать, что некоторые люди в самом деле могли повстречать духов природы, точно так же, как отдельные смертные могли беседовать с призраками, я глубоко сомневаюсь, что все те, кто заявляет о подобном опыте, на самом деле видели нечто большее, чем иллюзию.
Эшер снова усмехнулся, на этот раз — от того, как был сформулирован ответ.
— Вы когда-нибудь видели фей?
— Пожелали бы они стать видимыми для вампира?
Исидро отвернулся, и Эшер подумал: «Туше». В кармане вызывающе-американского пиджака, больше похожего на смокинг, он нащупал письмо от Лидии, которое ждало его по возвращении из дома леди Ирэн. Затем расправил плечи и напомнил себе, что в зале полным-полно суеверных бездельников, которые к тому же не были протестантами, а он — американец милостью божьей и ничем не уступает этим сопливым русским.
Эшер прошествовал к тому месту, где стояли хозяева бала, и был представлен двум дочерям черногорского князя, которые вышли замуж за кузенов царя; это были темноглазые, грациозные женщины примерно одного с ним возраста, одетые с роскошью, которую английские дамы приберегали для представления ко двору. Князь Разумовский, подобный облаченному в зеленый мундир улыбающемуся гению, появился как раз в тот момент, когда Эшер подошел к княгиням, и добавил несколько слов о широте взглядов мистера Пламмера и его крупном состоянии, вложенном в суда и консервные заводы. Такая рекомендация обеспечила Эшеру неиссякаемый поток собеседников: аристократы, мужчины и женщины, которым наскучили «суровые условности» православной церкви и которые жаждали «исследовать миры, объявленные несуществующими так называемой современной наукой»; бледные, настойчивые представители обширного класса профессионального чиновничества, которое веками правило Российской Империей, переполненные любовью к «настоящей России, России деревень, познавшей себя и свою суть»; шарлатаны — как местные, так и иностранные, а то и вовсе непонятной национальности, — которые хватали Эшера за локоть или плечо, словно собираясь силой провести его сквозь Врата Просветления, и заглядывали ему в глаза со словами «Я вижу, вы ищете Истину…».
А я вижу, что ВЫ собираетесь залезть мне в карман.
Ему стало интересно, наткнулся ли кто-нибудь из этих людей на Исидро, и с каким результатом.
В экипаже, везущем их во дворец, после того, как Эшер перечислил своему спутнику фамилии врачей, на которые надо обратить внимание, он вспомнил о графе Голенищеве:
— Мы можем встретить его этим вечером?
— Сомневаюсь, — Исидро, облаченный в элегантный вечерний костюм, скрестил на груди затянутые в перчатки руки; в свете фонарей Набережной он походил на статуэтку слоновой кости.
— А его соперник? Князь Даргомыжский?
— Думаю, если бы леди Ирэн видела Даргомыжского, Голенищев назвал бы его имя, пусть лишь для того, чтобы досадить ему. Поэтому я полагаю, что тем вечером, когда произошла встреча у Оболенских, Даргомыжский тоже был на балу в опере. Голенищев тщеславен — и глуп, особенно когда речь заходит о выборе птенцов, — но для того, чтобы сохранить власть, он должен был усвоить, что мы в безопасности только до тех пор, пока остаемся невидимыми. К тому же с теми людьми, которых мы встретим сегодня вечером, ни один здравомыслящий вампир не станет разговаривать: они верят в существование вампиров и одновременно с этим занимают достаточно высокое положение, чтобы власть предержащие прислушались к ним. Нам повезло, — сухо добавил Исидро, — что им никто не верит.
Уже в зале Эшер не слишком удивился тому, что Исидро стал если не в буквальном смысле слова невидимым, то почти незаметным. Возможно, все дело было в покрывавших лицо шрамах, из-за которых вампир не мог выглядеть вполне по-человечески? Или же ему хотелось избежать общения с четырьмя тысячами человек, которые говорили о таких вещах, как загадочный дождь из рыб, выпавший в мае 1900 в местечке Олнейвилл, Род-Айленд, или обсуждали «звездное желе» (чем бы оно ни было) и его внеземное или сверхъестественное происхождение? Четверо мужчин и одна женщина поведали Эшеру о привидениях, обитающих в их домах. Женщина лет шестидесяти, в бриллиантах, за которые можно было бы купить Новый Колледж и души всех его сотрудников, взяла Эшера за руки и с серьезным видом рассказала ему о феях, которых она видела в дальней части сада. Эшер придал лицу самое суровое выражение и воскликнул: «Не может быть!»
Наконец, трое человек, которых князь Разумовский по отдельности направлял к нему, рассказали Эшеру о самовозгорании людей.
— Та женщина во Франции в начале восемнадцатого века, она была лишь одной из многих, известных еще с библейских времен! — заявила серьезная темноглазая дама, которую Эшер, оценивший примерную стоимость ее платья и украшений, счел женой или сестрой какого-нибудь высокопоставленного министерского чиновника. — Ученые сговорились, определенно сговорились, и держат подобные сведения в тайне от нас, мистер Пламмер, поскольку боятся вызвать панику. Но я сама слышала — от близкого друга, чьим словам можно доверять! — о подобном случае, произошедшем, по словам его знакомого, в Киеве…
— Это правда, — прогудел коренастый невысокий джентльмен в круглых очках с толстыми стеклами, похожий на слегка перекормленного гнома. Он, как и многие из присутствовавших на балу мужчин (хотя Эшер заметил, что неподдельным интересом к теософии в основном отличались женщины), предпочел официальному вечернему костюму, включавшему белый галстук и фрак, «народный» наряд: свободную рубаху, какие носят крестьяне, мешковатые штаны и башмаки; вся разница заключалась в том, что «народ» из отдаленных деревень, как правило, не заказывает рубахи и штаны у портного и не шьет их из плотного китайского шелка.
— Если бы я опубликовал все, что мне удалось узнать, моя репутация в Университете непоправимо пострадала бы, — продолжил гном, хватая Эшера за рукав с цепкостью, которая намекала на побег его предыдущих слушателей, и вскидывая вверх палец. — Но есть свидетельства, указывающие на истинность подобных происшествий. Не в Индии или Мексике, между прочим, а здесь, в Петербурге. Только прошлой осенью дворник одного из этих многоквартирных домов на Большом Сампсониевском нашел в комнате груду пепла, в которую и превратилось тело, все, кроме туфель…
— Была целая череда таких событий, — вмешалась чиновничья жена. — Четыре или пять, на этих ужасных улочках вокруг Крестов и железнодорожного вокзала. И всегда одно и то же! Маслянистые желтые отложения на стенах, синий дым в воздухе…
— Не может быть! — воскликнул Эшер, переходя на английский со школьного французского, на котором он старательно выспрашивал своих информантов.
— Известно и о других подобных случаях — а также о сгоревших телах, рядом с которыми не было и следов горючего, — и все они произошли между августом и октябрем в Санкт-Петербурге, — добавил гном, тыкая толстым указательным пальцем Эшеру в жилетку. — Но ученые скажут вам, что речь идет о Выборгской стороне — это самые отвратительные петербургские трущобы, месье Пламмер, — и что бедняки употребляют слишком много водки. Так что эти несчастные были пьяницами, чья одежда пропиталась спиртом и загорелась от случайно оброненной американской сигареты. Я же спрошу: что, все они? Я слышал по меньшей мере семь разных историй… Разумно ли считать, что семь человек — и среди них юная девушка, судя по размеру и фасону обуви… обуви, совсем не похожей на ту, что носят фабричные работницы, — семь человек настолько пропитались водкой, что сгорела не только плоть, но и кости?
