к противоположному концу от того места, где зашли в долину, и идём прямо вперёд между
трейлерами. Теперь мне видно большое здание: должно быть, это школа. Мне приходится
замедлиться, чтобы рассмотреть его целиком.
Здание школы — разрушающаяся каменная коробка высотой в четыре этажа с
расползающимися в стороны двух- и трёх-этажными пристройками с нечётным количеством углов.
Когда его расширяли, никто не принял во внимание стиль первоначальной постройки (если только
«большую коробку» можно счесть за стиль), материалы не сочетаются совершенно. Одно крыло
выглядит так, словно его отлили из обычного цемента, или вообще привезли из СССР, когда СССР
ещё существовал. Несколько стоящих близко друг к другу корпусов обернуто предупредительной
лентой, их окна забиты досками. Ржавеющий труп качелей трогательно склоняется возле входа.
Этот монстр создан архитектором Франкенштейном.
«Проект Просветительской Благотворительной Школы» — провозглашает большой и ещё в
большей степени прогнивший деревянный указатель.
Они шутят, что ли?
Я так пристально разглядываю эту уродливую школу, что не замечаю под ногами железную
цепь, пока не спотыкаюсь об неё. Она гремит и бряцает, пробуждая спящего монстра — тощего
маленького любителя вцепиться в щиколотки с короткой, но объёмной седой и кудрявой шерстью.
Он разражается безумным лаем и дергается на цепи так, словно хочет разорвать меня в клочья. Это
чувство взаимно, но сейчас не время для этого.
Я смотрю на Хая и Ури, стоящих в двадцати шагах от меня и замерших в нерешительности, не
желая бежать без меня. Входная дверь трейлера распахивается от удара. Я всё ещё нахожусь позади
трейлера вместе с сумасшедшим зверем, а вот Ури и Хай стоят прямо напротив входа. Они
собираются бежать, но уже слишком поздно.
— Не двигаться, я вооружён, — произносит голос из трейлера.
Вот дерьмо, нас поймали.
29
Глава 6
Гав, гав, гав, гав, гав.
— Малахай? Уриэль? Это вы? — По крайней мере, кажется, именно это сказал тот человек.
Мне едва удаётся услышать что-либо за лаем собаки, похожей на мокрую крысу.
С того места, где я нахожусь, прямо за трейлером, мне видно Хая и Ури, но не стоящего в
дверях владельца трейлера. Поза Хая сменяется с изогнуто-вороватой на ручки-за-спиной
ангельскую. По его лицу расплывается милая улыбка, и Ури пытается скопировать её, но уже с
меньшим успехом. То немногое, что я смогла услышать, было произнесено старым голосом, так что,
возможно, у его обладателя достаточно плохое зрение, чтобы Ури показался ему убедительным.
Кажется, они обмениваются любезностями, но даже мой суперслух не может ничего разобрать из-за
этой чёртовой собаки.
Быстро взглянув на Хая и Ури и убедившись, что их внимание сосредоточено не на мне, я
протягиваю руку и хватаю маленькую собачонку. Прежде чем я успеваю сделать что-то ещё, Хай
стреляет в мою сторону взглядом, и мне приходится невинно улыбнуться и потрепать противное
животное по голове. Зверь отвечает на мою доброту брыканием и рычанием, пытаясь цапнуть меня
за запястье. Как только внимание Хая возвращается к мужчине, я вздёргиваю животное за загривок и
поднимаю до той поры, пока его мокрый чёрный нос не оказывается в нескольких сантиметрах от
моего. Мы пристально смотрим друг другу в глаза, и я вижу, как они у него расширяются, когда я
рычу ему в лицо. Собака мочится, но ведёт себя неимоверно тихо. Я швыряю его обратно в будку.
Иногда плохишам надо напоминать, что они не единственные, кто может укусить. Хай
разворачивается ко мне из-за того, что пёс внезапно заткнулся. На моих губах сахарная улыбка.
Чтобы положить конец некоторым спорам, могу сказать точно, что у собак действительно есть
души. Правда, не такие аппетитные и сытные, как у людей. С питательной точки зрения, я бы
сказала, что на дюжину собачьих душ приходится одна человеческая. Полагаю, я могла бы
совершить такой обмен и даже выжить, но я этого делать не буду. Хорошая собака всегда ценнее
плохого человека. Я могу положить конец ещё одному спору: не все собаки отправляются в Рай,
большинство из них такие же ужасные, какими и кажутся.
Позади доносятся неровные шаги, и, развернувшись, я вижу догоняющую нас Джо.
— Их застукали? — шепчет она. Я киваю. — Что ж, по крайней мере, это всего лишь
Фредерик. Он уже через пять минут забудет о том, что видел. Будем надеяться, что их больше никто
не заметит. — Она опускает взгляд на собаку, которая скулит и копошится в грязи, и поспешно
делает пару шагов в сторону от неё.
— Тьфу, ненавижу домашних животных, — бормочет она.
Интересно. Большинство девчонок любит животных. А домашних — особенно. Я смотрю на
неё с любопытством.
— Почему люди платят столько денег за эту обузу, — шепчет она. Вау, да в ней меньше
человеческого, чем во мне. Я, по крайней мере, ценю хороших собак. Хотя и от плохих получаю
удовольствие, только другим способом.
Мы ждём, пока Хай и Ури закончат врать Фредерику и весело помашут ему на прощание. Мы
слышим, как закрывается дверь, и парни манят нас за собой. Больше нежеланных встреч на пути к
самому ветхому крылу школы не возникает. Мы огибаем его, заходя со двора, и останавливаемся у
сильно поржавевшей двери. Кто-то просунул кусок картона в дверной косяк, чтобы держать дверь
закрытой, но она легко открывается, когда Хай дергает её на себя. Он заглядывает внутрь, затем
проскальзывает в отверстие, показывая нам жестом следовать за ним.
Я делаю глубокий вдох и захожу в учреждение, обучающее убивать Меду.
Интерьер полностью противоположен потрескавшемуся и ветхому экстерьеру. Нижние окна
заколочены, потому что те, кто это сделал, не хотели, чтобы кто-нибудь увидел, что находится
внутри. Ведь большинство старших школ не включает в себя тренировочный центр, хотя иногда с
этой целью используются детские спортивные площадки. Двухэтажный спортзал типичен для
школы: блестящий, но поцарапанный пол, белые блочные стены и складные трибуны, вот только
30
тренировочный инвентарь не типичный — боксёрские груши, мишени для стрельбы, клетка для
борьбы и боксёрский ринг, а также стандартные маты, препятствия и канаты.
