— Горячий…
Вода во флаконе мало того, что нагрелась, как, собственно говоря, ей и положено, так еще и засветилась, слабо, но отчетливо.
— Значит, это он? — говорила я почему-то шепотом. Да и Свята здесь вдруг стала словно бы меньше. И не такой яркой.
Марика не услышала.
Она сделала шаг.
И еще один.
И третий, оказавшись у кровати. Парень, на ней лежавший, когда-то был рыж, такой уже привычной масти, но теперь его коротко остригли, и рыжина поблекла, а еще в ней появились седые прядки.
Резкие черты лица.
Характерная худоба истончившихся мышц, когда кажется, что кожа обтягивает кости. И полупрозрачная маска скрывает лицо.
— Я пришла, — сказала Марика. — Слышишь?
Приборы.
Провода. Экраны. Характерное попискивание.
— А дальше что? — Марика повернулась ко мне. — Он ведь должен проснуться… должен бы…
Она осторожно взяла парня за руку. Ладонь его оказалась огромной, и я поняла, что и сам Дивьян довольно высок.
— Он такой… тут теплый, а там почти холодный.
Марика гладила его ладонь, но пальцы оставались неподвижными.
— Может… может, его поцеловать? — робко поинтересовалась она.
Вот сомневаюсь, что в данном случае поможет.
— Не знаю, он ведь на аппарате.
И тот гудит. А грудь парня поднимается.
И опускается.
Поднимается…
Думай, Яна, думай… решай. Потому что времени немного. Сигналки явно ставили не просто так, а значит, пару минут и здесь появится Цисковская, которая совершенно точно к экспериментам расположена не будет.
Да и в целом…
— Мне надо позвонить, — я вытащила телефон и с облегчением убедилась, что связь-таки присутствует. — Потому что… тут все сложно.
Цисковская влетела в палату, толкнув дверь так, что та едва о стену не бахнулась.
— Что здесь происходит…
Ничего.
Особенного.
Марика подвинула стул поближе, да так и сидела, держа суженого за руку. Тот по-прежнему не подавал признаков жизни, что с его стороны было полным свинством. Свята подпирала стену.
А я пыталась понять, как оно все вышло.
Итак, что Горислав не полез бы в чащу да еще с другом, тут и думать нечего. Отправились они… куда? К болоту какому-то. Зачем? Искать исчезнувший город. И не могло ли статься, что это то самое болото, которое некогда было озером, город поглотившим?
И там, на этом озере-болоте что-то да произошло.
Что-то такое, что выкинуло парней в рощу. Горислав очнулся, а Дивьян нет. Зато Марика, проведя старый обряд… приоткрыла дорогу? Так? Для кого? Для чего?
Для души.
Логично?
— Что, повторяю, здесь происходит⁈ — голос Цисковской звенел от ярости.
— Ничего. Мы вот Дива проведать пришли, — Свята, кажется, нисколько не испугалась.
— Кто вас вообще пустил⁈
— Никто, — Свята выдержала взгляд ведьмы. — Мы сами пустились.
— Немедленно покиньте палату! — а вот Цисковская сорвалась на визг, правда, тотчас взяла себя в руки. Она сделала глубокий вдох. Глаза прикрыла, смиряя ярость и заговорила иным, спокойным тоном. — Ему хуже. И ваше присутствие может…
Парень сделал глубокий вдох и открыл-таки глаза.
Золотые.
Мать мою… прости, мама, но я в жизни не видела золотых глаз.
— Див! — взвизгнула Свята. — Он… он…
Он закрыл глаза.
Запикали приборы, заставив Цисковскую позабыть о нас и броситься к парню.
— Тихо, — я оттащила Святу, которая явно готова была помогать, хотя о помощи её никто не просил. — Не мешай ей.
Сила целительницы ощущалась горьким ветром. Она клубилась, обнимая, ощупывая Дивьяна, который снова лежал смирно, будто и не было ничего.
Смолкли приборы.
И…
— Ты, — Цисковская повернулась ко мне. — Подойди. Будешь ассистировать.
Что?
Да она в своем уме…
— Момент, — Цисковская почувствовала мое смятение. — Нельзя упустить. Это важно. Просто держи.
Что держать?
Хотя…
— Тут ведь врачи…
— Только дежурный, да и тот окулист.
