— Мне очень нужна Блаватская, Мустафа. Я тебе даже заказ сделать могу.
Мустафа вздохнул, глубоко сунул руки в карманы куртки, аж вдавил, еще раз вздохнул…
— Лиза, у тебя что-нибудь случилось?
Лиза молчала.
— Лиза, поверь, ты этим делу не поможешь.
— Спасибо тебе, — девушка повернулась и медленно пошла по направлению к консерватории.
— Лиза, погоди! — Мустафа побежал следом, схватил ее за рукав. — Если так серьезно, я лучше тебе адрес одной бабки дам. Она по этим делам настоящий спец. Профессионал, как говорится. И человек незлой. Нарочно вредить не станет. Только мне уточнить надо. До завтра подождешь?
— Подожду. Спасибо.
Вечером она шла поздно из «Метелицы» — на нее, ослабевшую, набросились, отобрали сумку, сорвали шапку. Лиза поплакала, сидя в сугробе — сумку жалко не было, деньги за программу, полторы сотни долларов, лежали в кармане джинсов, пришпиленные булавкой, шапку тем более не жалко — сволочи по темноте не разобрали, что шапка искусственная, может, норка померещилась. Противна была слабость собственная, бессилие — трое здоровых бугаев против нее одной. Где ж Димка-то, где его носит, почему встречать не вышел? Ключи были в похищенной сумке, она еле добрела до двери, нажала кнопку звонка. Дверь не открывали. Господи, что же это? Дома его нет? На звонки высунулась соседка, громко сказала:
— Ушел он, днем еще. Ключ мне оставил — сказал, на всякий случай, вернется ведь поздно.
Лиза вяло выслушала соседкино бормотанье, ковыряя ключом в замке, наконец, открыла, ввалилась в дом. Тут почудилось ей, что нагрянула новая беда, что Димкиных вещей на месте нет, и она опустилась прямо на пол и снова заплакала — тоненько, жалобно, и сквозь плач внезапно услышала шаги. Половицы всхлипнули в один голос с Лизой, и Димка, вошедший на кухню прямо в уличных ботинках и заснеженном полушубке, удивленно сказал:
— А я смотрю — чего-то дверь нараспашку. Ты только пришла, что ли? Вот хорошо, я ключи оставил. Ты свои-то забыла, между прочим — вон, под зеркалом лежат. Ты чего?
— Ой, Дим… — Лиза прислонилась к Димкиному большому плечу и заревела в голос. — Су-умка…
— Да черт с ней, с сумкой, куплю я тебе новую сумку. Ах ты дурочка моя, ну зачем так убиваться по какой-то сумке? Золотая она, что ли, сумка твоя?
— О-отняли!
— Отняли? С деньгами, со всеми делами? То есть как сделали? Набежали и забрали?
Лиза не в силах была произнести ни слова, только плакала и кивала.
— Да подумаешь! Это ж всего две недели, до следующей зарплаты. У меня рюкзачок маленький есть, с ним походишь. Документы сделаешь — фигня. Еще и дадут новый паспорт, красивый такой, без совковой символики.
Лиза наконец успокоилась. Прошептала, сильнее вжимаясь в Димкино плечо мокрым лицом:
— Мне показалось, ты ушел. Навсегда.
— Ох, дурочка ты у меня, дурочка. Ты поэтому плакала?
— Ага.
— Тебе какой-то Мустафа звонил. Телефон и адрес оставил.
— А, Мустафа. Который книжки продает, я тебе рассказывала. Он мне обещал.
— Там старушка какая-то, сказал, что добрая, что денег много не возьмет. Что за дела у тебя со старушками?
— Она гадалка, Димочка. Она, может, чего хорошего расскажет.
Димка недовольно поморщился:
— Слушай, зачем тебе все это? Не заморачивайся, прошу тебя. Вы все сделали правильно, теперь надо просто ждать.
— А я не могу просто ждать. Я должна что-то делать,
— Лиза поднялась с пола, собрала волосы в хвост и подошла к плите.
— Ты ужинал?
— Не-а. Тебя ждал.
— А я ужинала.
— Как делала? — переспросил Димка.
— Ужинала, — гордо повторила Лиза. — Меня покормили сегодня. Говорят, — Лизочка, вы самый лучший наш помреж. Вы перетрудились, вас надо покормить. И покормили. Кстати, неплохо заплатили. Эти дураки сперли пустую старую сумку — все мои деньги вот тут, — Лиза похлопала себя по карману.
— Ну вот, сытая пришла, с деньгами, хвастается еще. Кинула, да?
— Не кинула. Я буду сидеть и смотреть, как ты ешь. И получать удовольствие от каждого куска, который ты съешь.
Димка поцеловал ее в макушку и прошептал:
— Рыжая, я тебя люблю.
