двумя здоровыми маленькими ножками.
Хай исчезает за боковой дверью, и я следую за ним. Детская спальня Джо. Фактически,
кровать- шкаф. Настоящие спальни гораздо больше. Я осматриваюсь. Не ожидала, что она будет
сиреневой.
Кровать, аккуратно застланная выцветшим фиолетовым ватным одеялом, занимает
практически всё пространство. Магнитофон (можно подумать, что он сохранился ещё с эпохи
динозавров) стоит на низком столике рядом с коллекцией дешёвых книг в мягкой обложке,
резинками для волос, дисками и другими свидетелями детства Джо. На одной из стен есть пробковая
доска, завешанная постерами, поздравительными открытками и фотографиями. Это опять же
фотографии семьи и школьные снимки, но на них уже фигурируют двое других людей. Один из них
— Джо, а другой…
Хай.
Хмм. Судя по тому, что я видела, я бы не назвала их лучшими друзьями.
Парень со снимков копается в шкафу.
— Джо! Ты идёшь? Я не знаю, что ей дать!
Джо забирается внутрь. Комната настолько мала, что не может вместить нас всех. Я сажусь на
кровать.
— Иди возьми в кухне ножницы, и… — Джо сглатывает, — …папину машинку для стрижки
из-под раковины в ванной. Нам надо что-то сделать с её волосами. — Она смотрит на меня. —
Бунтарки не выглядят так. — Рада видеть, что она снова «жизнерадостна и весела». — Что
случилось с твоими волосами? — Затем ей на ум приходит более очевидный вопрос: — И почему ты
вообще оказалась в сумасшедшем доме?
Меня так и подмывает сказать: «Потому что я сумасшедшая», — просто для того, чтобы
увидеть её реакцию, но мне удаётся побороть это желание. Вместо этого я заимствую историю,
которую слышала от одной встреченной на улице девочки.
— Мне некуда было идти, — пожимаю я плечами. — Я думала, что в больнице будет…
безопаснее… чем в доме моей последней приёмной семьи … — Я показываю на свои оборванные
волосы и шрамы, позволяя ей самостоятельно заполнить пробелы.
На ее лице написано: «Чушь собачья», но рот остаётся закрытым.
Джо вытаскивает Хая в коридор и, заняв его место, принимается копаться в шкафу. Она
вслепую кидает в мою сторону джинсы, а за ними чёрную футболку с нарисованным на ней неоново-
зелёным кроссовком, от которого разбегается куча таких же неоновых молний. Видно, вытащила
наугад. Покопавшись глубже, она достаёт потрепанную куртку в военном стиле: армейско-зелёного
цвета, с заклёпками и поясом на талии. Хоть рукава её и потёрлись, выглядит она очень даже круто.
Маме нравилось одевать меня в пастельных тонах, как будто вся эта нежность могла в конечном
итоге впитаться в меня.
— Переодевайся, — приказывает Джо и, выйдя наружу, закрывает за собой дверь.
Я переодеваюсь. Джо выше и грудастее меня, поэтому джинсы мне приходится подвернуть, а
рубашка оказывает немного свободной, но сидит всё это достаточно хорошо.
Хай и Джо ждут меня в ванной комнате. Точнее, в ванной комнате находится Джо, и так как
помещение слишком мало, Хай смог ступить туда только одной ногой. Если быть честной, то нога у
него, действительно, большая.
Джо держит ножницы, за которыми посылала Хая. Обычно я не позволяю девчонкам, которые
не испытывают ко мне симпатии, находиться рядом со мной с чем-нибудь острым, а уж тем более, я
не позволяю им стричь мои волосы. Протиснувшись в ванную, я забираю у неё ножницы. Она
пожимает плечами, кладёт машинку для стрижки на раковину цвета авокадо и оставляет меня одну.
Да уж, постаралась я изуродовать свои чудесные чёрные локоны. Искромсала их так, что с
одной стороны они совсем короткие, длиной всего несколько сантиметров, а с другой — длинные. К
26
счастью, я мастер своего дела, поэтому приступаю к работе.
Моя новая стрижка осталась ассиметричной, но теперь создает впечатление, как будто так и
было задумано. Между модой и безумством всегда лежит тонкая грань. Думаю, я на правильном
пути. Длинная сторона достигает до конца скулы. Короткая сторона подправлена и подстрижена
ярусами. Очень модная плохая девочка.
Я перехожу к косметике: сильно подвожу глаза контурным карандашом сверху и снизу и
покрываю ресницы тушью. К сожалению, чёрного лака для ногтей нет, поэтому я быстро наношу
слой тёмно-фиолетового.
Я слишком худая, практически тощая из-за пребывания в психбольнице, и бледная. Худоба и
бледность наркомана. Порез на щеке больше не кровоточит и теперь служит прекрасным
дополнением к моей дурной славе, так что я сдираю пластырь, чтобы выставить его напоказ. С
ассиметричной стрижкой, подведёнными глазами и выданной мне одеждой я выгляжу как какая-
нибудь старшеклассница, заставляющая своих родителей уважать собственных детей. Идеально.
Я присоединяюсь к остальным, сидящим в гостиной, которая (едва ли) похожа на комнату.
— Вау! — Ури разевает от изумления рот. Галёрка одобряет. — Как ты это сделала?
— У меня хорошо получается резать… — кратчайшая пауза — …волосы.
Думаю, Джо оценила мою многозначительную заминку, так как в её глаза возвращается
жесткость. Тем не менее, ничего не говоря, она протягивает мне мужские носки и потрёпанную пару
чёрных кед.
Хай, плюхнувшись на диван, пытается удержать ручку на кончике языка. Оглядев меня,
восклицает:
— Очень плохая девочка!
Ури плюхается рядом с ним и что-то ищет — вероятно, ручку.
Джо падает в желчно-бежевое кресло, устремив глаза на колени.
— Нам надо выбраться отсюда до завтрака и присоединиться ко всем в столовой.
Я сажусь на пол и надеваю обувь. Ури находит ручку, и они с Хаем начинают соревноваться в
балансировании ручки на языке. Джо отрывает липучку с корсета на ноге и прикрепляет её обратно,
затем снова отрывает. Проходит несколько бесшумных, если не считать повторяющегося звука,
издаваемого липучкой, минут.
— Сколько осталось времени до завтрака? — спрашиваю я.
— Мно-о-ого, — предполагает Ури, роняя ручку из-за бесполезного ответа. Он вытирает с
лица слюни. — Завтрак в 9.30.
Сейчас должно быть около 8. Убейте меня.
— Итак, что я должна знать, чтобы быть Эммой? — спрашиваю я. Это должно отвлечь Джо от
её занятия. Она моргает, но не отвечает. — Джо?
— Хорошо. — Она выпрямляется. — К счастью, Эмму никто не любит, поэтому тебе не
придётся много говорить.
— Как они могут не любить её, если даже не могут её узнать?
