За окном чердака бушевала буря, не-птицы отмечали Крайвенгроу, но Горана Корвиуса праздник не заботил. Его ждал собственный официальный выход, и для него требовалось хорошо выглядеть. Одноглазый стоял у сплетенного из красных нитей зеркала и разглядывал себя в нем. Любой другой ничего бы там не разобрал, ведь нитки не умеют отражать, но Горан видел все превосходно.
Гораций Горр справился великолепно. То, что он пошил, было не просто каким-то костюмом, но являлось словно неким отголоском прошлого — прекрасного, преисполненного славных дней и счастливых ночей, прошлого, в которое невероятно хотелось вернуться.
Что ж, сейчас у Корвиуса наконец выдалась возможность вернуть это прошлое…
Даже по меркам не-птиц он прожил долгую жизнь, и жизнь эта в один момент изменилась — она сломалась и скомкалась по вине всего лишь одной ненавистной личности. И личность эта в скором времени поплатится. Коппелиус Трогмортон по прозвищу «Песочный Человек», который отнял у него глаз, лишил положения и унизил, постепенно потеряет все. Его нить отличалась от прочих. Как и другие не-птичьи нити, она была алой, но ее спиралью обвивала черная нить. Ничего, и данная жила в какой-то момент оборвется, и час этот уже совсем близок. Терпение Одноглазого вскоре должно было быть вознаграждено. Все планы стали срабатывать один за другим, и это немудрено с такими-то исполнителями.
Птицелов проявил себя наилучшим образом. Он никогда не подводил, и на этот раз выступил с блеском. Его черная нить прошивала всю паутину, и к ней сходились прочие черные нити.
Горан принялся завязывать новые узелки. Одна за другой черные нити не-птиц из семейства Трогмортона оканчивали свой путь на нити Птицелова. С отдельной любовью и трепетом Одноглазый завязал узел двойной черной нити, которая принадлежала самому Тристану, племянничку проклятого Песочного Человека. Все они в клетках. Все в трюме железной машины — этого штормового трамвая Птицелова. Тристан отдал ключи от восьмого этажа своим тюремщикам, и теперь восьмой этаж пуст.
План был сложен, состоял из множества ступеней. Эта дура Клара так и не поняла, в чем заключалось «Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн». Она не задумывалась обо всех причинах, а зря. Иначе, возможно, догадалась бы, что это Пророчество было сделано для того, чтобы, во-первых, разобщить их с Тристаном, во-вторых, посеять раздор на восьмом этаже, а в-третьих, избавить Тристана от его цепного пса Кэрри, пустить его на бессмысленную охоту и оставить без защиты всех прочих.
«Пророчество о пленении Гелленкопфом Каррана и Коллн» плавно переросло в «Пророчество об опустошении восьмого этажа». А уже оно напрямую вело к «Пророчеству о смерти Клары Шпигельрабераух».
Клара… глупая Клара… Она и подумать не могла, что попадется в ловушку. Еще бы: она ведь не верила Пророчествам, не верила Одноглазому. На ее неверии он и сыграл.
Ему не нужно было ее ни в чем переубеждать. Ему всего лишь нужно было поддерживать в ней презрительность и недоверие к своей особе. Он хотел, чтобы она злилась, ненавидела его. Клара пыталась убеждать прочих не-птиц в том, что его Пророчества — самоисполняющиеся, и он не мешал ей. И сейчас она должна считать, что именно он, лжепророк Одноглазый, во всем виноват. Что именно он — причина того, что с ней произошло.
План был прост — выманить ее. Забрать у нее самое дорогое — воспитанника. Заставить ее очертя голову ринуться за ним — прямо в ловушку.
Как раз, чтобы сделать последние приготовления этой ловушки Одноглазый и отправился в Гротвей.
Канцлер Кренчеллин был слишком высокого о себе мнения. И пусть он и в подметки не годился даже простым лейтенантам из армии не-птиц двухсотлетней давности, среди которых воевал молодой тогда Горан Корвиус, он мнил себя едва ли не вершителем всех на свете судеб и считал, что его время и внимание невесть как важны.
При этом, несмотря на свое положение и самолюбие, еще ни в одной из паутин Одноглазого он не был черной нитью. Знай этот напыщенный хмырь, что для великих дел и цепей событий он не играет особой роли, это бы, вероятно, несколько поумерило бы его пыл. Но он не знал.
— Будет не слишком удобно, если вас здесь увидят, — сказал канцлер, недовольно глядя на гостя.
