— Ты представляешь, если Валька вернется и застукает меня? — озабоченно покачал я головой.
— Не застукает. Беру её на себя.
— Ну смотри, — вздохнул я, — доску с собой в Сибирь я не понесу. Заброшу в болото и будешь головастиков триста лет рассматривать.
— Не боись, ты со мной! — надувшись от важности, заявил Енох.
Ну ладно, пошел я к Вальке.
Чтобы выбраться незамеченным из дома, Еноху пришлось всем агитбригадовцам отвести глаза. Тем временем я выскользнул на улицу и, пригнувшись, чтобы меня не заметили, побежал к валькиному двору. Енох мерцал сзади.
У ворот Вальки Енох скомандовал:
— Стой. Жди! — и пропал.
Ну ладно, стою, жду.
Но было любопытно, что он будет делать, и я, воровато оглянувшись, не видит ли меня кто из соседей, припал к щели в заборе. Видно было не очень, но по доносившимся крикам Вальки из дома, было понятно, что там что-то происходит. И это что-то явно неординарное. Иначе она бы так не вопила.
Через время я увидел куницу, которая улепётывала из дома во двор, а за нею гналась Валька с кочергой в руке. При этом куница держала в зубах кошель, явно с деньгами.
Далее события развивались следующим образом: куница принялась метаться по двору. Валька что-то заверещала и, потрясая кочергой, попыталась стукнуть её. Куница забежала в хлев. Валька — за ней. Хлопнула дверь.
И в этот момент ворона, сидевшая на заборе и бесстрастно наблюдавшая весь этот цирк с догонялками, подлетела к двери и клювом стукнула по щеколде. Щеколда упала. Валька оказалась заперта в хлеву. Я не знаю, выскочила ли оттуда куница, учитывая, что в любом хлеву есть дырки и норки, должна была выскочить. А вот Валька — нет.
Буквально через мгновение дверь затряслась от валькиных ударов.
Она стучала, кричала, звала на помощь. Но никто не торопился спасать бедную женщину из плена.
— Ну и чего ты ждёшь? — голос Еноха сочился ядом, как жало скорпиона. — Скоро Лазарь вернется. Или Валька дверь вынесет. Там бабища центнера полтора. И что молодой парень в ней нашел, не пойму?
Я метнулся в дом. Действительно и ключ был за иконой, и сундук был. Я отпер крышку и принялся искать книгу. Почти на самом дне, между парадными женскими панталонами с начёсом и ещё каким-то барахлом, я всё-таки её нашел.
— Вот она, — на моих руках была старинная книга в тиснёном переплете, надписи и текст оказались на латыни.
— У тебя примерно пару минут, — взволнованно заявил Енох, появившись передо мной. — Сюда идет Лазарь. Возвращается.
Недолго думая, я зашвырнул книгу в топившуюся печь. Там затрещало, зашипело, заревело пламя и повалил бурый едкий дым, от которого першило в горле и слезились глаза.
— Беги, Генка! — крикнул Енох.
Я выскочил во двор, хотел к воротам, но Енох истерически заверещал:
— Куда, дурень? Дуй огородами! Я его задержу!
И в этот миг ворона (та самая, что дёрнула щеколду и заперла Вальку) снялась и полетела со двора. Судя по всему — останавливать Лазаря.
Я перемахнул через невысокий заборчик, отделявший сад от огорода, и главной функцией которого было отделять территорию сада и не пускать из лесу косуль объедать деревца.
Дальше я так припустил по меже, что чуть ботинки не потерял.
И только вбежав в лес, я позволил себе чуть отдышаться.
А уж после этого ринулся на агитбригаду.
У забора двора, где располагалась агитбригада, я кликнул Еноха:
— Ну что там?
— Задержал, — полным гордости голосом сообщил мне Енох. — Он тебя не видел. И очень удивился, и испугался, когда моя ворона напала на него. Надо было видеть, как он отбивался и как матерился!
Енох захохотал:
— Там такие маты были, что малый петровский загиб — детский лепет!
— Ого, ты и это знаешь? — восхитился я и похвалил, — молодец, Енох. Чисто сработал! Хвалю!
— Да! Я — молодец! — приосанился Енох, — и сработал хорошо. А вот ты, Генка, — балбес.
— Почему это? — удивился я, — что книгу сжег? Думаешь, надо было себе оставить?
— Нет, что сжег — это правильно. От неё чернотой и кровью за версту смердит.
