– Достаточно. Я поняла. – Даша Чуб встала над Даном. – Я – плохая девушка… девушка с ледышками в наказанье. – Она медленно сняла с шеи свое ожерелье, швырнула его в горящий камин. – Я вчера весь вечер шутила над Морозом, над нашим Великим ритуалом… О’кей. Я буду хорошей девочкой. Если только Дед может вернуть мне обратно Дана… Я месяц ему полы мыть буду, рубашки шить… все сделаю! Приду, поклонюсь… Вот бы что-то подарить ему. Что обычно важным мужчинам дарят?
– Золотой паркер, дорогой коньяк, – автоматом ответила Катя.
– Матушки-батюшки, – громко охнула Чуб, – я же Мороза не напоила… Я свербь на балконе разбила! Вот в чем беда, вот чего он бесится… мы ему питочки не додали!
– А ведь ты, возможно, права, – протянула Катя. – Ритуал был нарушен. Нужно быстро сварить новый взвар…
– Это несерьезно! – Даша подошла к столу и взяла большую бутылку водки «Хортиця». – Несерьезно к серьезному мужчине с компотом идти. – Ты его, конечно, свари, но я знаю, что говорю, – помедлив, Даша прихватила еще одну бутылку той же марки, поменьше, и пристроила обе в карманы шубки.
– Куда ты? – спросила Катя.
– К колодцу… куда же еще?
Маша Ковалева кивнула и, подойдя к одному из книжных шкафов, нажала невидимую рукоятку, шкаф приоткрылся, явив обширную кладовую-костюмерную, забитую одеждой разных времен. Маша привычно достала оттуда вешалку с надписью «1889 г.».
– Зачем это? – вопросила Чуб.
– Делать нечего, пойду за колбасой Бегемоту. Он должен растолковать твои сны.
– Водка и колбаса… – Бизнес-леди вздохнула со знанием дела. – Вот что решает в нашей стране все проблемы!
* * *
Даша заглянула в дыру колодца и сделала: «у‑у‑у!» – ей глухо ответило эхо. Сейчас, когда она сняла с колодца замок и круглую дощатую крышку, было видно, что он очень глубок, вода плескалась примерно в трех метрах от земли. И прыгать туда не хотелось. Может, проще бросить на дно бутылку водки для Деда Мороза? Или сразу две?
Нет, хватит одной…
Чуб распечатала бутылку поменьше, глотнула немного для решительности. Трусливой она никогда не была, и страха не было – были сомнения.
Будь проклят этот Владимир Одоевский, из-за которого она, Даша Чуб, должна прыгать зимой в колодец, как недоделанный морж.
Сейчас ее решение довериться спорному рецепту князя казалось слишком мутным, а смерть Дана здесь, на зимнем Андреевском – абстрактной. И Маша, столько раз делавшая мертвое живым, и Мир, бывший живым даже после смерти, окончательно девальвировали страх перед вечностью, похожий на колодец без дна. Стоит ли туда прыгать?
«Верни меня… воскреси!» – прохрипел мертвец из вещего сна.
Когда кажется – нужно креститься. Дан – мертв. И у нее нет другого способа!..
Глядя в колодец, Даша испытывала неприязнь при мысли о нестерпимо холодной воде. И о том, что вода окажется во рту, полезет в легкие, и, возможно, перед попаданием в мир иной ей, почти бессмертной, придется, нет, не умереть, но пережить мучительность смерти… напрасную, если нет на дне колодца ни мира иного, ни иного мира.
И с чего она взяла, что именно этот колодец – тот самый?
С того, что именно отсюда все началось. И странные сны, и не тот Дед Мороз, оказавшийся тем самым богом. И вместе с мини-бутылкой в кармане шубки нашелся «Сусанин» – заманивший их сюда измятый флаер магазина приколов: «наряжайте елку, готовьте салатики»… нарисованный на рекламном листе веселенький дед с оленьими рогами, который к ним так и не пришел…
Снег снова пошел – на Дашу посыпалась белая манка…
Всего за день восемь нареченных снегов потрудились на славу, засыпав дворик магазина приколов пушистым ковром, побелив колодец, беседку и деревянную мельницу. Рядом с беседкой кто-то из местных приколистов успел соорудить снеговика с морковкой-носом и непременной метлой.
– Что это такое? – подала встревоженный голос Катерина Михайловна.
Чуб проследила за ее рукой. За беседкой виднелись следы, собачьи и человеческие – слегка припорошенные, но еще явственно видимые и труднообъяснимые отпечатки босых ног.
– Местный клуб «Стопами Суворова», – отшутилась Даша. – Или, как вариант: юродивый Иван Босой. Жил тут, рядом, сто лет назад, под Андреевской церковью… – Она посмотрела на изумрудный, отделанный полосами с золотыми шарами купол Андреевской, сияющий над домом-храмом как стилизованная небесная елка – зеленая, с золотыми гирляндами.
– То есть покойный юродивый?
– Почему бы и нет, если сейчас вторая ночь Тьмы… самая темная из трех.
– Самая темная, – эхом повторила Дображанская. – Так почему бы и нет… Наши предки считали, что на солнцестояние волки стадятся – сбиваются в стаи, а босые следы на снегу оставляет их вожак – сам нечистый… И я уже видела странные следы. И Маша упоминала следы босых ног…
– Нарисованные.
– Так ты будешь прыгать? – Катя не подстрекала, не упрекала ее за промедление – просто интересовалась положением дел.
– Будешь? – Чуб протянула раскупоренную бутылку. – Для сугреву?
– Мне не холодно.
– Да?.. А у меня уже зуб на зуб не попадает, такой тут дубяк. И чё, совсем-совсем не холодно, девица? – изобразила Морозко она.
Катя отрицательно мотнула головой. Невзирая на легкую экипировку, короткий полушубок и невесомую шаль из снежинок, – она ничуть не замерзла. Провожая их, Маша Ковалева настаивала, мол, шаль эту лучше бы ей не носить – снять да засунуть подальше, забыть, слишком страшной может быть цена их новогодних подарков…
Но Катериной Михайловной владело беспокойство иного свойства – она шагала по двору, оставляя отпечатки каблучков и узких подошв, то и дело поглядывая на крохотного Крампуса, прятавшегося у нее в ладони.
Чуб сжала свою верную подружку-метлу, прихваченную с собой в мир иной.
– А если я не утону? – спросила она. – Я же Киевица, меня невозможно убить… А чтоб попасть на тот свет, нужно умереть.
– Это логично.
Даша выпятила пухлые губы, потрогала нос.
– Конечно, Киевица может умереть по своему желанию. Но тогда я ведь реально умру… А Маша уже не воскресит меня.
– Возможно, если Дед Мороз признает тебя хорошей девочкой, он сам тебя оживит. Если только…
– Если?.. – повторила Чуб.
Катерина молчала.
– А если в колодце действительно Смерть? Или я ошиблась, и там нет ничего?
– Тогда… – Дображанская осознала: тогда первым делом промокшая до самых пор Даша Чуб испачкает заднее сиденье ее «вольво».
– А если Дед Мороз не признает меня хорошей девочкой?
– Хорошо…
– Что ж тут хорошего?
