— Способна. А еще — убить, причем и мать, и дитя.
— Гришка уверен, что исцелит. Что… дело в греховности или там вине, что его жена, он… считает её довольно глупой, но при этом незлой. И стало быть, вода ей поможет.
Мирослав вздохнул и посмотрел наверх.
Я тоже посмотрела. И… кажется, где-то там, на балкончике мелькнул знакомый яркий костюм. Серега? Чтоб его… надо полагать, видео нашей прогулки уже слито в сеть. Или в процессе. И мой моральный облик вновь под ударом.
— Поймаю — уши оборву, — сказал Мирослав протяжно. И вздохнул. — Но вряд ли это поможет. Извините. Люди здесь хорошие, но иногда им скучно. Не принимайте все близко к сердцу.
Постараюсь.
Главное, не узнавать адреса этого самого форума, где обсуждаются невесты, делаются ставки и происходит наверняка много чего интересного.
— А что до просьбы этой… дело не в вине или невиновности. Грехи, безгреховность и прочее тоже не при чем, иначе к Источнику выстроилась бы вереница мамаш с младенцами. Они-то болеют и совершенно безгреховны. Но проблема в том, что дети как раз и умирают.
Я остановилась.
— Удивлены? Не он первый такой… время от времени возникают… теории. И желающие их проверить тоже появляются. Это счастье, что дорогу к источнику не всякий отыскать способен. Он местных вот жалует, а кто чужой, тот может неделями бродить, но не найти дороги. И проводник не поможет. Обычный если. Вот Наина могла любого человека привести на поляну. Да и вы, чую, тоже…
И взгляд выразительный. Молчу.
Я… я ведь дорогу нашла. Значит, меня признали местной? Почему?
— Но все же случалось, да… — продолжил Мирослав. — Когда дитё больное рождается, и врачи разводят руками, то родители готовы рискнуть.
И мне стыдно за свои недавние мысли.
Очень стыдно.
Мирослав понимает, чуть кивает.
— И рискуют. Но ни одного живого младенца с поляны не вынесли. А у них какая вина? И какие грехи? В том и дело…
— Тогда…
— А вот со взрослыми по-всякому. Кто-то получает, что хотел, кто-то… кто-то просто не возвращается. Поэтому Наина и отказывалась провожать, хотя да… многие хотели рискнуть. Денег предлагали. И не только денег. Давно еще, когда дочь её жива была, она и водила. А потом уже устала… в последние годы она вовсе избегала общения. Даже тяготилась им.
— И что делать мне?
Сказать Гришке, что воду черпать смысла нет? Что надо, чтобы Машка сама явилась? И что я её провожу… если получится, потому как я ведь не Наина, как знать, сумею ли. И что гарантий никаких на чудесное исцеление нет, но напротив, может, сгинет Машка вместе с ребенком.
— Рассказать. Все, как есть.
— Гришка будет недоволен.
— Будет, — согласился Мирослав. — Вы боитесь этого недовольства?
— Не знаю. Нет, пожалуй… хотя… он и вправду способен напакостить.
— Мои приглядывают за домом. И за вами.
Я обернулась, но никого не увидела.
— Даже график составили, — с усмешкой сказал Мирослав. — Кому когда… очень надеются, что вам еще какая… случайная девица, не очень вам нужная, попадется. А уж когда про Дива узнают… так что только позовите.
— Я никого не вижу.
— И странно, если бы видели. Плох тот охотник, который прятаться не умеет. Не бойтесь, вам они точно не повредят.
Я и не боюсь.
Я…
Как-то просто все и сразу. Непривычно. Меня в жизни никто не опекал, не говоря уже про защиту.
— Спасибо.
— Не за что.
— Тот мальчик… думаете, шанс есть?
— Есть. И неплохой. Если уж Цисковская это признала. Она страшно не любит признавать свои ошибки. Но… лучше бы эта девочка нашлась раньше.
Кто бы спорил. И в том моей вины нет. Я вообще про Дивьяна не знала. Да и в целом все опять… случайно?
— Почему Наина их не свела? Она же… она должна была бы понять.
— Что именно? Я помню тот случай. Дивьян уж давно в коме, года два или больше даже. Прогнозы смутные, но… это в первые месяцы воспринимается все остро. И каждый день с надеждой начинаешь, что вот именно сегодня все случится. Что чудо или вроде того. Он глаза откроет, позовет… проснется. А ничего не происходит. И постепенно к этому тоже привыкаешь.