— А…
— Это тихий город, — она сжала голову парня руками. — Здесь редко что происходит, потому да, оборудован госпиталь отменно, но в остальном… так, смотри, это питающие потоки. Давай, подключайся.
Я никогда…
Нас ведь до настоящей целительской практики и не допускали, потому что силенок у нас не хватило бы. Да, кровь заговорить, первую помощь оказать или там целительский амулет общего профиля активировать я могу, но и только.
Впрочем, сейчас я видела эти самые потоки.
И собственные парня, хрупкие, истончившиеся до крайности. Таки тронь и порвутся, даже не тронь, просто… любой всплеск силы может по ним ударить. А я свою почти не контролирую.
Но…
Она тянется к той, другой, что выходит из рук Цисковской, дополняя, свиваясь единым жгутом, который дальше распадался на тысячу нитей, а уже те бережно обвивали энергетические линии парня.
Все как на плакате.
Удивительно.
Вот восходящие энергетические потоки.
Вот нисходящие…
— Так и держи, — в голосе Цисковской мелькнуло одобрение. — А ты… как тебя звать?
— М-марика.
— Говори с ним.
— О чем?
— Не важно. Главное говори. Смотри на него. И постарайся подстроиться под дыхание. Он вдыхает, ты вдыхаешь, а потом, как получится… я тебе скажу, что дальше.
— Я не знаю, о чем говорить!
— Да хоть сказку рассказывай! Или песни пой. Главное, он реагирует на твой голос… где ты эту девицу взяла?
— В магазине, — честно ответила я, стараясь не отвлекаться. Сила уходила. Через Цисковскую, в парня… через него, но будто в пропасть, потому как тонкие нити его энергетического каркаса не становились толще, да и вялый источник все так же поблескивал искоркой, которая того и гляди погаснет.
Не погаснет.
— Я… я сессию сдала, — шмыгнув носом, сказала Марика. — Петь не буду, извини. Слуха нет совершенно. Я когда-то хотела в актрисы пойти. Или в певицы… начала дома тренироваться, так соседские собаки выли.
— Это ничего, — вмешалась Свята, которая явно не могла смириться с тем, что из всех тут лишь она не при делах. — От моего пения они вовсе разбегаются.
— Поэтому пошла на экономический… как… мама сказала, а я не знала, кем хочу стать, если не актрисой… ну и тоже пошла. В модели попробовала было, но сказали, что я слишком толстая, а худеть…
— Чушь какая! — не выдержала Цисковская, на мгновенье отвлекшись. — У тебя нормальный вес, даже я бы сказала, что телосложение астеническое.
— Я пробовала худеть, но как-то не получалось, что ли…
— И радуйся.
— А сессию вот на отлично… не скажу, что нравится, но может, потом найду призвание. Если жива останусь.
— А с ней что? — поинтересовалась Цисковская, бросив на Марику быстрый взгляд.
— Дурость давняя, — ответила я Цисковской. — Обряд провела. На суженого…
— Стало быть… отлично! Просто отлично. Теперь держи, смотри, может, пойти всплеск, если так, то постарайся погасить.
— Я…
— Времени нет. А ты говори, что смолкла?
— А еще я волонтером быть хотела… в приюте помогать. Для животных. Но они меня почему-то боятся… особенно собаки.
— Не удивительно. Раз…
Я напряглась.
И волну-таки поймала, которая пошла раньше, потому как до трех Цисковская считать не стала, на втором счете взяла и вытащила трубку, которая выходила из горла парня. Он снова дернулся, захрипел, и тонкие нити его энергетического каркаса вдруг полыхнули светом.
И погасли.
Но глаза он открыл. Заворчал.
И…
Отключился.
— Дышит, — сказала Цисковская, вперившись взглядом в экран. — Все-таки дышит… надо же.
И такое искреннее удивление. Твою ж… какого она трубку вытаскивала, если не была уверена, что парень сможет дышать сам? А он дышал. Сипло. С присвистом. С хрипом и клекотом в груди, но дышал.
И приборы, которые запикали было возмущенно, успокаивались.
— Все, можешь отпускать… молодец, — Цисковская снова сжала голову парня. — Мозговая активность всплесками… и это хорошо. Скорее всего, хорошо.