«Удобно», — поморщился Горан Корвиус. Эта жалкая личность рассуждает, оперируя понятиями «удобно» и «неудобно». Для Одноглазого это характеризовало его, как существо мелочное и мелкое. И все же сейчас он был нужен.
— Час настал, господин канцлер, — сказал Горан.
Кренчеллин впал в ступор. Неуместный визит мгновенно превратился для него в нечто, наподобие сообщения о выселении из-под теплого уютного одеяла в морозное утро.
— Как… Как настал? — выдавил он с трудом.
— Я уже отправляюсь, — сообщил Горан. — И зашел лишь убедиться, что все готово. Вы ведь помните, как важно, чтобы все было соблюдено до мельчайших деталей?
— Да-да, я помню, — пробормотал канцлер. Он выглядел слегка испуганным, хотя всячески и пытался это скрыть. Одноглазый не обманывался: Кренчеллин боится не его. «Дар Горана Корвиуса» никогда не вызывал трепета среди не-птиц, они считали его чем-то обыденным, вроде сводки новостей, а его услуги по предоставлению Пророчеств своего рода услугами почтальона.
— Вы же не пытаетесь отказаться от своего Пророчества? — спросил Одноглазый.
Канцлер Кренчеллин вскинул тревожный взгляд и пошел на попятную — буквально отступил на пару шажочков.
— Ну, вы понимаете… — начал он. — Все завертелось так быстро и… я не рассчитывал, что…
— Вы, верно, забыли ваши собственные слова, господин канцлер, — холодно произнес Горан. — Так я вам напомню. Вы сказали: «Я всегда буду ощущать, что моя должность — ненастоящая, пока рядом будет эта девчонка». И вы были правы. Влияние Шпигельрабераух слишком велико. Если оно и не превышает ваше, то равноценно ему.
— Да, все это так, но…
— Вы ведь хотели от нее избавиться, — напомнил Одноглазый. — Вам нужна была возможность сделать это чужими руками, и она вам предоставлена. В чем же дело?
Канцлер бросил испуганный взгляд за спину, где располагалась дверь кабинета. Из-за нее раздавались музыка, смех и пение. Праздник Снежной бури был в самом разгаре.
— Я не думал, что…
— Вы не думали, что это произойдет на самом деле? — презрительно бросил Горан. — Что «Пророчество о смерти Клары Шпигельрабераух», которое я вам принес, действительно сбудется? Разве вы не знаете, что все мои Пророчества сбываются? Нити… все в них. И будь то укус голодной снежинки или смерть — этому суждено произойти.
Толстяк-канцлер был слишком испуган, чтобы отвечать или спорить. Он боялся замарать ручки, боялся, что кто-то узнает о его причастности к гибели всеми любимой Клары Шпигельрабераух. На словах, когда все это оставалось в теории, он был не в пример более уверен и тверд. Что ж, трусливость этой подлой душонки не стала для Горана Корвиуса откровением, и она никак не влияла на дальнейшие события.
— Вы сделали то, что должны были? — спросил Одноглазый.
— Да.
Разумеется, он сделал. Ведь он и не подозревал, зачем все это было нужно.
Когда канцлеру сообщили, что от него требуется всего лишь распустить слух о том, что на Крайвенгроу пророк Одноглазый будет присутствовать на балу в человеческом поместье «Уэллесби», он и подумать не мог, что все это делалось, чтобы заманить Клару в ловушку. Но также он не догадывался о том, что это станет и его собственным концом: его нить незаметно ползла через паутину «Пророчества о смерти Клары Шпигельрабераух», теряясь еще в десятках таких же нитей, пока не обрывалась почти сразу же после узелка, на котором Пророчество заканчивалось…
Покинул пока еще канцлера Кренчеллина Горан Корвиус в приподнятом расположении духа. Все складывалось не просто наилучшим, а единственно-возможным образом. И образ этот не сулил врагам Одноглазого ничего хорошего…
Вагончик ехал довольно быстро. Горан Корвиус оценил людскую изобретательность. Люди, в отличие от не-птиц, не владели силами природы, они были способны лишь выживать, давным-давно растеряв все ключи и поводки от метелей, снега, ветров и туч. И они пытались заместить это хитрыми машинами и устройствами — такими, как железная дорога, проложенная в каменных трубах под землей, или еще более тонкими механизмами, вроде металлического человека, который управлял вагоном.