— А что тогда?
— А ты свой картуз на сундуке забыл, — вздохнул Енох.
У меня аж волосы на голове зашевелились.
Вот это я попал! Картуз был казённый. А на всей казённой одежде стоял штамп трудовой школы.
— Капец! — тихо сказал я помертвевшими губами. — Это провал.
— Да, Геннадий, это провал, — подкинул маслица в огонь Енох, — смею заметить — твой провал.
Я вздохнул. Ну, сейчас начнётся. Сейчас Лазарь прибежит на агитборигаду, начнёт качать права, искать книгу. Зубатов, обиженный моей сегодняшней выходкой, его поддержит. Гудков тоже поддержит. И понеслось!
Я опять вздохнул.
— Но, так как тебе повезло общаться со мной, — преисполненным важности голосом сказал Енох, — то я взял на себя смелость и отправил Масю, это куница, если ты забыл, и она утащила твой картуз оттуда. Полагаю, он уже где-нибудь во дворе. Сходи посмотри.
Сказать, что у меня гора с плеч свалилась — этого будет мало.
— Енох! — от радости я аж говорить не мог, — спасибо тебе. Ты — лучший!
— Да, я такой, — заважничал Енох, — поэтому наш договор мы должны с тобой пересмотреть.
Утром следующего дня я торопился, сейчас они хватятся меня, ведь нужно закончить упаковывать вещи, а меня нету. И алиби у меня нету, потом устану доказывать, где я был и искать оправдания. А ведь ещё книги забрать из дупла нужно и припрятать их так, чтобы никто не обнаружил. Я не удивлюсь, если тот же Зубатов не затеет обыск моего барахла прямо перед отправлением. Как-то они с Лазарем спелись, я смотрю.
Понукаемый этими мыслями, я проскочил всю дорогу до Ольховки за минимальное время. Кстати, что-то в последнее время я только и бегаю. Туда-сюда. Как заяц какой-то. Нужно с этим что-то делать.
В церковь я влетел, изрядно запыхавшись, хоть и не так, как в прошлый раз.
Там было пусто. Лишь одна древняя старушонка в плюшевом нафталиновом жакете хлопотала у иконостаса, очищая свечи от нагара.
— А где отец Демьян? — спросил я.
— Умер. Умер наш батюшка этой ночью, пусть ангелы заберут его душеньку прямо в рай, — прошамкала старушка и разразилась рыданиями.
Глава 32
В лаунж-джазовой прохладе кафешантана, где нынче подавали жасминовых устриц в крыжовнике, морского ежа под укропно-огуречным соусом и даже свиную ногу с чёрной смородиной, за столиком почти у самой сцены, восседали мы, то есть Гришка Караулов, Жорж Бобрович, Зёзик Голикман и я.
Агитбригада вернулась обратно в город Nближе к обеду, и, как и в прошлый раз, все разбежались, а Гришка позвал меня отметить благополучное возвращение в родные пенаты.
— Но мне же в школу! — попытался спрыгнуть я, правда слова мои звучали явно неубедительно даже для самого себя.
— Воскресенье, вечер, — насмешливо ухмыльнулся Гришка, — кому ты там, в той школе, нужен?
— Ага, будешь там клеить модели бумажных самолётиков и завидовать нам, — поддакнул Жорж, — а мы сейчас закажем жаренной кабанины в хвойно-ягодном соусе из можжевельника и брусники. А ты будешь кушать кашку с компотиком.
— Не-е-е, парни, я предпочитаю простые шкварки. Без можжевельника, — скривился Гришка. — И чтобы лука туда побольше.
— Тогда уж лучше жаренные свиные колбаски с чесноком, — не согласился Жрож.
— Посидишь с нами чисто символически, недолго, — успокоил меня Зёзик, хотя мы все прекрасно понимали и какие будут эти «чисто символические посиделки» и какое «недолго».
В общем, я торопливо сдался, пока они не передумали.
И вот сейчас мы все, в ожидании заказа, сидели у сцены и пялились на сисястых дамочек, настолько лихо отплясывающих фокстрот, что короткие, по нынешней моде, плиссэ, поминутно подпрыгивали, оголяя ляжки в фильдеперсовых чулках почти по самое немогу.
Парням принесли две бутылки «настоящего заграничного портвейна» (по выражению Зёзика), а мне пока зельтерской (боялся на голодный желудок пить спиртное).