У нее немного отлегло от сердца. Но сон все не шел, и она ужасно завидовала Димке, который уснул сразу, как провалился. Тоже устал, подумала она. Даже не приставал сегодня, странно, — она погладила его по плечу, он сонно вздохнул, повернулся и во сне обнял ее, поворочался еще немного и снова мгновенно уснул. Ей стало немного спокойнее. Сон пришел наконец и к ней, и она увидела себя летящую над городом в мешковинной рубахе, с клочьями крапивы на рукавах, а над ней кружили белые красавцы лебеди.
«Элиза!»
«Это наша сестра!»
«Элиза!»
«Смотрите, как она хороша!»
«Элиза!»
«Как любим мы ее!»
«Элиза-а-а-а-а-а!»
— Лиз, солнце, ты чего? — Димка тряс ее за плечо. — Я тебя придавил, да?
— Да нет: сон странный: спи, мой хороший, я тебя разбудила?
— Немножко.
— Ну, ничего, спи, — она погладила его по щеке, а он в ответ крепко поцеловал ее в губы.
Старушке по имени Алиса Францевна она позвонила назавтра же, с утра.
— Приходите, милая. Можно прямо сейчас.
— Простите, а сколько:
— Погодите. Вот посмотрю, что у вас за случай, тогда и поговорим. Я за просто так денег не беру,
— чопорно ответила Алиса Францевна.
Ехать было недалеко — старушка жила в Олсуфьевском переулке, в доме постройки то ли начала века, то ли годов двадцатых, с огромными дверями и гулкими длиннющими лестницами. На двери с табличкой «Квартира 47» висел список жильцов и против каждой фамилии помечено — кому сколько раз звонить. «Рейн А.Ф. - 3 раза», — прочла Лиза и трижды уверенно нажала кнопку. Дверь отворилась почти мгновенно. Алиса Францевна оказалась высокой костлявой дамой в тренировочных штанах, старой брезентовой куртке и огромном полотенечном тюрбане на голове. У ног ее, перегораживая вход в квартиру, стояло довольно грязное ведро с водой, в руке — тряпка, с которой текло.
— Вы Елизавета?
— Да, — робко ответила Лиза.
Алиса Францевна энергично выкрутила тряпку, отодвинула ведро поглубже в коридор и пригласила:
— Пройдите, пожалуйста, дорогая моя, но прежде прошу вас, оботрите ноги как следует, видите, все только что помыто. Сейчас я вам дам тапки и провожу в комнату. Вы там посидите немного, — продолжала Алиса Францевна, подталкивая Лизу к третьей справа коричневой двери, — а я освобожусь, постараюсь все закончить быстрее, и мы будем пить чай. Дежурство, изволите видеть. Что поделаешь, — Алиса Францевна великосветски улыбнулась.
Комната оказалась невероятно огромной. При желании из нее можно было бы даже устроить две — размер вполне позволял, да и расположение окон тоже — три окна, узкое, затем широкое, в три створки, и наконец еще одно узкое, с другого угла. Мебель была темная, старая, без полировки, без финтифлюшек. Алиса Францевна наконец появилась — уже переодетая в домашний халат до полу.
— Сейчас, милая моя, — она ткнула костлявым пальцев в кнопку чайника и мигом выставила на стол несколько тарелочек со всяким печеньем, явно самодельным.
— Чашка хорошего чая располагает к доверительной беседе, — улыбнулась старуха, разливая чай в тонкие белые чашки. — Берите печенье. Это венское, по рецепту моей мамы. А это краковское. Тоже рецепт из тех времен. Ну, не стесняйтесь, пожалуйста, съешьте, даже если вы не голодны. Прошу вас.
Лиза из вежливости откусила кусочек венского печенья и изумленно прищелкнула языком — печенье было вкуса необыкновенного.
— Ну-с, — Алиса Францевна бодро отхлебнула чаю, — вы кем работаете, милая?
— Я студентка.
— Москвичка?
— Нет, приезжая.
— Приезжая… я тоже не местная, как теперь говорят. Мои родители приехали в Москву из Орла в тысяча девятьсот седьмом. Ну, теперь расскажите мне, милая моя, что страшного с вами могло приключиться. Впрочем, я и так вижу — вы ужасно одиноки. Так ведь? Даже его любовь и ваша любовь к нему не спасает вас от этого одиночества. Вы потеряли очень близкого вам человека: постойте, это что же, у вас мать умерла?
— Да, — ответила Лиза, поражаясь тому, что говорит Алиса Францевна.
— Так, деточка, а теперь: у вас есть братья. Совсем дети. Младшему, кажется, лет пять. Я определенно их вижу, только они не среди людей.
— В каком смысле?
— Ну, их окружают не люди.
— А кто же их окружает?
— Звери.
— Кто-о?
— Звери. Дикость какая-то. Не понимаю ничего. Ваш отец женился второй раз… не так давно… потом она: о Боже! Девочка моя, да знаете ли вы, какой страшной опасности вы избегли! Вы совершенно правильно сделали, что уехали. Потому что она не успокоилась бы, пока не свела вас в могилу окончательно.
— А мама?
— Нет, к маме, она, к счастью, не имеет отношения. Кто готовил, когда вы жили вместе?
