поверить.
Если по обе стороны моего генеалогического древа монстры, то какой мне смысл
противостоять? Мы просто ищем доказательства того, что я проиграю. Не важно, кто или что будет
на кону.
Я улыбаюсь во все зубы.
— Косвенно, но можно сказать и так.
Черное солнце всходит в душе Джо. Она произносит самое последнее, самое ужасное
обвинение. Она смотрит мне в глаза. Её взгляд молит, чтобы я солгала.
— Ури умер ради тебя.
Мое сердце больше не памятник Ури. У меня больше нет сердца.
— Да.
Она дёргается и вскрикивает. Из ее рта изливаются потоки ругательств и ненависти. Я
скольжу по ним, как по волнам.
— И они — твои друзья, Меда? — Снова отец. Снова искушает. — Почему ты
сдерживаешься? — Толпа снова гудит и кричит. Звук приобретает ритм, становясь почти музыкой.
— Покончи с этим, Меда. Покончи с этим, и присоединись к нам. Здесь тебя никто не осудит,
никакой ненависти.
Без ненависти. Свобода от ненависти к самой себе.
— Просто покончи с этим. — Он указывает на Джо.
Покончить. Крики толпы подстёгивают меня двинуться вперёд. Джо скована, но продолжает
вырываться. Она находится на конце привязи, её ненависть ощущается почти физически. Я
останавливаюсь в дюйме от её рычащего лица. Её глаза красными от слёз. Она плачет по Ури. Я
смотрю на Джо. Из её глаз капают слезы, а изо рта вылетают ужасные слова.
Волны Голода бурлят во мне, обжигают. Старому доброму папочке интересно мое поведение.
Он напоминает мне, что я всё равно не могу контролировать это, и я убью их, так или иначе, только
на этот раз убийство произойдёт после часов, а может и дней, мучительной агонии.
В обмен на это я получу вечную жизнь. И никогда не столкнусь с платой за все, что
совершила. В моем прошлом много всего, за что я бы не хотела отвечать. Продать свою душу, чтобы
не испытывать Голод и не умирать: боль закончится. Никакой больше ненависти к себе. Даже если
бы я хотела, я бы не смогла помочь людям. Мне нужно беспокоиться о себе.
Папочке не о чем волноваться. Когда я делала что-нибудь не то?
Я наклоняюсь к Джо и пью запах ее души. Она вырывается, обещая вырезать мое сердце. Ее
собственное сердце пульсирует, наполненное сладкой душой, которую я начинаю поглощать. Я
наклоняюсь ближе…
Но здесь, на её шее болтается другое сердце. Разбитое оловянное сердечко. « Лучший». Такое
же есть на моей собственной шее.
« Друг»
125
— Ненавижу тебя! НЕНАВИ У! — кричит Джо, изливая мне в лицо обвинения. Я в
последний раз встречаюсь с ней взглядом. Её ресницы быстро смахивают слезы. Правда ударяет
меня под дых. Она врет.
Я сомневаюсь в том, что она знает это, но она врет. Её не наполняет ненависть ко мне. Ей
больно. Больно из-за потери Ури, из-за моего предательства. Соленая печаль сочится из её глаз.
Ненависть не вызывает слёз, точно не так.
А затем я замечаю, что мои собственные глаза тоже влажные. Так или иначе, я не ненавижу
свою маму. Потому что я всё равно люблю её. И даже если она причиняла мне боль, она любила
меня. Я знаю лучше остальных, как можно любить кого-то и все равно делать ему больно.
— Ну же, — кричит Джо. — Вырежи мое сердце, сучка, дьявольская ты жополизка!
Я смеюсь. Джо никогда не лезла за словом в карман. Как я могу убить подругу, которая
заставляет меня смеяться даже в такой обстановке?
— Дьявольская жополизка? Серьезно? — Я хихикаю и отступаю.
— А как, по-твоему, я должна тебя называть? — Она бросает насмешливый взгляд на мой
кулон. — Подругой?
Я улыбаюсь во все зубы.
— Зови меня Доктором.
Глава 19
Время замирает.
Мы с Джо просто стоим и смотрим друг на друга, пока остальные пытаются понять, что
происходит. Мир неподвижен, а мы думаем о жизни, смерти и дружбе.
Ни о чем не жалею, такими были последние слова Ури. Конечно, если я убью Хая и Джо, я
смогу жить вечно и никто меня не накажет за все, что я совершила, но я точно буду жалеть об этом.
Да, я злюсь на маму за её научные эксперименты, но я значила для неё намного больше. А Джо и Хай
значат для меня намного больше, чем просто конец.
Они мои друзья.
Я сказала Доктор, но Джо поняла, что я имела в виду. Доверься мне.
В день когда мы познакомились с Джо, она сказала, что нож в груди — нечто иное, когда его
держит врач, потому что он желает помочь. И сейчас я держу жизнь Джо в своих руках. И хочу,
чтобы она знала — я не желаю ей вреда. В конце концов.
Но я ранила ее в самое сердце своей ложью. В отличие от других, я знаю, как сложно
заслужить ее доверие. Я вижу, как в ее глазах борются два противоположных желания — поверить
мне или нет. Кто я? Ее подруга с маленьким ожерельем или безжалостный демон? Я не виню ее за
то, что она не может поверить в мой выбор. Я и сама верю с трудом.
Наши лица замирают, оскалившись, но глаза полны смущения.
И надежды.
Другая волна голода омывает мои вены. Я знаю, чего добивается мой папочка. Сейчас или
никогда.
Я рычу и обрываю цепи Джо от столба. Больше не скованная, она бросается на меня, и
опрокидывает на землю, выкрикивая ругательства.
Надеюсь, она притворяется.
Я гадко усмехаюсь, перекатываюсь и оказываюсь сверху. Я прижимаю Джо к земле. Воздух,
клокоча, вырывается из ее груди. Толпа вскакивает, завопив, как фанаты команды Южной Америки,
которая только что выиграла Мировой Чемпионат.
У меня же есть свои причины радоваться. Потому что едва стихают крики толпы, Джо шепчет
мне:
— Эй, полегче, засранка.
126
Я пытаюсь не рассмеяться, пока она берет меня за плечи и произносит последние слова
молитвы. Толпа вздрагивает от удивления, заметив, что Джо не борется, а кровь все еще не заливает
землю. Но молитва занимает всего пятнадцать секунд. Недостаточно, чтобы до них что-то дошло.
Затем я чувствую тепло. Я словно купаюсь в солнечном сиянии. Магия теплой искристой
волной проносится под моей кожей. Эта магия намного сильнее, чем когда я была одержима
демоном, и намного прекраснее, чем в те моменты, когда меня наполняла свежая душа. И я знаю,
магия рвется наружу, мне не под силу ее сдержать. Я встаю на ноги, поднимая Джо вместе со мной.
Я улыбаюсь отцу не самой милой улыбкой.
И взрываюсь снопом яркого света. Я вижу, как на лице отца отражается осознание — за