Страшно такое слушать.
Слышать.
Но слушаю. И идем… мне бы о конкурсе. Что для города сделать-то? Вон, вижу группу парней в оранжевых робах, которыми командует решительного вида девица. Рядом ящики какие-то ровными рядами, и судя по количеству их, девица точно нацелена на победу.
— А потом эта девочка, которая в лихорадке была пару дней. И Наина решилась, взяла её в рощу, а после вернула, но сказать толком не сказала ничего.
И не сделала.
Она же знала про суженого, без которого Марике жизни не будет. Но искать не стала. И почему? У нее-то, глядишь, и обряд поиска вышел бы. Почему не провела-то?
— На самом деле это нам теперь кажется, что все-то просто, когда оно сложилось. Так и бывает. А там… с Наиной после смерти её дочки неладно было.
Мирослав ящики будто и не заметил.
Как и парочку других девиц, старательно высаживавших на городской клумбе цветы. Вот ведь, могла бы и додуматься. Самое простое. Я и заговор знаю, чтобы прижились да расти начали.
Но повторяться…
— Вы и об этом знаете?
— Знаю, — Мирослав остановился. — О многом. Мой отец когда-то сватался к ней. Нет, не суженой она была, но сильная женщина. Зверь к таким, если и не привязывается, то хотя бы уважает. А это всегда проще. Но она отказала.
— Почему? — вопрос вырвался раньше, чем я успела подумать, что о таком спрашивать не принято.
— Не знаю. Сказал, не моего ума дела. Но отношения они сохранили добрые. Он ей после помогал. И дочке её…
Странно.
Мужчины самолюбивы, особенно такие, которые в собственной силе уверены. А не сомневаюсь, что отец Мирослава уверен был. Или… я мало знаю о мужчинах? Собственно говоря, только с Гришкой и была-то знакома близко.
Вот ведь.
— И потом, как от дел отошел, мне велел приглядывать. Но меня Наина не больно жаловала. Хотя… когда дочери её не стало, она разом постарела. Резко. Любила её. И внука любила, пусть даже издали… вон, ему-то все и оставило.
Только Афанасьев в бабкином доме жить не спешит.
Мне отдал.
Надолго ли? Не знаю и знать не хочу. Но… надо бы поискать другое какое жилье. Деньги есть. Столько, что и на первый взнос хватит, а если выбрать квартирку поскромнее, то и вовсе наполовину.
И надо бы.
Так оно надежней, когда свое, когда знаешь, что не попросят на выход в любой момент. Но сама мысль о расставании с домом была… неприятной.
Болезненной даже.
— И когда Афанасьев уехал, тяжко переживала это. И возвращение его не больно-то что изменило, особенно жена его… с ней Наина не поладила. А с Афанасьевым же помирились, потом уже, после его развода. Но силы у нее уходили. И с каждым годом это все заметнее становилось.
— Все стареют.
— Верно. Но не так. От нее пахло болезнью. Наина держалась. Что-то делала… но мало. Перед смертью она почти и из дому не выходила, разве что в рощу. Оттого и не понятно было, почему она поехала на те роды.
— Это могло быть убийством?
— Могло, — Мирослав чуть прищурился, а глаза его позеленели. — Но доказать не вышло. Мои люди искали. Хорошо искали.
Верю охотно.
И искали. И ничего не нашли. И все-таки что-то неуловимое мешало им признать смерть Наины несчастным случаем.
— Когда все случилось с девочкой, Наина отдала ей свои силы, — Мирослав протянул мне пакеты. — А сколько их ушло… и сколько осталось? И хватило ли их, чтобы увидеть? Да и всего не знаем, но…
Он отступил на шаг и поклонился.
Низко так.
Я растерялась.
— Если бывший твой сильно надоедать станет, скажи, — Мирослав чуть склонил голову. — Леса у нас заповедные… и болото вон имеется.
И готова спорить, он это вполне серьезно. А главное, совесть его мучить не будет. Но вот меня… я — другое дело.
Мирослав ушел.
А я открыла калитку и нос к носу столкнулась с княжичем, старшим. Не заорала только чудом, не иначе.
